Итак: Фагот – Шверубович (Качалов)?.. Кстати: куда бежали Коровьев с Бегемотом после учиненного погрома в Торгсине? – «И вдруг – трах, трах! – подхватил Коровьев. – Выстрелы! Обезумев от страха, мы с Бегемотом кинулись бежать на бульвар, преследователи за нами, мы кинулись к Тимирязеву!».
К памятнику К.А. Тимирязеву… – Правильно, там начинается улица Качалова.
Остается ответить на главный вопрос – о мотивах показа Булгаковым всеми уважаемого артиста в такой весьма несимпатичной роли. В качестве одного из них можно рассматривать такое высказывание В.И. Качалова: «Правительство наградило меня почетным званием народного артиста Советского Союза… Нигде в мире актер не имеет таких возможностей для творчества, такого простора для своих исканий, как в нашем Союзе». Это высказывание, опубликованное 7 сентября 1936 года в «Советском искусстве», как раз совпало по времени с исключением «Мольера» из репертуара, разрывом Булгакова с театром и не могло не вызвать соответствующую реакцию писателя.
Но, повидимому, эта причина была не единственной… Как не единственным является и прототип образа неудачно пошутившего рыцаря.
Примечания к 34 главе:
1. Г.А. Лесскис. Указ. соч., с. 648.
2. Эти слова В.И. Качалова приведены в воспоминаниях его сына: В.В. Шверубович. Указ. соч., с. 85.
3. Михаил Булгаков. Великий канцлер. М., «Новости», 1992, с. 263.
5. Главы из второй полной рукописной редакции (1937-1938 гг.) – Великий канцлер. Черновые редакции романа « Мастер и Маргарита ». М., «Новости», 1992, с. 369.
Глава XXXV. Пусть рыцарь – друг, но истина – дороже?..
Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил,.. его каламбур, который он сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после этого прошутить немного больше и дольше, чем он предполагал.
Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…
– Но Бога нет!
– Не будь придира: Ведь нет и сыра.
Cлова Воланда о неудачной шутке темно-фиолетового рыцаря, как и содержание вынесенной в эпиграф родившейся в Стране Советов в тридцатые годы басни, походя отрицающей существование Бога, невольно вспоминаются при чтении такого места из воспоминаний Н.Я. Мандельштам:
«Сам Эрдман обрек себя на безмолвие, лишь бы сохранить жизнь […] Эрдман попался, как известно, за басни, которые Качалов по легкомыслию прочел на кремлевской вечеринке, иначе говоря, тому кругу, с которым мы жили на правительственной даче в Сухуме, где спутника жены Косиора сразу заподозрили в шпионаже… В тот же вечер все остроумцы были арестованы и высланы, причем Миша Вольпин попал не в ссылку, а в лагерь – у него, насколько я знаю, были старые счеты с органами и он еще мальчишкой успел им насолить… Говорят, что Эрдман подписывался в письмах к матери «мамин сибиряк» и сочинил прощальную басню: «Раз ГПУ, зайдя к Эзопу, схватило старика за ж… Смысл этой басни, видно, ясен: довольно этих басен!»… Такова была жизненная программа Эрдмана, и больше до нас не доходило ни басен, ни шуток – этот человек стал молчальником» .
Вопрос о том, не является ли Николай Робертович Эрдман еще одним кандидатом на роль прототипа образа Коровьева-Фагота, требует ответа, тем более что этот человек, как считают, был другом Булгакова. К тому же, Надежда Яковлевна общалась с Булгаковым в период создания романа, и тема Эрдмана не могла не обсуждаться в их кругу. О том, какое значение Булгаков придал его аресту, свидетельствует скупая запись в дневнике Елены Сергеевны от 12 октября 1933 года: «Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился. […] Ночью М.А. сжег часть своего романа» .
Как можно видеть, сам факт ареста в какой-то мере повлиял на реализацию творческих замыслов Булгакова при создании «Мастера и Маргариты».
Вторая жена Н.Р. Эрдмана Н.А. Чидсон вспоминала: «Поводом для ссылки послужили, как говорили, басни и стихи Николая Робертовича, которые прочел Качалов на одном из приемов. Стихотворение называлось «Колыбельная» … Он был вынужден молчать и участвовать в создании забавных безделиц» .
В комментарии А.П. Свободина приводятся данные Ю.П. Любимова, который вспоминает, что, со слов Н.Р. Эрдмана, (служили вместе 8 лет в ансамбле НКВД), одна из басен, прочитанных в тот злополучный день, была о Боге и сыре.
Что же касается «забавных безделиц», то они материализовались в службе в ансамбле НКВД, Сталинской премии после войны, московской квартиры с пропиской… То есть, это – не то молчание, на которое был обречен О.М. Мандельштам. Да и сам Булгаков… И хотя один из «братишек» (выражение Булгакова) писал 11 января 1932 года, то есть, почти за два года до ареста Эрдмана: «…Я болен поисками, мне надо кричать, писать, давить глотку Эрдмана и Булгакова, бить в ярости» , то как раз тогда, когда Булгаков получил последний удар в жизни – отказ в постановке пьесы «Батум», дела «маминого сибиряка» пошли в гору. Но, представляется, их интересы должны были разойтись еще раньше – до ареста Эрдмана.
Дело в том, что содержание басен, за которые был арестован Эрдман, по меркам тех времен, безусловно должно было стать основанием для ареста. Однако оно ни в коей мере не могло явиться побудительной причиной для того, чтобы изобразить Эрдмана в виде «наглого гаера» с «плаксивым» голосом. С точки зрения Булгакова любой подобный намек на личность Эрдмана – именно в связи с сочинением им таких басен – выглядел бы особенно кощунственным, учитывая пребывание его в ссылке. Но есть один аспект, который Булгаков вряд ли мог перенести равнодушно. Это – «официальная» творческая деятельность Эрдмана.
Надежда Яковлевна не напрасно вспомнила Сухум в связи с его арестом. Там снимался знаменитый фильм «Веселые ребята», одним из авторов сценария которого был Эрдман. В титры его фамилия не попала, поскольку к моменту завершения фильма он был арестован. Фильм, прямо скажем, эпохальный. В своем роде…
Этот образец социалистической масскультуры примечателен не только своей беспримерной пошлостью и антиинтеллигентской направленностью, но и тем, что открывал новую страницу в утверждении пришедшими к власти люмпенизированными Шариковыми своей псевдокультуры, которая должна была заменить (и в значительной степени заменила!) культуру подлинную, приверженцем и носителем которой был Булгаков. Циничная эпохальность фильма заключается, пожалуй, в том, что он был первым в целой галерее вихрастых кинообразов «неподдающихся» с «Беломорканалом» в зубах и поллитровкой в кармане, которым море по колено и которые должны были, по замыслу Отцов новой общности советских людей, построить «светлое будущее». И если до этого с интеллигентами и всякой присущей им классикой боролась Система, то здесь дело обстояло хуже: эстафету борьбы взяли в свои руки сами интеллигенты. Пусть не все, пусть только по профессии интеллигенты, а не по менталитету… Но все же…