Так или иначе, но мой новый «доктор» вот уже несколько месяцев молчит. И я не вижу, из-за чего бы могло прерваться его молчание.

А с климатизатором я перестарался.

Я изменил положение регулятора и ушел в центр кабины. В любом случае, аппаратурой я обеспечен. Стимуляторов у меня — полный комплект. И я могу ими пользоваться, как только пожелаю. Например, чтобы почувствовать себя в безопасности от себя же самого.

Я неоднократно повторял себе, что именно это, эта возможность, отличает меня от обитателей Четвертой. Но это неправда. И не так важно, отчего неправда.

Посмотрим, что станется с теми, внизу. Я называю так «копии», хотя это не имеет смысла. Главный экран в моей кабине, на который автоматы транслируют изображения с фермы, повешен несколько под углом. Это производит впечатление, что я наблюдаю за поверхностью с высоты космической станции.

Что с ними будет? Я знаю одно. Теперь я не стремлюсь к иллюзиям, поскольку смог обходиться без них с самого первого дня. С первой недели. С первого месяца.

Впрочем, что бы они могли сделать? И пускай перед отлетом Сеннисон и прочие и себя, и меня уговаривали, что только поэтому они позволяют мне остаться. И если они вели себя при этом так, будто сами наисерьезнейшим образом убеждены в этом.

Забавно. Я, со своей ненавистью, которой ничего не могу противопоставить, должен выискивать признаки агрессивности в копиях. Гораздо лучше, что все это — только отговорки. Даже если они и в самом деле — машины, созданные для войны.

А я кто такой? Во всяком случае, не тот субъект, которого я могу видеть в зеркале. То, что всему остальное: мозг?

Я подошел к экрану. Показалось изображение фермы, в общем виде. Я дал увеличение.

Вот они. Сидят за длинным, деревянным столом, частично прикрытым от солнца выступающей крышей веранды. Мужчины раздеты до пояса, и только Муспарт, один из трех, не знаю — который, так и не скинул с себя зеленую сорочку без рукавов, сшитую из какого-то чехла. Теперь из дома появилась Нися с большим тяжелым подносом. Один из мужчин поднялся, чтобы помочь ей.

Это он.

Я невольно отшатнулся. Но я — спокоен. Это «я спокоен», я повторяю при каждом сеансе связи. Когда я чувствую, что мне это не помешает.

Теперь ничто во мне не дрогнуло. Что-то изменилось. Я осознал это в то же мгновение, как только увидел его. Но не стал размышлять об этом. Чтобы не нарушать своего спокойствия, которое на этот раз не было надуманным.

Може. Петр. Могила первого, или — быть может — второго, находится на окруженной высокими деревьями поляне, в полутора километрах к западу от строений фермы. В той могиле должен лежать кое-кто другой.

Я.

Я?

Нися и Може справились с подносом. И присоединились к остальным. Освещенные косыми лучами заходящего солнца, за этим длинным столом, они выглядели фермерами со старинной, музейной картины.

Утром исполнился ровно месяц с моего последнего посещения Четвертой Планеты. Полечу. И не опоздаю. Я точно придерживаюсь установленного самим собой распорядка этих «визитов», словно дело в самом деле касается детально запланированного эксперимента.

Утром.

У меня есть время поразмыслить об этом. А пока меня ожидает ежедневный обход наблюдательных постов. Я проверю записи автоматов, вернусь, и как всегда, возьмусь за писанину часов до двух ночи.

— И все же, как это было… с тобой? — спросил наверно уже в пятый раз Сен.

Он мог бы и не спрашивать. И даже — не должен был.

— Не знаю, — ответил Реусс, в его голосе не было ничего, кроме смущения.

Он помнил посадку «Анимы». Мог в точности описать, как разворачивались события двадцать четвертого сентября две тысячи восемьсот тридцать второго года. Однако, все, что касалось обитателей планеты, их цивилизации, роли, которая была отведена в ней людям, оказывалось «не знаю», и Сеннисон имел уже достаточно времени, чтобы смириться с этим. Теперь он попробовал подобраться с другого бока:

— В ста метрах отсюда, — он кивнул в направлении иллюминатора, — находится могила. Знаешь, кто в ней лежит?

