Гест сорвал с себя одежду, отжал, надел снова. С другого берега донеслись голоса, в отблесках костра метались тени, хлопали птичьи крылья, слышался лязг оружия.

Он побежал назад, берегом бухты, упал, до крови разбил ладони и коленки, встал и побежал дальше среди черных деревьев, напоследок вдоль ручья, чтобы шум шагов утонул в плеске воды, и увидел у костра Хаварда и двух его сокольников, а на земле у их ног лежали еще двое, со связанными за спиной руками, оба раненые. Чуть в стороне обнаружился и третий, безжизненное тело, на спине которого сидел Митотин, полураскинув крылья и открыв клюв, но не издавая ни звука.

Гест услыхал, как Хавард спросил одного из пленников, кто он такой, но еще прежде, чем тот ответил, узнал Онунда.

Подойдя к костру, Гест подбросил смолья в огонь. Короб опрокинулся, и раки торопливо ползли к воде, он присел на корточки и одного за другим отправил их в короб.

— Онунд пришел встретиться со мной, — сказал он.

— Конечно, — обронил Хавард. — Но встретил меня.

Гест сел подле костра, зубы у него стучали, плечо онемело, спину свело болью.

— Он хотел убить тебя, — сказал Хавард.

— Да. При последней нашей встрече я пощадил его. И теперь спрашиваю тебя, поступишь ли ты точно так же.

Хавард озадаченно воззрился на него, подошел ближе, увидел рану, провел пальцем по сизой коже.

— Мне он ничего не сделал. Только нарушил здешний мир и покой. Но по-моему, отпускать его не очень-то разумно.

Помолчав, Гест сказал:

— Удача не сопутствует этому человеку. Оттого ли, что я везучий, оттого ли, что дело его приносит несчастье, не знаю. Много людей погибло из-за этого мерзавца.

Хавард в замешательстве огляделся по сторонам. Митотин перелетел к нему на плечо, но он отмахнулся, и коршун сел на колено Геста, чего прежде не бывало, и, не глядя на него, нервно встопорщил крылья, словно просил позволения посидеть. Гест его не прогнал.

— А ты, Онунд, что скажешь? — наконец спросил Хавард.

— Тому, кто убил моего отца, да еще и насмехается над ним, пощады не будет, — бросил Онунд.

Голос его показался Гесту до странности грубым, сиплым. Исландец изменился, отощал, заметно постарел, лицо пожелтело, опухло, но смотрел он надменно и одет был по-прежнему броско, как важная особа с плохим вкусом и множеством скверных привычек, пальцы и запястья унизаны перстнями и браслетами.

— Что ж, тогда нам остается только одно, — сказал Хавард.

— Поступай, как хочешь, — отозвался Онунд.

Гест согнал коршуна с колена, присел на корточки перед пленником, испытующе посмотрел на него:

— Сколько людей было с тобой?

Глаза у Онунда забегали. Хавард скрылся в лесу.

— Только те трое, что здесь, — в конце концов ответил Онунд.

— Я тебе верю. — Гест позвал Хаварда обратно. — Ведь ты глуп и простоват, и все твои секреты у тебя на лице написаны. Но как ты разыскал меня на сей раз, тебе и сюда указал дорогу священник?

— Нет, — вызывающе бросил Онунд, но взгляд его тотчас опять потух. Гест ждал, и немного погодя пленник нехотя рассказал, что корабль его стоял в заливе на севере Трёндалёгского побережья, они готовились к отплытию. Там-то и приметили людей Ингибьёрг, которых запомнили по Сандею, те расплачивались за стоянку большого двенадцативесельного челна. Онунд выяснил, что это впрямь халогаландцы — пришли в Трандхейм с железом, возвращались на север с солью. Однако в челн погрузились не все, несколько человек отправились верхом на юг, и Онунд последовал за ними, сюда.

— Разве ты не слышал об убийствах в Бё? — спросил Гест. — Разве не знаешь, что Снорри Годи убил Торстейна сына Гисли и его сыновей?

Онунд хмуро сказал, что знает.

— Что же тогда движет тобою? Ведь отец твой отмщен убийством трех хороших, невинных людей, а вдобавок ты нанес мне эту рану.

Онунд молчал.

— Может, нестерпимо для тебя, что я пощадил тогда твою жизнь? Стыд мучает?

Онунд по-прежнему молчал, а Гест вдруг заметил у него на лбу три глубокие царапины, следы когтей, и струйку крови, сбегавшую из левого уха.

