Стрелы

На протяжении всего плавания Тейтр мучился морской болезнью и твердил Гесту, что помрет. Он совершенно пал духом, без конца блевал и на глазах худел; корабельщики смеялись, а дикарь только неуклюже отмахивался от них да бессмысленно рычал, однако ж ни разу не проговорился.

Сам Гест съедал подчистую все, что ему доставалось, чувствуя, как возвращаются силы, но держался наособицу, разговаривал только с Хельги и Кольбейном, который тайком выспрашивал о подробностях конфликта со Снорри, а более всего о положении во Флокадале у Клеппъярна, старинного его друга.

Неугомонный сильный ветер промчал их по всему Норвежскому морю, и уже через пять ночей и четыре дня они подошли к Агданесу. Но когда поплыли меж островов и по фьорду курсом на Нидарос,[25] внезапно настал штиль, а потом с востока потянул легкий встречный ветер и совершенно прояснилось. Хельги приказал убрать парус и сесть на весла, а в следующий миг Гест почуял незнакомый запах.

— Лес, — сказал Хельги, кивнув на темные кручи по обе стороны фьорда, который мало-помалу сужался, точно акулья глотка.

Гест стоял и смотрел на эту диковинную колышущуюся массу, которую сперва принял за черные скалы, но по мере того, как корабль скользил в глубь зеркально-гладкого фьорда, она становилась все зеленее и выше, и ему хотелось очутиться на суше, окунуться в эту зелень, покинуть море и поглощать запахи и растения, каких там наверное полным-полно; того же, видать, хотелось и Тейтру, чья физиономия, несмотря на штилевое море, нимало не порозовела.

Однако недавней беспечности на борту как не бывало, Хельги и тот выглядел сосредоточенным, во всем его облике сквозила предельная настороженность, он отдавал короткие, резкие приказы, даже мечом вдруг опоясался. Корабельщики меж тем налегали на весла, молча, без шума, тоже, поди, призадумались, что же такое струит им навстречу мохнатая пасть под чистым голубым небом и щедрым солнцем, казалось бы предвещающим лишь вечный мир и дремотный летний вечер в богатом краю.

Они миновали несколько больших усадеб на южных склонах фьорда, но не видели ни людей, ни кораблей, ни лодок. Дальше фьорд снова расширился, а кораблей по-прежнему нет как нет. Хельги негромко распорядился грести к берегу, указал на небольшой береговой выступ, где стеною высился густой лес, велел стать на якорь, растянуть навес над палубой и немного поспать — ночь-то коротка.

Корабельщикам хотелось сойти на берег, разжечь костер, прилечь среди вереска, но Хельги сказал, что, может статься, власть тут переменилась, он, конечно, не знает, что произошло за годы его отсутствия, однако ж властители много раз менялись с тех пор, как конунг Хакон Добрый[26] привез в страну новую веру. Следом за ним правил ярл, сумасбродный Хакон[27] из Хладира, затем настал черед конунга Олава Трюггвасона,[28] который тоже целиком посвятил себя Белому Христу и в конце концов погиб в битве при Свольде,[29] после чего наслаждаться властью и хладирскими богатствами вновь выпало ярлу, на сей раз Эйрику сыну Хакона, а он не был ни христианином, ни язычником, сиречь именовал себя то христианином, то язычником, смотря что сулило выгоду ему или многочисленным его соратникам, но самое главное, был Эйрик ярл величайшим военачальником из всех, что когда-либо властвовали на здешних берегах, и оттого недругов имел предостаточно, Норвегия-то большая, глазом не окинешь.

— А я всего лишь купец, — закончил Хельги.

Когда они проснулись, над фьордом лежал густой белый туман. Тейтр сызнова рвался на берег, но уже настолько воспрянул, что дважды ублажил себя едой, а уж пива выпил вовсе немерено. Хельги решил воспользоваться плохой видимостью и пройти на веслах дальше, вдоль южного берега фьорда. Наконец, когда они вошли в узкую бухту, кормчий дал команду сушить весла. Теперь корабль двигался только по инерции.

