Не раз видели, как он зажигал костер — без зажигалки. Бывает так: ребята соберутся посидеть, а он появится, махнет рукой — и костер. А сам Житель постоит и уйдет. Случается, просто растает в воздухе. И жест у него есть особенный: он как бы «стирает» себя. Проведет ладонью перед лицом, словно перед ним невидимое стекло, и исчезнет.

Житель тоже дарит обитателям свалки подарки. Какую бы странную вещь он тебе ни дал, держать ее при себе полагается до заката следующих суток. Именно в это время она может понадобиться. А если надо носить с собой эту вещь дольше, призрак свалки предупреждает: "Носи три дня", "Не выбрасывай месяц". И правда, сколько раз было, что как раз эта вещь потом пригождалась!

— А живет он, мне думается, в той стороне, где кладбище старых машин, — говорил Омшо. — Вообще те места, где валяется самый старый хлам, — они и самые страшные. Там и шуршунчики, и мало ли что. Нечего вам там делать…

Среди бетонных плит, ржавой арматуры, кое-как наваленной на песок, дымил костер: жгли старые газеты и дешевые книги, упаковки от продуктов, картонные коробки. Дядя Ошмо держал над огнем тонкий прут с сосисками, выброшенными магазином из-за истекшего срока годности. Его приятели передавали друг другу баллон с дешевым пивом.

Йанти взял баллон, отпил из него несколько глотков, поморщился и передал Хенко, который сидел, оседлав автомобильную покрышку.

— А бывают еще пришельцы, — произнес Хенко, прежде чем припасть к горлышку баллона. — Они что делают, дядя Омшо?

— Недавно передача была, что они похищают людей на опыты, — вспомнил Йанти. — Ищут способ, как промывать нам мозги, чтобы мы восставали против ивельтов. В этой передаче так и говорится: смотрите, если у вас в голове заводятся какие-нибудь мыслишки против властей, то, может, это на вас уже пришельцы своим лучом воздействуют.

— Каким лучом? — оживился Хенко.

— Да не знаю, каким. Особым лучом. Как в фантастике, — отмахнулся Йанти. — Да брехня это все, нет никаких пришельцев. Их ивельты выдумали. Что им стоит: взяли и выдумали. Раньше все, кто не любит правительство, были просто быдло и эти…

— Экстремисты? — подсказал Лансе.

— Угу… А сейчас решили повернуть так, будто сами люди даже взбунтоваться не могут, а это им внушают пришельцы.

Хенко, весь подавшись вперед, подогретый несколькими хорошими глотками крепкого пива, выдал:

— А вдруг они есть? А вдруг Черный Житель — пришелец?

Омшо возмутился такому решительному неуважению к герою местного фольклора.

— Черный Житель — наш, свой, — обиженно прогудел он, поворачивая самодельный шампур. — О твоих пришельцах три года назад никто даже не слыхал, а Черный Житель всегда тут жил. Ты послушай. Я раз добрел до самых старых машин, уже таких давным-давно не выпускают, — он кивнул головой далеко на восток, куда простиралась огромная свалка. — А там песчаный пустырь, где торчат сваи. Там-то Житель и является.

— Он же везде является, — заспорил Хенко.

— Может, и везде. Но главное его место там! — Ошмо назидательно поднял палец. — Я же говорю… Залез я в машину, в микроавтобус такой, там сидение мягкое… Дверца перекосилась, я лежу — в щель как раз виден пустырь. И прямо из воздуха на моих глазах появляется он, Черный Житель. Я притих. А он огляделся — луна светит — и куда-то пошел.

— А ты, случаем, не спал?… — сказал Йанти.

— И не думал даже.

— Он появляется и исчезает, — вмешался в разговор "сумасшедший ученый" в сером свитере. — Я думаю, он появляется и исчезает, где хочет, но только на свалке.

— На свалке он может что угодно, — подтвердил Омшо. — Его не схватишь, и не ударишь, и на полицейские облавы ему плевать: он исчезнет себе и все. Но вот если Черного Жителя выманить со свалки, к примеру, в город или в лес, то помрет.

— Почему? — настороженно поднял на Омшо большие глаза его воспитанник Лансе.

— Да вот так уж, — пожал плечами Омшо.

