Тут Карла куда-то вызвали, а Неста тоже встала со словами, что ей надо уходить, пока кто-нибудь из медсестер ее не выгнал.

В последующие дни у Морганы было много посетителей. Первой пришли Марита Акуарас и ее мать, и следом за ними какие-то почти незнакомые люди, в основном те, с кем она встречалась у сеньоры Акуарас,— они навещали ее, заботливо осведомляясь, как идет выздоровление. Казалось, они искренне интересуются ею. Моргана не знала, что жители острова уже успели ее полюбить — даже высокомерная островная аристократия, обычно не спешащая принимать кого-то в число друзей.

Ее не навестил только один человек, и оказалось, что это причиняет ей почти невыносимую боль. Казалось бы, после того, что он сделал в ночь операции, Фелипе должен был хотя бы раз навестить ее, но похоже, он удовлетворялся тем, что издалека справлялся о ее самочувствии и выздоровлении. Когда Моргана узнала, что его неожиданно снова вызвали в Португалию по срочным делам, она обнаружила, что вновь обретенная радость жизни как-то поблекла из-за того, что его больше нет на острове, неподалеку от нее, пусть даже на самом деле он держался в стороне от нее. А когда она услышала, что Селестина тоже вернулась в Португалию, она совершенно определенно почувствовала, что сердце ее стало тяжелым, как кусок свинца. Так легко было представлять себе, что они встречаются на какой-нибудь сверкающей огнями театральной премьере: экзотически-прекрасная и искушенно уверенная в себе Селестина и Фелипе — такой же смуглый и уверенный в своем притягательном ледяном обаянии. Они так подходили друг другу! Моргана терзала себя мыслями о том моменте, когда услышит об их помолвке. Может, даже в эту минуту они сидят близко друг к другу или стоят, переплетя руки, и смотрят на звезды, которые в Португалии, должно быть, не менее яркие, чем здесь, на Хуамасе.

Тут Моргана вздохнула и постаралась не думать о нем, но это было невозможно: ни сердце, ни разум ее не хотели заниматься ничем другим теперь, когда их больше не наполняла чудовищная мысль о близкой смерти. Казалось, они специально сосредоточиваются на том, что ей хотелось бы забыть. Раньше это был несчастный случай, теперь — Фелипе. Она ловила себя на том, что вспоминает прикосновение рук, сжавших ее талию, и насмешливый блеск глаз тогда, на празднике цветов, или сады «Дескани» — хотя это воспоминание было неприятным.

Может быть, он тоже вспомнил об этих эпизодах теперь, когда миновал напряженный кризис, связанный с ее операцией,— и уехал в Португалию? Ведь только обычное человеческое сочувствие заставило его так много сделать в ту ночь, а теперь он вспомнит все то, что стоит между ними: враждебность и ненависть, которые, как она знала, он к ней испытывает. Возможно, он уже пожалел, что распорядился, чтобы она во время выздоровления жила в «Паласио», и на самом деле хотел бы, чтобы она отказалась туда переехать.

Что она предпримет, когда полностью поправится,— об этом Моргана пока не думала. Конечно, можно было бы вернуться в больницу Святого Кристофера, но ей страшно не хочется уезжать с Хуамасы. Остров незаметно покорил ее сердце не только потому, что здесь живет Фелипе, но и потому, что что-то в его красках и теплом солнечном свете, и в заразительно-веселых его жителях всегда будет ее привлекать, каковы бы ни были обстоятельства.

Конечно, можно было бы остаться на острове. Моргана знала без ложного тщеславия, что она — хорошая медсестра, и, возможно, предложение Карла относительно места в его больнице по-прежнему в силе. Но сможет ли она жить на Хуамасе, когда Фелипе женится на Селестине: видеть их вдвоем, знать, что они в «Паласио» — вместе? Пока она отложила решение этого вопроса и сосредоточилась на том, чтобы восстанавливать силы так, чтобы можно было встретить будущее, каким бы оно ни было.

Для того чтобы занять время, которое тянулось ужасно медленно, Моргана решила учить португальский язык. Теперь он определенно ей понадобится, если она решит остаться на острове. Карл предложил помочь ей, но со смехом заметил, что Фелипе, наверное, придет в ярость, если она заговорит на его языке со странным немецким акцентом.