По-прежнему царило безветрие, на лугу за лесистым мысом они увидели пасущихся коней, потом показались лодки, в большинстве зачаленные у берега, а на суше — морской корабль и три больших сарая, только людей не было в помине. Правда, на самом верху зеленого склона маячили дома. В этот миг сквозь туман пробилось солнце, и Хельги сказал, что теперь все равно не скроешься, можно грести к берегу и вообще делать что угодно — разницы никакой.

На воду спустили челнок, Кольбейн с двумя людьми — все трое при оружии — взялись за весла и направились к берегу, и Гест увидел, как Кольбейн выбрался на полосу отлива и зашагал к лошадям, явно вполне ручным, ухватил одну из них за гриву, присмотрелся к тавру, обернулся и сделал какой-то знак рукой, Хельги опять же ответил условным знаком, и Кольбейн пошел вверх по склону, не торопясь, прямо посреди луговины, хорошо заметный со всех сторон, временами он исчезал в высокой траве, но тогда поднимал вверх копье, словно вымпел. Гест вопросительно посмотрел на Хельги, который не говорил ни слова, и на Тейтра, который, расхрабрившись от пива, схватил свое оружие и стоял у борта, готовый к прыжку, наклонясь вперед, будто драконья голова на форштевне. Хельги взглянул на него и неожиданно сделал резкое движение в его сторону, Тейтр отпрянул, как испуганное животное, а Хельги громко захохотал.

— Здесь живет мой друг, — сказал он и поднес ладонь к уху.

Гребцы, стерегшие челнок, слегка покачали головой; команда по-прежнему сидела на гребных банках, но весла недвижно висели в петлях уключин, на коленях у всех лежали мечи и топоры. Меж сараями на берегу бежал ручей, и Гесту вдруг почудилось, будто журчанье его стало громче, потом он приметил движение в лесу по обе стороны бухты — вооруженные люди норовили окружить Кольбейна и его спутников. Однако Хельги, углядевший их раньше Геста, сказал, что они были там с самого начала, и опять легонько усмехнулся.

Словно повинуясь беззвучному сигналу, Кольбейн повернул назад и спустился на берег в ту самую минуту, когда из лесу вышел незнакомец в синей рубахе, они обнялись и завели громкий разговор, а из чащобы меж тем вынырнули еще несколько человек, Гест услыхал смех, в сторону корабля что-то закричали, челнок столкнули на воду, и Кольбейн, его спутники и человек в синем направились к кораблю.

Власть не переменилась, Эйрик ярл сидел крепко, как и восемь лет назад, когда разбил при Свольде конунга Олава и захватил все его владения здесь, на севере. Правда, Хельги, узнав об этом, вроде бы опять встревожился, уже по иному поводу, одна забота ушла, другая пришла. Он распорядился выгрузить часть товаров и сложить в сараях на берегу; двое из команды останутся тут для охраны, в том числе исландец, который опознал Геста. И Гест долго ломал себе голову, зачем это нужно, но в конце концов волей-неволей и на сей раз пришел к выводу, что подоплека событий ему совершенно непонятна.

Ближе к вечеру они продолжили путь. Фьорд сужался и опять расширялся, усадьбы по берегам стали многочисленнее и богаче, сумерки густели, и к торговому городу они подошли далеко за полночь.

Стоя обок Хельги, Гест смотрел, как за низкими мрачными зарослями, напоминавшими защитные укрепления, поднимается город — сперва разбросанные там и сям дымы, потом дома, теснящиеся друг к другу, точно жерла исландских вулканов, только островерхие. Хельги указал на самое высокое здание: это, мол, церковь Святого Климента, воздвигнутая конунгом Олавом, многие так и зовут ее — церковь Олава. За нею зеленел незастроенный участок, а дальше опять виднелись дома и вторая церковь — Богородицы; когда Хельги покинул город, она была недостроена и, наверно, такой и осталась, если он не ошибается в оценке ярла.