Вот оно!

Все советские мифы воплощены. Неужели опять надо не соглашаться, спорить, бороться, уходить в полуподполье, бояться? Им очень не хочется. У многих нет сил, ведь они немолодые люди, а Россия такая большая страна, на спор с которой легко потратить не одну жизнь. Оппозиция - не оппозиция… Какая разница! Потом всегда можно будет сказать, что ты просто верил. Но ошибался.

Бывает!

Скажите кому-нибудь о том, что Аксенов живет в сталинском замке, - удивленно пожмут плечами: ну и что? Многие москвичи знают, что квартира принадлежит его жене, дочери известного советского режиссера, действительно лауреата Ленинской и даже Сталинской премии, но не отказываться же теперь от нее - в этом доме очень хорошие квартиры! Жить тут стало снова престижно, в конце концов! Ну, а если встретишь в лифте человека, который когда-то, возможно, вел твое «дело», это даже забавно, уже не раз описывалось и пробуждает творческую фантазию. И то, что бывшие диссиденты в Переделкине живут на бывших дачах старых большевиков, в этом есть даже какая-то историческая справедливость, да? И так далее…

Разумеется, всего этого я ему не сказал, только подумал. Не стоит обижать давних знакомых, правда?

И, хотите верьте - хотите нет, но так и получилось. Я про «бывает». Смешно. Все-таки жизнь иногда выделывает удивительные фокусы.

Осенью 2003 года я уехал в Крым. Всегда так делаю в сентябре-октябре, надо немного продлить короткое московское лето. И новость об аресте известного бизнесмена Х. застала меня в маленьком поселке под Феодосией. Был уже конец октября, холодно, безлюдно, очень красиво, вокруг стояли горы, серо-фиолетовые на закате… Газеты приходили нерегулярно, к тому же до киоска было далеко идти, у хозяйки, где мы жили, несколько дней не работал телевизор. И новостей мы не знали. Но на маленьком местном рынке к моей жене вдруг подошел какой-то человек из местных и сказал: Ходорковского взяли на трапе.

Смешно, прямо литература какая-то.

- Ну и что?

- Почему-то он решил, что нам это интересно.

Ни до того, ни после с нами никто из местных (тем более о политике) особенно не общался.

В тот день я купил украинскую и русскую прессу, читал всякие комментарии, злился, а через несколько дней не удержался и написал нашему герою что-то ироническое из ближайшего интернет-кафе. Типа «ну и что вы теперь скажете?». Зачем написал? Не знаю. Может быть, нужен был собеседник.

И что вы думаете, он мне ответил именно так, как я и говорил: «А я верил, ошибся, но будем надеяться» и т. д. А? Смешно…

На следующий день я зашел в небольшую кофейню у дороги на Судак, где была открытая терраса и было видно одновременно и горы и море. Пока не стемнело, сидел за столиком и смотрел на горы, на то, как проносятся по трассе Феодосия - Ялта машины и на бегущие по морю барашки. День был ветреный. Было хорошо так сидеть, понимать, что находишься в соседней, но все же уже немного другой стране. Почему-то вспоминались какие-то эмигрантские истории. И опять Крым. «Как был при Врангеле, такой же виноватый». Шучу. Уже, слава Богу, не «виноватый». Скорее Крым Бродского. Помните? «Пустуют ресторации. Дымят ихтиозавры грязные на рейде. И прелых лавров слышен аромат…».

У хозяйки была книжка, Дмитрий Седых - это из эмигрантов первой волны, средний литератор, но хороший журналист, потом он много лет был редактором эмигрантской газеты в Америке, в его книжке был хороший рассказ о ночном бегстве из Крыма, прямо перед наступающими красными.

И то ли было такое настроение, то ли от выпитых залпом 150 граммов местного коньяка, но я на полном серьезе думал, что сюда, в Крым, уезжать из Москвы не надо. Все-таки слишком близко. И в Константинополь или в Софию, как когда-то, тоже не надо. Надо (опять) дальше.

6

Ну, «дальше» дело пошло быстрее. Где-то в ноябре я вернулся, но, увы, не в Константинополь, а в серую, предзимнюю Москву и вскоре перед Новым, 2004 годом зашел к нему.

