- Все нужно свое. И командование, и штаб, и тыл, - говорил Михаил Степанович.
- Вы что же, о специальном виде Вооруженных Сил думаете? - спросил Щербаков.
Громадин сник: "Ну вот, теперь и за карьериста сойду". Но вслух твердо сказал:
- Думаю. Время требует. А я что? Я буду делать то, что поручат.
- А ведь не вы один так рассуждаете. В ваших рассуждениях много назревшего. Обдумайте все основательно. Возможно, вам придется все высказать еще раз. И не мне одному.
Вскоре у Громадина состоялась беседа в Генштабе. Разговор был таким же, что и со Щербаковым, только конкретнее. Перед беседовавшим с ним генералом лежали справки о состоянии ПВО в различных районах.
- У меня побывали начальники ПВО из многих мест, - сказал генерал. Мнения у всех вас в основном сходятся. ПВО нужно решительным образом перестраивать. Вопрос будет рассматриваться на ГКО. Будьте готовы. Столичная ПВО - центральная. Если что понадобится, к вам первому обратятся.
Дело заворачивалось круто. Урывая время, Громадин подытожил свои взгляды, обдумал конкретные предложения. Но шли дни, и никто его больше не вызывал. Противник подошел к самой Москве. Поэтому и казалось, что сейчас не время для реорганизаций.
В круговерти событий, решая подчас одновременно несколько задач, Громадин, как и все в те горячие дни и ночи, забывал обо всем личном. Поэтому, когда ответственный работник Генштаба поздравил его по телефону с присвоением очередного воинского звания, Громадин, не ожидавший в такое время ничего подобного, переспросил:
- Что? Что?
- 28 октября 1941 года вам присвоено звание генерал-лейтенанта. Поздравляю! - пророкотал густой бас из трубки.
Что и говорить, известие было приятным. Но даже и для этой законной для военного человека радости времени не было.
- Благодарю, - сказал Громадин в ответ на поздравления находившегося у него в кабинете Журавлева. - Вот отстоим Москву, тогда отметим как надо.
30 октября Громадина срочно вызвали к Буденному. Считая, что речь пойдет о предстоящем заседании ГКО, Михаил Степанович захватил необходимые данные. Но маршал сразу же ошеломил его.
- Седьмого ноября на Красной площади состоится парад войск, - сказал Буденный и, как бы отвечая на недоуменный взгляд Громадина, добавил: - Да, да, как всегда, 29 октября ЦК и правительство приняли специальное решение. Этот парад явится огромным ударом по престижу противника. Геббельс весь извертелся, доказывая, что Москва выдохлась и вот-вот падет. Кое-кто из нейтралов клюет на эту стряпню. Да и союзники наши не очень-то верят в наши возможности отстоять столицу. И в народе парад укрепит уверенность в наших силах. Мудрое, очень мудрое решение.
Изменив тон, уже в приказной форме маршал сказал:
- На нас это постановление налагает особую ответственность. Нужно, чтобы во время парада ни один самолет не прорвался в Москву. Дело это большой политической важности. Тщательно продумайте мероприятия.
Буденный помолчал, а затем спросил:
- В частях давно были? - И, не дожидаясь ответа, сказал: - Я завтра поеду к летчикам в Кузьминки. Нужно, чтобы и вы и Журавлев, не говоря уже о работниках политотдела 1-го корпуса ПВО, перед праздниками побывали в войсках.
Вопрос Буденного "В частях давно были?" задел Громадина. Конечно, он часто бывал в частях, объехал многие из них и перед праздником. Но в этих поездках у него был свой метод. По прошлой работе в полковом звене он знал, как порой нервируют людей приезды больших начальников, чтобы "посмотреть, как идут дела". Он ездил в части с конкретными целями и не столько занимался общими проверками, сколько разрешал на месте с командирами частей вопросы, которые те по своему положению не могли решить сами. Иногда эти вопросы носили общий характер, и тогда Громадин тщательно анализировал их и разрешал с вышестоящим командованием.
