Ясное дело, теперь записью этой мы будем забавляться. Прогоним всю ленту, миллиметр за миллиметром. С малейшими подробностями передадим на базу. Может, кто-нибудь сделает из этого диссертацию?

Из кресла Гускина донесся тяжелый вздох. Кабина вздрогнула и переместилась на несколько градусов. Поле обзора сделалось теперь глубже.

— Считать это нападением?

Когда на Земле появились первые стимуляторы, непосредственно сопряженные с полями мозга человека, этому сопутствовало любопытное литературное явление. Люди мысленно конструировали облик совершенного человека. С автоматической корректировкой гомеостазиса, контролируемыми нервными реакциями, искусственными органами и аппаратурой, регулирующей все психические процессы. Кстати, и с атомными устройствами связи — внешней и внутренней. Киборгам, как назывались эти создания, сращивали губы. Они им просто-напросто не были нужны. Литература литературой, но эта последняя подробность оказала на меня немаловажное влияние.

Не дождавшись ответа, Гускин пробежался глазами по клавиатуре пульта, потом медленно, словно бы с усилием, поднял руку и провел пальцами по лбу.

— Если «Анима» опустилась на что-нибудь похожее… — заговорил он.

Но продолжать не стал. Он не хуже меня знал, как она опустилась. После посадки последовала обычная церемония исследований. Данные продолжали поступать еще два часа. И только потом…

Потом могло случиться что угодно. Они уплыли в океан и были всосаны черными колодцами. Грунт под ними тронулся с места и утащил в подземелья «белых пирамид». Похитили из Сирены. Просто испарились.

— Попробуйте проехать по пляжу, — дал о себе знать Сеннисон.

Это, в отличие от остального, не было глупостью.

Суша приняла нас достаточно гостеприимно. И выходы из шахт в океане, не далее, чем в пятидесяти метрах от берега, вели себя вполне тактично. Подводные устройства своими действиями наводили на мысль о детальном выполнении давным-давно заложенной программы. Что, разумеется, могло оказаться такое же иллюзией, как и неподвижность почвы у основания дюн. Но третьего пути не было.

Я сделал изображение на экране более ярким и внимательно изучил ближайший участок узкой полосы пляжа. Тишина. Никаких бугров, впадин, склонов. В случае чего вездеход разовьет максимальную скорость. Если «странствующие склоны» надумают добраться до нас и тут.

Кабина совершила пол-оборота. Я взялся за управление и кивнул Гускину.

Он снял блокировку с пульта. Но не потому, что сообразил, что я собираюсь ему сказать.

Напротив дюны, которую мы покинули с такой поспешностью, океан отступал. Не отступал. Не было заметно никакого видимого движения. Просто образовывалась пустота с гладкими, вертикальными, растущими с расстоянием стенами воды. Воды! Скорее — разбавленного молоком жидкого серебра. Изолированное таким способом пространство имело форму треугольного клина, нацелен его острием к горизонту. В конце этого острия, метрах в ста от берега, что-то зашевелилось.

— Жиль! — донесся до меня растерянный голос Гускина.

Я даже не покосился в его сторону. Сейчас не до этого.

— Дай зонд, — бросил я.

— Зонд! — отозвался динамик.

На этот раз я не стал представлять, чем занят Сеннисон у себя в кабине. Скорее, мне хотелось бы закрыть глаза и открыть их только тогда, когда тут, на экране, появится приближенное изображение океана.

Да. Это были люди. Три фигуры, тяжело бредущие по обнажившемуся дну моря. С характерными утолщениями вакуумной экипировки.

Люди.

Бред. Новые дьявольские штучки расы, заселяющей эту симпатичную планету.

Трудно даже сказать: люди. О знакомых так не говорят. А этих людей я знал. Знал фигуру того, кто шел первым. Ее невозможно забыть, если ты видел ее хоть раз в жизни. Этот наклон вперед. Сутуловатость, а точнее — излом в том месте, где начинается шлем.

Реусс. Биохимик, создатель теории информационного стыка, первый навигатор «Анимы».

Реусс. Когда он шел, то его необычайно длинные руки раскачивались взад и вперед, как старинные маятники. Казалось, ему стоит немалых трудов удерживать их над поверхностью земли.

