Советник Тубал произнес это ровным тихим голосом, поглядывая на лист, который он развернул и держал за края обеими руками.

– Покажи подошвы твоих сапог! – грозно проревел герцог. – Тубал, посмотри внимательно и скажи: следы ли это Ночного Губителя?

Киммерийцу ничего не оставалось делать, как поднять вверх ноги. В конце концов, всякое сопротивление сейчас было бы истолковано против него, и если уж этим людям захотелось рассмотреть его подошвы, они обязательно сделали бы это, даже если бы пришлось отрубить ему обе ноги до коленей вместе с сапогами.

– Да, осмелюсь доложить светлейшему герцогу Фредегару, да благословит Всемогущий Митра его имя, именно эти следы оставил Ночной Губитель, – сказал советник, приблизившись и тщательно изучив подошвы.

В камере несколько мгновений царило напряженное молчание. Фредегар пронзал взглядом Конана, с силой вцепившись пальцами в подлокотники, так, что побелели костяшки, пока варвар, не отводя глаз, не ответил:

– Я проходил мимо храмовой ограды. Дело было глухой ночью, и вдруг оттуда послышались женские крики. Женщина так жалобно кричала, что я не выдержал и ринулся на помощь. Но когда я подбежал, она уже была мертва и, клянусь взглядом Крома, на губах ее еще теплилось дыхание, а вот сердца в груди несчастной я уже не увидел. Кто-то убил ее до того, как я подбежал, но мне ничего не удалось бы объяснить, поэтому я и исчез до того, как из храма вывалили люди с факелами. Так рядом с телом жертвы и появились мои следы.

– Правдиво, – с улыбкой кивнул Фредегар. – Ты подбежал, увидел несчастную и удалился… Правдиво, ничего не скажешь…

Внезапно он наклонился вперед, привстав на троне и опираясь о подлокотники обеими руками, и грозно вопросил:

– А как же торговец старинными вещами и рукописями Унольф? Ты ночью проходил мимо его дома, услышал крики, забежал и обнаружил труп? Там тоже были твои кровавые следы! Ты убил и его, вырезав сердце несчастной жертвы для потехи Сета!

– А вот этого я не знаю… – развел киммериец руками, и его кандалы глухо брякнули при этом движении. – Я никогда не встречал человека, носящего такое имя, и даже не слышал о нем.

Герцог Херриды стянул на груди хламиду, скроенную из тончайшего льна цвета морской волны и расшитую прямыми рядами золотых тонких пластин. Он продолжал свирепо сверлить глазами Конана, и этот раскаленный взгляд не мог сулить тому ничего хорошего.

– Тубал, советник мой, – неожиданно спросил герцог, не оборачиваясь назад, – Скажи мне, что такое человек?

Как и в прошлый раз, зингарец выступил из-за спины и склонил голову:

– Осмелюсь сообщить светлейшему герцогу Фредегару, да благословит Всемогущий Митра его имя, я не могу дать ответа на этот вопрос.

– Так запомни, Тубал, что человек есть двуногое животное без перьев и почти без шерсти. Но от животных он отличается тем, что умеет врать! Если бы не доказательства, я никогда бы не подумал, что этот человек – Ночной Губитель. Глаза его говорят об обратном, но, видимо, Сет Проклятый помогает ему и руководит всеми его поступками. Ночной Губитель! Я, герцог Херридский Фредегар, приговариваю тебя к смерти! Ты виновен во всех десяти убийствах, и на площади Мертвеца состоится твоя казнь. В присутствии всех мирных жителей моего города тебе сначала будут жечь правую руку каленым железом, пока не сгорят до основания все пальцы. Потом плоть твоя будет оторвана от костей в десяти местах, по количеству совершенных тобой убийств. Потом сердце вырвут у тебя из груди и бросят при всех тебе в лицо. И, наконец, тебя обезглавят, и голова твоя будет насажена на Позорный Шест, на коем будет торчать в назидание всем, пока само время не разрушит ее, пока солнце и дождь не превратят голову твою в прах.

Герцог величаво склонил голову и поднес руку к большому золотому медальону с изображением Лика Митры, висевшему в центре его груди на массивной золотой цепи.

