— Аттаре, прошу тебя, держись… Еще немного, сейчас… Мы сейчас с тобой уйдем отсюда, вернемся в лагерь, и тебе помогут… — отрывисто твердил Сеславин, все время одно и то же.

Сверху всё что-то сыпалось, громко застучали несколько камней покрупнее. Аттаре открыл глаза, точно разбуженный этим звуком.

— Сейчас!.. — с торжеством вырвалось у Сеславин. — Сейчас уйдем!

Он нажал на плиту, придавившую Аттаре ноги. Тот застонал. Плита даже не шевельнулась. Сеславин только теперь понял, что Аттаре в ловушке. Он не сможет уйти в Алтарь Путешественников, вернуться в Обитаемый мир, если придавлен плитой в этой проклятой осыпающейся норе.

— Уходи. Нас обоих завалит, — глухо произнес Аттаре.

Он стал дышать все чаще и поворачивать голову из стороны в сторону, явно очень страдая от боли.

Безуспешно пытаясь отдышаться, Сеславин присел возле него. Ноги у Аттаре наверняка перебиты и раздроблены. Страшно подумать, что там, под плитой. Он скоро умрет от потери крови. Вот-вот кончится воздух или нора осыплется совсем. Сеславину внезапно вспомнился крыломах: человеку, который изобретал лодку для полета в небесах, на роду написано быть погребенным заживо?..

Спасение не подоспеет всяко. Счет идет на минуты. Аттаре перестал мотать головой и снова затих.

— У меня не выходит сбросить плиту. Я ее приподниму. Ты сам должен будешь из-под нее выбраться. Аттаре… — Сеславин опять наклонился почти к самому его лицу, крепко взял за плечо.

Тот тихим, глухим голосом уронил:

— Я не могу…

— Я понимаю, — так же тихо ответил Сеславин. — Попробуй. Я буду держать плиту изо всех сил, а ты изо всех сил… попробуй.

Сверху снова посыпалась земля и камни. Упершись руками в пол, Сеславин встал на четвереньки над Аттаре, прикрывая его собой. Но сыпаться перестало. Сеславин встретился глазами с Аттаре: его взгляд был неподвижен и словно не видел.

Сеславин встряхнулся, как собака, отстегнул от пояса флягу, подсунул ладонь под голову Аттаре:

— Хочешь пить? Давай, брат… Сейчас мы уйдем отсюда оба.

Сеславин дал ему напиться, облил водой грудь и лицо, отбросил пустую фляжку. Аттаре пошевелил губами:

— Давай.

Сеславин растер между ладонями ком земли, чтобы руки не скользили, стал искать, как получше взяться за плиту. Из-за тесноты, мешавшей ему распрямиться, найти удобное положение для рывка было трудно. Ему по-прежнему не хватало воздуха и перехватывало горло от приступов тошноты. Собравшись, Сеславин с коротким рычанием пришел в боевое неистовство. Он понимал, что достиг предела своих сил, и если не поднимет плиту сейчас, то и совсем не поднимет. Сеславин рванул ее вверх. Он ослеп и оглох от напряжения. Сияние, окружавшее его, погасло. Только биение крови в висках стало таким, что Сеславину чудилось, еще немного — и просто разлетится на куски череп. В уме само по себе, строчка за строчкой, вертелось одно и то же:

Вечным холодом глубины

Сжато сердце — и стук в висках.

Мне во тьме приходили сны

О сияющих небесах.

Но Сеславин даже не замечал, что повторяет про себя все те же случайно всплывшие в памяти слова.

Глыба вывернулась из рук. В груди совсем не было дыхания. Сеславин вновь облекся неровным и тусклым сиянием. Ему уже почти не хватало на это внутренних сил.

Аттаре лежал теперь не навзничь, а ничком, чуть в стороне.

Сеславин встал на колени, дрожащими после невероятного напряжения руками перевернул его на спину.

— Эй, Аттаре! — в недоумении прохрипел он. — Мы же свободны! Ты слышишь?!

Тот не слышал. Голова неловко откинулась назад, Сеславин не мог понять, дышит он или нет.

— Только не сейчас, Аттаре!.. — у него пресекся голос.

