Короче, я вывалился оттуда через минут сорок в совершенно невменяемом состоянии, некоторое время шел, не разбирая дороги, просто куда глаза глядят и опомнился только в каком-то павильончике недалеко от метро, где хлопнул подряд две рюмки водки, которую закусил какой-то корейской острой морковкой на первое и светлым пивом на второе. После этого я смог различать лица, вспомнил, что неподалеку редакция Н. Н., и, не раздумывая, позвонил. Все-таки он же претендовал иногда, можно сказать, на роль старшего товарища, а мне был нужен в тот момент совет, а лучше просто несколько человеческих слов, чтобы мне перестало казаться, что теперь весь мир будет таким - с мрачными советскими вестибюлями в основании и безжизненными пластмассово-ковролиновыми офисными этажами наверху. Пока я не выпил водки, честное слово, я был близок к настоящей панике, мне казалось, что за тот год, пока я сидел за своим компьютером, проедая накопленные в дамском журнале запасы, мир неожиданно и решительно изменился.

«Как я не увидел этого и что же делать теперь?» - почти в истерике думал я.

Когда я сказал, что я рядом, он против ожидания не стал выпендриваться и нудить, как сделали бы это многие, увы, очень многие мои нынешние знакомые - что, мол, я же вам говорил, лучше до двух, что времена меняются и у нас сейчас как раз начнется сдача номера, что же вы пришли не вовремя и т. д., - он только сказал, что не сможет толком общаться, потому что сдача, а зайти я, естественно, могу и он будет очень рад. Он сказал точный адрес, а я, услышав, что меня где-то ждут, немного успокоился и медленно пошел в направлении его газеты, поглядывая по сторонам и про себя даже радуясь, что приехал в этот район Москвы, который люблю и в котором редко бываю. По пути я купил в киоске оппозиционный журнал (ныне закрыт), улыбнулся проходящей девушке (была красивая) и пару раз переспрашивал, правильно ли я иду.

Здание их газеты, завернув в нужный переулок, я нашел почти сразу, так как когда-то, еще не зная, что он там работает, проходил мимо по своим делам и видел вывеску. Я вошел во двор и, поглазев на висящий у входной двери бронзовый колокольчик - прямо как из книжки про Винни Пуха, - зашел. Этот колокольчик, просторный и как-то по-человечески отремонтированный холл с вежливой охраной, без всякой агрессии одним глазом заглянувшей ко мне в паспорт и спросившей, знаю ли я куда идти (тут я вообще растрогался), настроили меня на оптимистический лад. Я поднялся к нему на этаж и, пройдя через пару залов, где опять рядами стояли компьютеры, но народ за ними сидел какой-то нормальный, совсем не пафосный (кто-то курил на рабочем месте, кто-то дремал, а кто-то вообще раскладывал пасьянс), свернул в боковой проулочек, переспросил у какой-то полненькой, с живым интересом посмотревшей на меня девушки номер комнаты и, открыв дверь, оказался в маленьком кабинетике с горящим компьютером и книжными полками, конечно, во много раз меньшем, чем на «Маяковской», но вполне уютном. Хозяина не было. Единственным новшеством по сравнению с «Маяковкой» были стоявшие на полках две небольшие иконки. Я хотел пошутить, когда он придет, но потом передумал: что, собственно, шутить, когда я и сам в церковь хожу и образа дома поставил - и тоже на книжные полки.

- Вы С.? Он куда-то вышел, - сказала заглянувшая вслед за мной давешняя полненькая девушка. - Подождете?

Я кивнул, и она вышла.

Дальше… Я даже не помню, собственно, что было дальше. Он пришел, мы немного разговаривали, он работал за компьютером, куда-то выходил, приходила полненькая девушка, еще какие-то люди.

- Моя помощница, - сказал он. - Познакомьтесь, это Катя. Катя, это С.

- Ничего себе задик, - сказал я, когда она вышла, - она, по-моему, на вас как-то смотрит… Как-то так.

- Да я знаю, а что мне с этого. Ей тридцати нет, а мне шестой десяток.

- Ну и что?

- Нет, это не мой стиль, я не могу.

Я удивился:

- А что, немного взбодритесь… (Он выглядел каким-то усталым и почти сразу опять стал говорить, что он старый, усталый и что ему все надоело.)

- А чего мне взбадриваться, я и так бодр.

