Идея «Паломы Бланки» полностью захватила его. Чтобы подбодрить себя, он вспоминал неудачи, которые приходилось переживать знаменитым людям – Эдисону, Генри Форду, Брунелю, Конраду Хилтону, Чарльзу Форте и многим другим, которые сумели преодолеть все трудности и стать людьми, известными и уважаемыми во всем мире и сказочно богатыми. За время его бесчисленных встреч с банкирами он утвердился в одной мысли. «Это похоже на продажу дома, – говорил он себе. – Мне нужен всего один человек, который сказал бы «да». Мне нужен всего один покупатель».

Тем не менее, он не сразу отправился в Париж. Лео не стал бы зря его предупреждать. Поэтому он все еще продолжал надеяться на свои контакты в Лондоне. Он не упускал ни одной встречи, даже с теми банкирами, которые не давали определенного ответа, а говорили: «Вообще-то это не наш профиль, но мы подумаем. Дайте время».

Но все сроки истекли, когда строители предъявили ему ультиматум. Они сказали, что обещают закончить в срок лишь при том условии, что контракт с фирмой будет у них на руках по истечении десяти дней. Десять дней! Если через десять дней он не найдет денег, ему придется навсегда распрощаться со своей мечтой стать наконец человеком. Так что получалось, что свет сходился клином на Морони. Больше идти было некуда. К тому времени Тодд уже успел обойти все крупные лондонские банки плюс большинство мелких – и везде с тем же «успехом».

Договорившись предварительно по телефону и все еще не теряя надежды, он поехал в Париж Лапьер оказался маленьким опрятным человечком в маленьком опрятном кабинете с анфиладой комнат на Монмартре. Он был не выше Тодда и худой, как спичка, учтив, вежлив и вполне профессионален. Встреча с ним была обнадеживающей. Ну и что из того, что Морони когда-то был наемником в Конго? С тех пор прошло тридцать лет. Сейчас он был вполне приличным бизнесменом, который вел свои дела через адвоката.

Лапьер задал ему не один десяток вопросов и что-то все время писал в своем блокноте. Он одобряюще кивал, в то время как Тодд излагал ему свои планы. Но к концу разговора Тодд понял, что Лапьеру не принадлежит последнее слово. Настоящие переговоры нужно было вести с самим Морони.

– Когда вы сможете организовать мне встречу с господином Морони? – спросил Тодд.

Лапьер посмотрел на него поверх стола, заваленного бумагами.

– Это зависит от моего клиента. Лично мне нравится то, что вы предлагаете. Я дам вам свои рекомендации. Я позвоню вам, как только смогу.

Позвонил он через два дня.

– Мсье Тодд? С вами говорит Клод Лапьер. Мой клиент может встретиться с вами завтра в середине дня.

– Завтра? – переспросил Тодд с замирающим сердцем.

– Да. В Риме.

Тодд был так удивлен, что даже рассмеялся.

– В Риме? Завтра? Почему в Риме? Он там живет?

– Нет.

– У него там офис?

Ответ Лапьера был загадочно неопределенным.

– Мой клиент в данный момент находится в Риме, – осторожно сказал он. – После того как я сказал, что дело срочное, он согласился встретиться с вами завтра в пять часов.

– Прекрасно… но подождите минуту, я даже не уверен, смогу ли я вылететь…

– Я все уже выяснил. Есть билеты на рейс: утром туда, а вечером обратно. Могу я сказать моему клиенту, чтобы он вас ждал?

– Да, хорошо… я думаю, что да…

– Хорошо. В аэропорту вас встретят.

Все утро следующего дня он готовился к этой встрече. Он съел бутерброд прямо за столом и отправился в аэропорт с чемоданом, полным бумаг и фотографий «Палома Бланки», дополнительно к бумагам, которые он отдал Лапьеру в Париже. Во время полета он пытался представить себе Морони. Бывший солдат, бывший наемник, бывший финансист… Лео назвал его суровым человеком. Но он держит слово, как сказал Лео. «Ну что ж, мне это вполне подходит», – ликовал Тодд, вполне уверенный в том, что застрахован на сто процентов. Весь свой бизнес Он строил под этим лозунгом. Даже сейчас вывеска под офисом «Тодд Моторз» в Килбурне гласила: «Надежные машины по выгодным ценам от людей, на которых можно положиться».