Теперь виднелся в них какой-то поблескивающий, темный предмет.

— Дай сигнал! — бросил я, ударив пальцем по клавише фотонного прожектора, и добавил: — Кислород.

Гускин развернул кабину. Руки его порхали над пультом распределителя как запрограммированные.

Из подлокотников кресел высунулись эластичные щупальца, поддерживающие шлемы. Вдоль наших тел зашевелились антенны контрольных автоматов. Установка касок, подключение энергоцепей, проверка герметичности скафандров и аппаратуры связи — на все это не потребовалось и пяти секунд. В висках зашумело, как всегда в первые минуты после перехода на замкнутую систему жизнеобеспечения. Панцирные стены кабины бесшумно ушли внутрь. Вспышка ослепила меня. Я неосторожно повернулся лицом к фотонному прожектору, из которого через неровные промежутки времени били серии сигналов. Не было необходимости проверять, заметили ли люди на океанском дне, обнажившемся как в сказочке о Черноморе, эти неизмеримо тонкие нити, в течение тысячных долей секунды соединяющие прибрежные дюны с линией горизонта. Они не могли их не заметить.

Когда зрение вернулось ко мне, я уже бежал со всей скоростью, которую позволяло мое обмундирование. Надо мной полыхнуло, я не обратил на это внимания, вскарабкиваясь по склону первой дюны, с трудом вытаскивая ноги из мелкого песка. Береговая линия описывала дугу, пологую, но и она показалась мне слишком длинной; я пустился напрямик. Но не пробежал и ста метров, как на моих висках сомкнулись узкие, кольчатые крепления. Я бросил взгляд на указатель, вмонтированный под козырек шлема и увеличил подачу кислорода. Я бежал. Споткнулся, полетел вперед, оттолкнулся руками от мягкой поверхности, зашатался и понесся дальше. Видеть я ничего не видел. Оставалось преодолеть два последних крохотных холма. И только сейчас я сообразил, что делаю глупости. Бежать следовало по пляжу.

Я взобрался на очередную дюну. И тотчас снова увидел их. Они были не дальше, чем в двадцати шагах. Даже, вернись сейчас море, они оказались бы на суше.

Реусс заметил меня. Замер. Я остановился и крикнул. Помахал ему рукой. Он не отвечал. Он какое-то время вообще ничего не предпринимал. Даже не повернулся к двоим остальным. Потом, словно принял решение, поднял руки. Теперь я имел возможность более подробно рассмотреть то, что он в них держал.

Я снова закричал. Теперь я видел его совсем отчетливо, сквозь прозрачный щиток шлема я узнавал черты его лица. И тут он неожиданно опустил руки, поглядел прямо перед собой, в сторону возвышения, с которого согнал нас «странствующий склон», и двинулся дальше. Остальные последовали за ним.

Мне это не понравилось. Не понравилось нечто неестественное в их движениях, в манере двигать руками, в неторопливых, словно бы размеренных шагах.

Поразмыслить над этим я не успел. Мое внимание привлекло уловленное краем глаза движение в районе соседней дюны. Словно весь гребень ее несколько сместился в направлении моря.

Я пригляделся повнимательнее.

Прямо подо мной, в центре ближайшей котловины грунт начал вспухать.

Я оцепенел. В воздухе установилась идеальная тишина. Даже ветер утих.

Склон набухал на глазах. Точнее, не сам склон. Его тончайший, поверхностный слой. Словно он был соткан из эластичной материи, под которой кому-то вздумалось теперь надувать воздушный шарик. Размером с дом.

И неожиданно вся дюна, вместе с выпирающим из-под нее пузырем, метнулась в мою сторону.

— Жиль! Жиль! — Крик Сеннисона чуть не расколол мне череп.

Он видел. Тем не менее я резким движением головы вогнал в шлем контакт аварийной сигнализации. Уже на бегу, несясь быстрее, чем минуту назад. У меня даже излучателя не было. Я о нем и не подумал, выбираясь из вездехода на встречу с людьми.

— Ко мне, Гус! Ко мне! — закричал я.

И немедленно услышал:

— Сейчас, Жиль.