Позже Громадин узнал о поездке в Кузьминки Буденного. Маршал рассказал летчикам о положении на фронтах, побеседовал об их нуждах, а затем сказал:
- 7 ноября - наш великий революционный праздник. Нельзя допустить, чтобы в этот день фашистские самолеты сбросили на Москву бомбы.
- Не пропустим врага к Москве! Если нужно, будем таранить, - заявили летчики.
- Можно ли об этом с уверенностью доложить правительству?
- Докладывайте, товарищ маршал, мы не подведем.
"Вот этого-то мне и не хватает, - отметил Громадин. - Мало с людьми беседую. II все о конкретных делах. А наши люди особые! Каждый рядовой боец желает знать не только свои обязанности, его интересует ход дел на фронтах, в стране в целом. Надо находить время для живого общения с людьми". После этого очередного "совещания с самим собой" Громадин взял за правило при посещении частей беседовать с личным составом. Со временем это правило стало осознанной привычкой, характерной чертой деятельности Громадина как военачальника.
Организацией противовоздушной обороны Москвы в дни праздника тщательно занимались и в Генштабе. Разработанные Громадиным совместно с командиром 1-го корпуса ПВО Журавлевым мероприятия были там одобрены и значительно расширены. Узнав, что для обороны Москвы в праздничные дни выделяются дополнительные части ВВС, Громадин загорелся: ведь можно от обороны перейти в наступление, нанести по врагу опережающие удары. Видно, не одному Громадину пришла в голову эта мысль, потому что его предложение было принято как само собой разумеющееся. Было решено: истребительной авиации не только бороться с самолетами противника в воздухе, но и уничтожать их на аэродромах.
В первых числах ноября была совершена серия налетов на вражеские аэродромы. Особенно сильный удар советские летчики нанесли по аэродрому, находившемуся южнее Калинина. На нем базировалось большое количество истребителей, обычно сопровождавших фашистские бомбардировщики в налетах на Москву. Удар был нанесен внезапно - на рассвете 30 советских истребителей, вынырнув из-под облаков, забросали зажигательными бомбами стоявшие на земле самолеты, а затем прошили их пулеметными очередями и без потерь вернулись на свой аэродром. Противник потерял 40 боевых машин. Весьма эффективными оказались налеты на аэродромы Юхнов, Ишотино и другие. Результат превзошел ожидания: налеты советских истребителей на аэродромы противника вынудили гитлеровцев отодвинуть базы своей авиации от Москвы.
И все же враг пытался во что бы то ни стало прорваться к Москве. Гитлеровскому командованию, разумеется, не было известно о намеченном на 7 ноября параде на Красной площади, но оно все равно намеревалось именно в великий праздник нашего народа подвергнуть советскую столицу массированной бомбардировке. С середины дня 6 ноября с разных направлений и на разных высотах фашистские бомбардировщики устремились к Москве. Начались ожесточенные воздушные бои. 250 фашистских самолетов пытались прорваться к советской столице. То встречая яростные атаки советских истребителей, то попадая в зоны плотного огня зенитной артиллерии, самолеты противника не выдерживали, сходили с курса, поворачивали назад. 34 машины потеряли фашисты в этот день на подступах к Москве, и ни один вражеский бомбардировщик не смог пробиться к ней. В 18 часов 40 минут в Москве был дан отбой воздушной тревоги, а в 19 часов, как и было намечено, на станции метро "Маяковская" началось торжественное заседание Московского Совета, посвященное 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
7 ноября на Красной площади состоялся ставший историческим военный парад. Ни один вражеский самолет не смог в этот день произвести налет на Москву.
На другое утро Громадин был вызван в Генеральный штаб. Снова произошел обстоятельный разговор о состоянии и перспективах противовоздушной обороны страны. Но характер его был уже иным. Работники Генштаба говорили так, будто войска ПВО уже самостоятельная система, и касались больше вопросов их организации и управления.
Громадин не выдержал:
- Всего этого ведь нет. Зачем же об этом говорить? Войска подчинены своим командующим: авиация - своим, зенитчики - своим и так далее. Это мешает управлению ими в боевой обстановке. Я уже много раз об этом говорил. Да что я! Это же общее мнение!