В их газете были трудности, и он переехал из маленькой отдельной комнатки на третьем этаже в большую, общую на втором, делил ее пополам с каким-то молодым парнем из «новых энергичных». Мы немного поговорили, он плохо выглядел и снова жаловался на здоровье и плохое настроение. Я спросил, почему. Политика?

- Да вы что? - Он даже рассердился. - Это меня волнует очень мало, вы же знаете мою точку зрения. Я грущу о том, что человеческая жизнь вообще печальна и плохо кончается.

И тут мне надо было бы порасспросить его поподробнее, наверное, он реально плохо себя чувствовал, да и выглядел неважно, но я почему-то рассердился и сказал: да? совсем не волнует? все еще?

Напрасно. Во-первых, я уже сказал, он плохо выглядел, во-вторых, в комнате находился посторонний человек, хоть с виду более-менее ничего, но кто сейчас знает, и, наверное, это его сковывало. Потом в иерархии их газеты молодой человек был ему равен, иначе их бы не посадили вместе, и ему совсем не стоило при нем всерьез спорить со мной о политике и вообще о чем бы то ни было отвлеченном. В корпоративные правила игры такой спор уже не входил, это я сразу почувствовал.

Но он тут же разозлился и стал говорить все то же, что и раньше, только с учетом текущих тогда деталей. Что, собственно, ничего особенного не происходит, а если я про бизнесмена Х., то он м…к и сам виноват. И тут я, сдуру и будто не понимая, что в комнате посторонние, окрысился и спросил, а в чем, собственно, «виноват» Х.?

- А в том, - сказал он, - что если не платишь налоги, нечего лезть в политику.

- При чем тут это? А вы платите? - спросил я, включаясь в эту идиотскую игру.

- А я в политику не лезу, - сказал он. - И вообще, Х., возможно, готовил государственный переворот!

И мы еще немного поругались, развлекая его соседа (- Какой переворот, вы что? - А такой, обыкновенный!), а потом он примирительно (все же пока слегка неудобно говорить такие вещи) сказал, что история с Х., может быть, и некрасивая, но не страшная, и добавил, что капитализм у нас уже победил все равно, несмотря ни на кого и ни на что. Посидит Х. дальше или не посидит. И что коммунисты больше не вернутся - это главное. И что рынок все постепенно расставит по своим местам.

А я тогда подумал, что про капитализм - это еще как пойдет, бабушка, как говорится, надвое сказала, но что, наверное, он прав, все же таких вещей, как с Х., они дальше делать не будут, потому что они же понимают, что так нельзя, они же не самоубийцы, не камикадзе, правда? У них же деньги там, да?

Но вместо этого я сказал:

- Капитализм бывает разный. И в Канаде, и, например, в африканской стране Нигерии, где тоже говорят, нефти много, - везде капитализм. И в Пакистане и в Бразилии - там тоже капитализм. Бриллианты от Картье в магазинах Сан-Паулу и полтора миллиона официальных нищих. Между прочим, Бразилия тоже когда-то была империей, вы слышали?

Он решил, что про Бразильскую империю это шутка, и сказал, что Россия находится не в Африке и не в Латинской Америке, а в Европе и что это не Пакистан, так как у нас нет ислама. И мы завелись еще на полчаса, горячо обсуждая все это, и его сосед даже вышел в какой-то момент, видимо, утомившись и удивляясь нашему нескончаемому спору, тем более странному в контексте проблем их газеты, которые не могли не затрагивать моего друга.

Глупо все это было, еще раз говорю и я, главное, понимал, что глупо, и что «не надо» и что он уже ничего другого не скажет, потому что (см. выше, once more) уже немолодой, потому что плохое настроение и, наверное, самочувствие, и привык уже за эти годы хорошо жить. Квартира в Москве - дом за городом, машина с шофером - тусовки, нормальные деньги, а пример с Х. хоть и «неопасный», но перед глазами. Жена была права: Счастливцев и Несчастливцев, вот кто мы такие, русская сладкая парочка, хоть кино снимай. Только я не пойму, кто из нас - кто.

Мы оделись и сошли вниз, и он по дороге, на лестнице поговорил с каким-то мужчиной средних лет в фамильярном духе, прямо как когда-то на «Маяковской». Но было видно, что этот якобы дружеский тон - ерунда и камуфляж и то ли мужик на него напрягается, то ли уже он на мужика, потому что я не почувствовал, как на «Маяковской», что в этой сцене он - начальство.