– Перед Ликом Светлоокого я всегда клялся соблюдать закон и порядок в моей Херриде. И каждое гнусное преступление будет жестоко караться моей властью, и именем моим будет вершиться правосудие!

«Да, – вздохнул про себя варвар, – если бы выбирать, наверное, лучше было бы погибнуть в своем последнем бою… Почему на морском берегу мне не раскроили молотом череп, когда мои руки старались распутать влажную сеть?»

– Казнь состоится через три дня в честь священного имени Иштар, – решил правитель и слегка повернул голову назад, обращаясь к своему советнику: – До этого времени приказываю каждый день держать Ночного Губителя в клетке, как дикого зверя. Клетку установить в центре площади Мертвеца, там, где состоится казнь Губителя, чтобы все жители Херриды могли посмотреть на гнусного убийцу и ужаснуться, глядя на его мощь, служившую злу.

Фредегар поднялся, и тут же трон был мягко подхвачен его свитой. Еще раз киммериец оценил сложение и стать герцога, говорящие о сильном и решительном характере. Несмотря на почтенный возраст и седины, плечи правителя, даже задрапированные тончайшей тканью голубой хламиды, выдавали в нем настоящего бойца, с которым и Конану не зазорно было бы сойтись в честном поединке.

Но что варвар мог сделать теперь, скованный цепями и обвиненный в тяжких злодеяниях, которых он не совершал? Кто мог прийти ему на помощь в этой тесной камере и выручить его из беды? Он мог бы привести с собой под стены Херриды, чтобы отстоять свою честь, целое войско. Если бы он захотел, то собрал бы лучшие отряды неутомимых зуагиров, лихих степных наездников из Хаурана, или отважных бойцов-козаков из Турана, или целые колонны молчаливых афгулов, отличных лучников из Гимелийских гор. С моря могли бы подойти крепкогрудые корабли барахцев, помнящих грозное имя Амры, а из Немедии вниз по течению Громовой реки спустились бы бойцы Вольного Отряда, которым он когда-то командовал. Вся эта армия окружила бы крепостные стены и защитные сооружения, она разнесла бы их в прах, обратила город в руины, но доказала бы всем, что Конан из Киммерии не может быть подлым ночным убийцей!

Тысячи, десятки тысяч воинов из разных уголков хайборийского мира пришли бы, чтобы в кровавой битве отстоять его честь. Но тот, кто мог бы собрать такую великую армию и привести могучий флот, обречен был недвижно сидеть в кандалах в позорной клетке на площади Мертвеца!

От бессильной ярости варвар готов был грызть зубами свои кандалы. Мышцы его вздувались буграми, когда он пытался вырвать цепи из стен, но этого ему сделать не удалось. Загремел в очередной раз засов металлической двери, и темница его наполнилась рослыми зингарцами. Не менее двух десятков самых крепких гвардейцев явились сюда по приказу герцога Фредегара, чтобы сначала связать его крепким корабельным тросом, а потом оттащить к повозке, запряженной двумя лошадьми, на которой уже возвышалась металлическая клетка, где Конану суждено было устрашать своим видом всех жителей Херриды.

В Храме Небесного Льва подходил к концу Час Бересклета и начинался Час Туберозы. Раскрывались лепестки этого ароматного цветка, и на Часах Цветов ярким пятном начинал белеть треугольный сегмент круга, глядя на который знающий человек понимал, что наступает полуденная пора. Раскаленное солнце полыхало на знойной лазури бескрайнего неба, и крупные бабочки, порхавшие утром около часов, уже стремились укрыться в тени густых, аккуратно подстриженных кустарников тамариска.

От жары нельзя было спастись даже под защитой каменного навеса галереи, опоясывавшей храм. Хлодвиг и Хундинг, не сговариваясь, одновременно страдальчески поморщились, провели по лбу тыльной стороной ладони и в одно мгновение тяжко вздохнули. С детства они привыкли к такой необъяснимой связи – стоило одному поправить волосы, как оказывалось, что то же самое делает и другой, стоило одному потянуться за кувшином с водой, как его рука сталкивалась на ручке с пальцами брата, да и просыпались они почти всегда в один и тот же миг.