"Умер? Нет?.. Вечным холодом глубины…" — вперемежку, как бред, мелькали собственные мысли и слова песни. Он приподнял Аттаре, обхватил его обеими руками. "Мне во тьме приходили сны…" Сеславин закрыл глаза, представляя себе Алтарь Путешественников и бросок сквозь пространство туда…

Они так и появились в храме у алтаря. Сеславин был с виду страшен, как демон: весь в земле, лицо и рубашка на груди залиты кровью — когда он рванул вверх плиту, носом хлынула кровь и так и не останавливалась. Один угол рта был опущен ниже другого, сведенный какой-то судорогой. Лицо Аттаре, тоже грязное и мокрое, казалось безжизненным.

Возле Алтаря Путешественников находился дежурный пост. Дежурный поднял тревогу.

Зрение Сеславина потеряло остроту, он видел лишь прямо перед собой, а дальше все тонуло в полумраке. Двум санитарам пришлось силой разжать ему руки, чтобы уложить Аттаре на носилки.

Сеславин остался сидеть на ступеньке Алтаря Путешественников. У него было странное чувство, будто реальность отодвинулась, и он остался в пустом полумраке. Из-за стука в висках, из-за больной головы и нестерпимого ощущения тошноты ему все еще чудилось, будто вокруг смыкаются стены, и опять не хватает воздуха. Его о чем-то спрашивали, просили сделать какие-то действия, и он рад бы, да ничего не понимал в своем сужающемся кругу. Последнее, что Сеславин расслышал, было отчетливо произнесенное: "Осторожно. Голову ему подержи…". Потом круг совсем сжался, до одной черной точки.

Сеславин думал, что в Тиевес произошла какая-то природная катастрофа. Им с Аттаре, видно, просто не повезло, что в это время они работали в нижнем храме. Земля вздрогнула, храм осыпался, и их погребло под обломками. Ребята с поверхности, должно быть, еще расскажут, что там стряслось на самом деле.

Лишь спустя несколько дней в Даргородской больнице Сеславин узнал правду о "трагедии в Тиевес". Ему наконец дали почитать газеты, а потом в общей комнате Сеславин услышал передачу по радио и разговоры других больных.

В газетах писали, что на месте приморского городка осталось лишь несколько воронок. Чудом уцелели двое: руководитель раскопок Аттаре из Оргонто и Сеславин из Даргорода, которым посчастливилось, что во время взрыва они оказались глубоко под землей.

Одновременно таким же загадочным ударом были разрушены другие значительные памятники Древней Земли. Погибла еще одна экспедиция — на холодных равнинах Летхе.

Не было сомнения, что удар нанесен неизвестным оружием, которым владеет канцлер Стейр.

Сеславин поднялся к Аттаре — в палату на втором этаже. Лестницу покрывала зеленая ковровая дорожка: она глушила шаги. В прохладном воздухе стоял легкий запах лекарств.

В окно больничной палаты стучали частые капли дождя. Было слышно, как неутомимо шумят за стеклом деревья. Когда приоткрылась дверь, Аттаре только медленно повернул голову: у него не нашлось сил даже приподняться.

Он перенес тяжелую операцию, когда хирург составлял снова его смещенные и раздробленные кости. Потеря крови, перенесенное страдание, общая усталость и слабость все еще держали Аттаре прикованным к кровати, несмотря на все чудеса современной медицины.

В кулаке Сеславин сжимал свернутую газету. Скрывать от Аттаре гибель товарищей уже не было нужно. Из газеты Сеславин знал, что выживший руководитель раскопок сам разговаривал с журналистом.

Сеславин молча сел возле кровати. Вместо приветствия Аттаре только указал взглядом на газету:

— Вся экспедиция, Сеславин… Все до одного…

Тот непроизвольно стиснул газету крепче, бумага хрустнула.

— Премудрая Ярвенна Путеводительница, направь твоих детей на смертном пути, — пробормотал Сеславин.

Он часто бывал беспомощен в выражении чувств и в трудную минуту искал опоры в обряде и молитве. Без них он был бы нем, и сейчас бы ему оставалось лишь мять в руках газету.

Сам Аттаре никогда не молился, древние культы были для него только предметом изучения, но он понимал Сеславина. Они молча посмотрели друг на друга с чувством тайного побратимства. Оба осознавали, что недавно их жизнь прерывалась, и что они беглецы из-под земли.

— Спасибо тебе, — произнес Аттаре.