Моргана невесело засмеялась.

— Он, наверное, будет достаточно резко высказываться и по поводу английского акцента. Страшно подумать, что он скажет, если я приобрету еще и чужой акцент. Он очень горд тем, что он португалец.

— У него есть основания для гордости.

— Карл,— неожиданно спросила она,— что я буду делать, когда выйду из больницы?

— Конечно, поедешь в «Паласио».

Моргана покачала головой.

— Я имею в виду — после этого. Я не могу там оставаться очень долго. Вообще никак не могу понять, почему Фелипе захотел, чтобы я там жила.

— Правда?— Он как-то странно на нее посмотрел, потом с улыбкой добавил:— Наверное, для того, чтобы проследить, чтобы ты выполняла предписание не переутомляться.

— Он меньше всего подходит для этой роли.— Уголки ее губ приподнялись в заразительной улыбке.— Я, наверное, из принципа не стану его слушаться.

Тут Карл открыто расхохотался, наблюдая за ней с удовлетворением, которое даже не пытался скрыть. Она выздоравливает с просто поразительной скоростью, и после первого тревожного периода не было даже и намеков на осложнения.

— Карл, ты когда-то предложил мне работу здесь, в больнице,— продолжала Моргана, решив выяснить то, что не давало ей покоя.— Оно остается в силе — я имею в виду, когда настолько поправлюсь, чтобы начать работать? Мисс Брутон я уже больше не понадоблюсь.

Карл в ответ так ухмыльнулся, что она не поняла, о чем он думает.

— Не отложить ли нам этот разговор до тех пор, когда ты уедешь из «Паласио»?— предложил он.— Может, ты решишь, что вместо этого хочешь чего-то совсем другого.

— А что еще может быть? Или я остаюсь на Хуамасе, или возвращаюсь в Англию, в больницу Святого Кристофера. Если я останусь здесь, я могу только работать медсестрой.

— Конечно,— невозмутимо согласился Карл и перевел разговор на другое, оставив Моргану в совершеннейшем недоумении. В конце концов она решила, что он, видимо, имел в виду, что она может предпочесть частную практику.

Одной из пациенток больницы, юной португалке, немного владевшей английским, было поручено помогать Моргане учить язык. И когда Марита в следующий раз пришла навестить Моргану, та смогла приветствовать гостью на ее родном португальском. Марита тут же разразилась потоком взволнованных португальских фраз, заставив ее признаться, что ее обучение пока только начинается. Однако сеньора Акуарас, которая на этот раз опять сопровождала дочь, выразила явное, хотя и молчаливое, одобрение достигнутыми ею успехами.

В следующий раз, когда Марита навестила ее — на этот раз в одиночку,— Моргана обнаружила, что попытки говорить по-португальски проходят успешнее. Поскольку больше делать ей было нечего, она сосредоточила все свое внимание на занятиях и, наверное, училась бы целые дни напролет, если бы Карл силком не останавливал ее.

— Вы делаете большие успехи,— сказала Марита во время очередного посещения.— И у вас хороший выговор. Фелипе будет доволен.

Моргана больше не хмурилась, слыша, как все происходящее на острове откровенно оценивается с точки зрения того, будет ли этим доволен Фелипе но мысленно посмеялась над собой из-за того, что признается в этом без раздражения.

— Кажется, он все еще в Португалии?— осторожно спросила она.

Марита кивнула.

— Но он скоро возвращается,— сказала она с хладнокровием, которое, как надеялась Моргана, ей тоже удается изобразить при разговоре о нем.

— А ваша кузина Селестина? Она тоже скоро вернется?

— Нет. Уже объявлено о ее помолвке, и она скоро выйдет замуж.

После почти незаметной паузы Моргана поспешно сказала:

— Но ведь она вернется на остров, когда выйдет замуж, правда?

Это было неизбежно с самого начала, сказала себе Моргана. Она всегда об этом знала, но до чего же мучительно больно было слышать, что об их помолвке уже объявлено. Темные глаза Селестины будут торжествующе смеяться, губы уверенно улыбаться: ведь она наконец завоевала то, что хотела: любовь Фелипе.