Полный надежды, раздираемый от нетерпения, он сосредоточился над своими бумагами, оттачивая каждое слово, которое он скажет на своей презентации. К этим переговорам, самым важным переговорам в его жизни, он подготовился как нельзя лучше.

Знал бы он Морони получше, он бы понял, что зря потратил время. Морони вовсе не вел переговоры в обычном смысле этого слова. Не так он вел и свои дела. Он никогда не упрашивал собеседника, чтобы тот занял у него, никогда не пытался убедить его, он всего лишь выдвигал свои условия, и от вас зависело, принять или не принять их. Любому ясно, как дважды два четыре, что каждый человек действует, исходя из собственной выгоды, и поэтому было ясно, что если кто-то занимал у Морони, значит, он делал это потому, что ему это выгодно. Поэтому любую попытку партнера ставить свои условия Морони воспринимал как оскорбление. Он чувствовал себя благотворителем. Он всегда говорил: «Мне свойственно помогать людям». И он сам в это искренне верил.

Рожденный в бедной семье на окраинах Айаккио на Корсике, Морони сам научился всему, кроме солдатской службы. С солдатской службы и начался его путь – сперва легионером, затем наемником, и хотя с тех пор прошло много лет, уроки, которые он получил тогда, Морони запомнил на всю жизнь.

Один из главных уроков касался воровства. Не прошло и месяца с тех пор, как молодой Морони был в Легионе, когда он стал свидетелем случая, который надолго ему запомнился. Один сержант в их части попался на том, что крал деньги у солдат. Суммы были небольшие, да они и не могли быть большими, учитывая то, как мало платили легионерам, но красть у товарищей – это уже ни в какие рамки не лезло. Сержанта вывели на площадь перед бараками, лишили нашивок и разжаловали в рядовые. Потом его привязали к столбу и били плетьми, пока он не потерял сознание. Тогда его привели в чувство и снова били. Полковник, проходя мимо, процитировал персидскую пословицу: «Укравший яйцо и укравший верблюда равно вор». А для человека, живущего в пустыне, верблюд – самая большая ценность.

Пока молодой Морони стоял по стойке «смирно» под испепеляющим алжирским солнцем, сердце его согревалось от одобрения того, что он видел. Жестокая улыбка играла на его губах, пока он наблюдал, как плети сдирают мясо со спины сержанта. Он понимал, что недостаточно, чтобы вор был наказан, нужно было, чтобы он был наказан при всех, чтобы отбить у остальных охоту к воровству, и чем изощреннее наказание, тем сильнее устрашение.

Легион стал для Морони университетом, еще более серьезным, чем служба в армии. К тому времени, как он покинул легион, он уже мог кое-как изъясняться на основных европейских языках. Говорил он на них с таким сильным корсиканским акцентом, что его часто не понимали, но это были уже не его трудности. Морони никогда и не скрывал свое корсиканское происхождение, он гордился своей родиной, так же, как тем, что он был солдат. Именно благодаря солдатской службе он потом занялся торговлей оружием – сначала сам по себе, затем в качестве финансиста, а финансирование торговли оружием привело его к тому, что он начал давать деньги в долг другим компаниям и в конце концов стал процветать. Но осторожность человека, который прошел через тяжелые времена, впиталась в плоть и кровь. Не доверяя никому, он окружил себя бывшими наемниками – суровыми, иногда жестокими людьми, привыкшими к дисциплине. Жил он роскошно, но без экстравагантности. У него были дома на Корсике, в Париже и Басле. На Корсике он имел свою ферму, которой заправляла его жена. Считалось, что она умела вести хозяйство с выгодой. Сам же Морони также не бросал деньги на ветер. Он жил с любовницей по имени Николь в своей роскошной квартире в Париже, выдавая ей деньги на весьма скромное существование, хотя по-прежнему считалось, что она сама зарабатывает себе на жизнь, содержа цветочный магазин на Монмартре. Свой дом в Басле он не делил ни с кем, используя его для переговоров с банкирами. Главным в его характере было то, что он все еще мыслил как легионер. Если должнику не удавалось вернуть долг, он становился вором, а воры должны быть наказаны. Если кто-то не соблюдал условия сделки, он становился врагом, а Морони со времен службы в армии усвоил, что врага, стоявшего у тебя на пути, надо убирать.