Замолчав, он начал раздавать готовые сосиски. Каждому досталось по одной, — кто клал их на хлеб, кто прихватывал куском газеты, чтобы не обжечь пальцы.

— Почему я один его никогда не вижу? — откусывая половину сосиски, спросил Йанти. — Может, потому, что надеюсь только на себя… и в драке, и в чем другом. Зачем мне Черный Житель?

— А может он дать, хотя бы… ну, кредитку с кучей денег? — поинтересовался Хенко.

— Ты соображаешь? — укоризненно посмотрел на него Ошмо. — А где он возьмет тебе терминал оплаты?

— А пусть он с неработающего терминала деньги снимет, — засмеялся Хенко. — Он же может в сломанной микроволновке себе еду готовить. Вот я возьму и попробую его позвать, — загорелся он. — Йанти, давай попробуем?

— А что без дела-то звать? — не одобрил Ошмо. — Да к тому же он тебе не собака: ты позовешь — а он так и прибежит!

— Ты же рассказывал, дядя Ошмо, как его надо звать, — не отставал Хенко. — Надо заклинание сказать. "Шахди, Шахди!" — вот как.

— Только не ори, а то еще явится, — насторожился дядя Омшо.

— А что это слово означает? — спросил Лансе.

— Это вибрации, — вмешался "сумасшедший ученый".

Все посмотрели на него.

— Именно это слово, ничего не значащее, вызывает тонкие вибрации на определенной частоте и устанавливает канал связи с объектами нематериального мира… — объяснил тот. — А также настраивает нашу психику на то, чтобы она могла воспринимать объект.

— А может быть, для Черного Жителя это слово что-то значит? — неуверенно предположил Лансе. — А если буквы попробовать переставить?

Он замолчал, неслышно шевеля губами: пробуя, что выйдет.

Для Шахди разведка в мире Горящих Трав начиналась так. Одетый по-местному, в черной футболке и плотных темно-синих штанах, он бродил по свалке и собирал клочки старых газет, грязные отсыревшие книги и журналы со слипшимися страницами. Местные думали, что замкнутый паренек относит бумагу на пункт приема вторсырья. На самом деле это были материалы для расшифровки земного языка и письменности.

Шахди наблюдал за поведением обитателей свалки, иногда подходил послушать их разговоры. Был он на самом деле прорицателем или нет, но интуицией обладал необыкновенной. Шахди всегда чувствовал, когда можно без опаски приблизиться к кучке одетых в пестрые дешевые свитера и куртки людей.

У него оказался очень подходящий для свалки алтарь: песок, сталь и ветер. Стальные отходы мегаполиса покоились в песчаной почве, а в Летхе постоянно было ветрено. Кое-где на корпусах старых автомобилей, холодильников или стиральных машин Шахди этеранской вязью мелко написал слово «ветер». Здесь он мог являться даже в редкие дни затишья.

Когда Шахди услышал байки о Черном Жителе, его пронзила мысль: вот он, проводник, с помощью которого сам Шахди может войти в жизнь земных людей. Черному Жителю не страшны ни шпионы, ни облавы, не нужны ни кредитка, ни постоянное место ночевки. Никто не спросит его, откуда он пришел и куда уходит.

Шахди знал и то, что среди местных есть полицейские осведомители. Шахди немало труда положил на то, чтобы ни один осведомитель не решился заговорить с полицией о делах Черного Жителя, а если решился бы, то его подняли бы на смех. Шахди нарочно то и дело повторял несколько абсурдных действий, которые в пересказе звучали бы как обычные суеверия, а то и видения не слишком трезвых обитателей свалки с развинченной психикой.

Так, он придумал этот жест — «стирать» самого себя, проведя ладонью перед своим лицом, точно по невидимому стеклу.

Шахди появлялся на глазах у горстки обитателей свалки на самом верху высоких нагромождений хлама — и вдруг исчезал, чтобы соткаться из воздуха совсем в другом месте.

Лунной ночью можно было увидеть, как Шахди — вернее, уже Черный Житель в пробитом ржавом шлеме, — несет, обхватив руками, телевизор с выпотрошенными электронными внутренностями, молча и торжественно. Он переносил его с одного конца свалки на другой и безмолвно ставил на землю, проводил рукой перед лицом и исчезал. "Наводит порядок на свалке", — говорили местные.