Послание было адресовано «отступному бесослужительному разуму», а далее содержание этой формулы подробно раскрывалось: Ходкевич отдал себя «служити бесом» и поэтому справедливо может быть назван «отступником» от христианской веры и «лжекрестьянином». Подобные Ходкевичу не должны упоминать ни Бога, ни Троицу, им не подобает «божественый глагол безбожными устами глаголати».
«Ныне, — подытоживая все сказанное, писал царь, обращаясь к Ходкевичу, а в его лице и к другим православным вельможам Великого княжества Литовского, — конечне от Бога отступили есте и противни Богу со Антихристом стали есте».
Высказывания самого царя позволяют выяснить, что послужило основанием для столь суровых оценок. Это не столько посланные Ходкевичем письма, сколько само его участие в войне против России, то есть враждебные действия против опоры православия. «Вы,— писал царь, заключая письмо, — последствуя дьяволу, подобно Сенахириму и Навходоносору и Хоздрою и иным безбожным царем, яко птицу рукою своею хотите похити православие».
Значение этих высказываний далеко выходит за рамки личных отношений царя и гетмана. Как представляется, они дают новый яркий материал для характеристики взглядов царя на характер его власти, на характер миссии, возложенной на него Богом, подкрепляя ту высказанную ранее мысль, что всех, кто так или иначе препятствовал его деятельности, царь рассматривал как «отступников» от христианства, служителей «бесов» и «Антихриста», носителей зла, от которых он должен очистить мир.
Иван Козлов не случайно был послан с письмами к боярам именно летом 1567 года. После неудачи мирных переговоров в Вильно также стали считать, что наступило время для нанесения серьезного удара по противнику. Уже в начале 1567 года было решено, что король поедет из Польши в Литву, чтобы лично возглавить армию в предстоящей кампании. Когда 12 ноября 1567 года русские войска собрались на Ршанском яме, то стало ясно, что нельзя рассчитывать на такой успех, который был достигнут в 1563 году под Полоцком: на территории Белоруссии собралась большая армия во главе с королем, которая медленно двигалась по направлению к Борисову. В боярском приговоре о прекращении похода упоминаются сообщения выходцев и лазутчиков, которых засылали в литовский лагерь, о движении королевской армии. Что же происходило в королевском лагере и что мог почерпнуть из показаний лазутчиков Иван IV?
Хотя в лагере была собрана большая армия, к которой в сентябре 1567 года присоединился сам король, активных действий она не предпринимала. Как видно из припоминаний более позднего времени в переписке Сигизмунда II с Миколаем Радзивиллом Рыжим, здесь возлагали надежды не на военную удачу, а на переворот, на выступление русской знати против царя. Известия о жестокостях Ивана IV убеждали советников Сигизмунда II, что со дня на день надо ожидать восстания подданных против такого правителя. Все это было, конечно, «секретом Полишинеля», и ожидания такого рода определяли общую атмосферу в королевском лагере. В свете этого становится понятным, какого рода сведения мог получить царь от лазутчиков и почему вопрос о лояльности подданных так резко встал перед царем именно в военном лагере у Ршанского яма.
Принесенные лазутчиками слухи пали на хорошо подготовленную почву. Уже та забота, которую царь проявлял о создании укрепленных резиденций, говорит об опасениях, которые вызывали у него собственные подданные. В появлении таких опасений, впрочем, не было ничего удивительного. Царь не мог не отдавать себе отчет в том, что его политика наносит ущерб жизни и благополучию большого круга его военных вассалов — бояр и детей боярских, профессионально вооруженных воинов. Насколько сильны были у царя опасения перед возможным мятежом подданных, показывают начатые им летом 1567 года переговоры с Англией.
Англия лишь в правление Ивана Грозного вступила в сношения с Россией. Произошло это в известной мере случайно, когда суда компании английских купцов, искавших северный морской путь в Китай, в 1553 году оказались на Северной Двине. Однако совсем не случайным было то, что это событие положило начало постоянным, быстро развивавшимся связям между двумя странами. Английские купцы оценили преимущества торгового пути в Россию в обход барьеров, установленных на Балтийском море ливонскими купцами. Русские власти накануне Ливонской войны также привлекала перспектива установления прямых связей с одним из государств Западной Европы. В 1556 году в ответ на просьбы английской королевы царь предоставил английским купцам «торг по всему государству поволной» и двор в Москве, а в следующем, 1557 году русский посол Осип Непея привез из Англии многих мастеров и оружие; русским купцам было разрешено беспошлинно торговать в Англии и выделен двор в Лондоне. Установленные связи продолжали в последующие годы успешно развиваться. «Московской компании» — объединению торговавших с Россией английских купцов — была предоставлена возможность вести торговлю с Ираном и закупать там драгоценные шелковые ткани; английские купцы привозили на Двину необходимые для производства вооружения цветные металлы, которых в XVI веке в России еще не добывали. Из всех европейских государств того времени Англия была самым дружественным по отношению к России. Не удивительно, что именно с послом этой страны Энтони Дженкинсоном летом 1567 года царь начал переговоры о предоставлении ему убежища в случае, если по каким-либо причинам ему придется покинуть свою страну ради собственной безопасности. С этими опасениями царя за свою судьбу была связана и его просьба к английской королеве Елизавете прислать мастеров, которые могли бы строить корабли и плавать на них. Очевидно, что построенные этими мастерами корабли должны были в случае необходимости отвезти царя в Англию.
Так оценивал царь характер своих отношений с подданными. Что же он должен был сделать, получив сообщения лазутчиков о надеждах, которые возлагают в литовском лагере на недовольную знать? Ответ подсказывают сообщения Штадена и Шлихтинга о том, что заговорщиков выдал царю князь Владимир Андреевич, который находился вместе с царем в военном лагере. Царь прекрасно понимал, что его двоюродный брат привлекает к себе всех недовольных как потенциальный претендент на престол. Поэтому он, очевидно, оказал давление на старицкого князя, и тот вынужден был назвать царю имена нескольких земских бояр. Тогда же, судя по всему, прозвучало и имя Ивана Петровича Федорова как главной фигуры среди недовольных. Вероятно, мы никогда не узнаем, действительно ли земские бояре готовили переворот, который должен был привести к власти Владимира Андреевича, или дело не пошло дальше жалоб на политику царя и сожалений, что на престоле сидит он, а не старицкий князь. Но даже жалобы эти воспринимались Иваном как настоящая измена, за которой должны были последовать самые жестокие кары. Как отмечал в своих записках Штаден, царь после разговора со своим двоюродным братом «вернулся... обратно в Александрову слободу и приказал переписать земских бояр, которых он хотел убить и истребить при первой же казни».
Царь был взбешен. Он хотел поиздеваться над своим противником королем Сигизмундом II, но оказалось, что у того были более серьезные основания для насмешек над ним самим. Выяснилось также, что один из тех бояр, которым царь склонен был доверять более других, стал организатором заговора, угрожавшего его жизни.