— Думаю, ты должен ответить, Онунд, — решительно произнес Хавард.

Онунд молчал.

— Я снова подарю тебе жизнь, — сказал Гест. — И еще больше стыда. Посмотрим, на что ты все это употребишь. — Он посмотрел на Хаварда, который медленно покачал головой. — Но сделаю я это потому только, что ты не лютовал в Сандее, не знай я об этом, быть бы тебе убиту.

— Я человек чести, — сказал Онунд. — Как ты.

Хавард велел сокольникам присмотреть за птицами и повел Геста за собой в лес. Возле бухты стоял крепкий лодочный сарай, и он предложил запереть пленников там, пока они все как следует не обдумают, хотя сам он считает, что обдумывать особо нечего.

— У Онунда есть могущественные друзья, — сказал Гест. — В том числе и здесь, в Норвегии. А вы живете в окружении врагов, как и я. Вдобавок я не верю в его байку про то, как он меня нашел, он болен и в седло давненько не садился, поэтому я не удивлюсь, если у него найдутся тут пособники. Коли он исчезнет, они будут его искать.

Хавард все еще медлил.

— Прошлый раз ты пощадил его, думая тем самым уберечь своих друзей в Исландии. Теперь ты знаешь, что это не впрок, и все-таки вновь даришь ему жизнь?

Гест скривился, а Хавард продолжал:

— Однако ж я не заметил обмана ни в чем, что ты здесь у нас делал, так что поступай как знаешь. Только послушай совета, Сэмунду ничего не говори, он враз их перебьет.

— Спасибо, — поблагодарил Гест.

Они приказали сокольникам погрузить труп и все оружие в лодку и сбросить в бухту, потом разыскать в лесу коней и снаряжение и от всего этого тоже избавиться. Пленников заперли в сарае и пошли в усадьбу.

На полпути Гест остановился, поблагодарил Хаварда за то, что он спас ему жизнь. Хавард только отмахнулся: мол, не за что тут благодарить.

Домашние уже легли спать, но уголья в очаге еще не погасли. Гесту надо было перевязать рану, а Хавард, подбросив дров в очаг, неожиданно и совершенно непривычным тоном сказал, что хочет кое-что с ним обсудить.

— Я говорю об этом потому только, что знаю: ты уже все понял.

— Что понял-то? — переспросил Гест.

— Ты ведь наверняка смекнул, как я сумел подоспеть аккурат в тот миг, когда Онунд ударил тебя топором.

— И что же я смекнул?

Хавард, явно в замешательстве, поковырял палочкой уголья, поджег ее, поднес к глазам Митотина, который ответил вопросительным взглядом. Хавард улыбнулся, бросил палку в огонь.

— Вчера Аса встретила Онунда на пастбище повыше усадьбы. Он не сказал ей, кто он такой, но она сама догадалась, хоть и не желает в этом признаться. Она-то и выложила ему все, что требовалось, очень уж осерчала на тебя за то, что ты придумал отдать ее Рёреку. Однако нынче вечером все-таки предупредила меня. Вот я и прошу тебя: не брани ее.

Если Онунд встретил Асу накануне вечером, подумал Гест, то он не ошибся, и исландца привели сюда вовсе не люди, сопровождавшие Грани, хотя Хаварду он сказал так не потому, что был в этом уверен, а просто в стремлении уберечь Онунда от смерти. И тотчас на плечи его опять легла свинцовая тяжесть, неподъемное бремя, вроде того, что угнетало его, когда он услышал о смертоубийстве в Бё.

— Откуда мне было это знать?

— Выходит, я рассказал то, о чем тебе и знать не надо, — вздохнул Хавард.

Гест помолчал, размышляя о новой своей проблеме.

— О чем думаешь? — спросил Хавард.

— Ни о чем.

Хавард встал, долгим взглядом посмотрел на него, потом сказал:

— Давай принесем клятву побратимства. Я слыхал, так поступают мужчины, которые не слишком доверяют друг другу, но очень хотели бы доверять.

— Я не против, — отозвался Гест и скинул рубаху, рана на плече оказалась неглубокой, но кожа была содрана, синяк изрядно увеличился, и кровотечение не унялось. — А можно использовать кровь из раны, нанесенной лиходеем?

— Не знаю, — отвечал Хавард. — Знаю только, что кровь надо смешать с землей или сажей.