- Вот и хорошо, девочке тридцать; видно, что не дура и относится к вам неплохо.

- Да вы просто сумасшедший! Что мне с ней делать?

Я даже немного развеселился:

- Нет, честное слово, зря. У меня лет пять назад был короткий роман с одной девицей из вашей газеты (это правда), она была очень чувственна.

Он мельком посмотрел на меня:

- Из какого отдела?

Потом мы ходили пить кофе в редакционное кафе на этаже (мне очень там понравилось - теплый дизайн, низкие цены, какие-то неплохие картинки на стенах и цветы на столах), мы уселись за столик в углу, сотрудники, как когда-то на «Маяковской», посматривали в его сторону. Я сказал ему об этом. Он засмеялся: дело не в том, что я писатель. Здесь это всем в основном безразлично. Просто я небольшой начальник. Времена изменились, С. …

Он закурил. Потом снова сказал:

- Надоело. Все надоело. Вы знаете, что я перестал писать?

Я удивился:

- Почему?

- Я же говорю, надоело. Ну, напишу я еще один роман, и еще, ну издадут их отдельной книгой, а дальше что? Говорить будут о других. И интервью, кстати, я тоже не даю. Я устарел, теперь другие ценности, другие люди на слуху. Вы, кстати, читали В-та?

Я пожал плечами:

- Листал. По-моему, совершенно инфантильное чтение. Если бы это написал человек в тридцать лет - было бы нормально. Но говорят, ему за сорок. Это издательство все время издает каких-то инфантов.

- А по-моему, очень хорошо. И это очень хорошее издательство. Мы с вами, как всегда, не совпадаем. А еще говорят, что мы похожи.

Я удивился - значит, он тоже это слышал?

В кафе вошел высокий, угрюмый, лысоватый человек, что-то купил в буфете, сел за свободный столик, молча, глядя перед собой, выпил кофе, заглянул в принесенный с собой журнал, вышел.

- Это Б-да, - он назвал фамилию более-менее (сейчас по-другому почти не бывает) известного писателя. - Работает в нашей газете рирайтером. Очень доволен. Вы знаете, что такое рирайтер?

- Зачем это ему?

- Как - зачем? У него сын учится за границей. Нужны регулярные деньги. Писательских гонораров на это не хватит. Пойдете к нам рирайтером?

Мы еще немного посидели. Я подумал, что хорошо, что моя дочь еще маленькая.

В кафе заходили и выходили сотрудники. Было много симпатичных женщин. Некоторые смотрели в нашу сторону. Я вспомнил о своей знакомой, немного напрягся, но ее не было. Я так и не понял, хотел бы я ее встретить или нет. Он посмотрел на часы: посидите немного, я сейчас подойду. Или сами приходите в кабинет, хорошо? Не запутаетесь?

Когда он ушел, я закурил, взял посмотреть их газету (на подоконнике лежала стопка). В разделе культуры писали о какой-то выставке в Музее фотографии, в передовой было что-то ироническое о премьер-министре. Вполне пристойно. В крайнем случае, пойду сюда, подумал я. Попрошусь у него, не откажет же. В крайнем случае, если деньги совсем кончатся.

Когда я вернулся, он говорил с кем-то по телефону. Что-то политическое, но в прикладном плане: кто может поздравить через их газету Патриарха Алексия, ни больше ни меньше. У них есть такая рубрика - «день рождения», теперь надо найти достойного поздравителя. Я сдуру предложил Явлинского, он недовольно на меня посмотрел: вы не сможете работать в моем отделе. Вот Катя вас научит…

Какой-то выход был найден, я не помню какой. Кажется, Катя предложила позвонить Илье Глазунову, чтобы он поздравил Патриарха, но я могу ошибаться, может, это был не Глазунов.

Как обычно, мы заговорили о политике. Напоминаю, дело было приблизительно в конце 2001 года, значит, чуть больше чем через год после выборов. Он сказал, что месяц назад отправил телеграмму в Думу: он отзывает назад свой голос. Он голосовал за Неделимую Русь, а теперь разочарован и передумал. Вот, недавно отозвал назад.

Я засмеялся:

- Чем вы разочарованы?

- Я думал, что это будет центристская буржуазная партия, потратил полвыходного, специально приехав из-за них в воскресенье в город, а это оказались холуи, лижущие задницу любому начальству.