Реусс вздохнул и неожиданно улыбнулся. То была улыбка хулигана, которому перед операцией на нем самом хватило сил пошутить.

— Нет, — спокойно ответил он. — Но догадываюсь. Достаточно на тебя посмотреть…

— Ты сам, — выпалил Сеннисон.

Реусс кивнул.

— Этого я и ожидал, — безразличным голосом заявил он. — И все же ты ошибаешься. Вот я, сижу перед тобой.

Я воспринял это с удовольствием. Сен начинал раздражать меня. Он никак не мог расстаться с уверенностью, что вытянет из Реусса что-нибудь, что сможет сразу все прояснить. Например — описание дороги к остальным членам экипажа «Анимы». Мы уже располагали полной записью проекции его мозговых полей. Автоматы подвергали его всевозможнейшим тестам. На все это ушло битых три часа. Но Сен верит в «живое слово». И никак не хочет признать свое поражение.

— Тогда, быть может, ты соизволишь сказать нам, — резко произнес он, — кто же именно там лежит? Если ты сидишь здесь?

— Реусс, — спокойно ответил Реусс. — Но не могу сказать вам, какой из серии…

Сен прикрыл глаза. Гускина прямо передернуло.

— Это ты знаешь?! — выкрикнул он.

— В том то и дело, что не знаю…

— Гус спрашивает, — вмешался я, — знаешь ли ты, что туземцы вас, если так можно выразиться, использовали… Разумеется, — тут я повернулся к Гускину, — он об этом знает. И дал нам достаточно ясно понять это. Только вы продолжаете делать вид, что вопрос этот — табу. И играете в деликатность, которая никому не нужна, а уж Реуссу — наверняка. Скажи им, — обратился я непосредственно к нему, — как они это делают? И где? Ведь не в океане же?

Стало тихо.

— В океане, — ответил немного погодя Реусс. — Это — единственное, что я знаю наверняка. Обо всем остальном… — он пожал плечами. — Что касается той могилы, — добавил он чуть позже, глядя в глаза Сеннисону, — то в ней лежит действительно Реусс. Не какой-либо автомат, или другой объект, только внешне напоминающий Реусса, но лишенный его памяти, лишенный запечатленных в сознании и подсознании качеств, которые и характеризуют человеческую личность по мере ее развития. Самый настоящий Реусс. Это так же определенно, как то, что мы находимся в системе Фери, и что я сам — самый что ни на есть настоящий…

— Откуда ты знаешь? — В Сене проснулся провокатор.

— Я ведь это видел… К тому же, мы разговаривали…

— Реусс с Реуссом?

Он опять улыбнулся. Но тут же стал серьезным.

— Вы все еще не поняли…

С меня этого было предостаточно. Я встал, подошел к бачку и напился.

— Дай мне тоже, — попросил подлинный Реусс.

Я молча протянул ему наполненный стакан. Я, на его месте, выпил бы Красное Море, чтобы ему не пришлось расступаться по воле великого пророка. Я представил себе Сена, обращающегося к морю с молитвой, и расхохотался. Они с тревогой воззрились на меня, все трое.

Да, только вот это не Сен вышел из моря. И, что еще хуже, речь шла не о Красном Море.

Четвертый час утра. «Идиома» все так же стояла на месте своей посадки, хотя уже никто не ожидал появления уцелевших членов экипажа «Анимы». А будь даже так — это являлось бы еще одним аргументом в пользу того, чтобы немедленно стартовать на орбиту.

И все же мы не торопились. Переглядывались с Реуссом, прислушиваясь к его «беседе» с автоматами, ведь вечер и ночь. Я мечтал только об одном. Чтобы, наконец, болтовня эта кончилась, и мы отправились спать. Я просто засыпал на ходу.

После того, что Реусс только что сказал, мы знали практически все. Но нам потребовалось дьявольски много времени, чтобы понять это. Что он ничего больше не скажет, потому что говорить больше не о чем. Автоматы справились бы с этим в несколько минут.

Я посмотрел на Реусса. Он выглядел крайне усталым. Я повнимательнее пригляделся к его лицу. Вот тогда-то мне и пришло первый раз в голову, что те самые автоматы, с которыми я так сжился, которые стали для меня так же необходимы, как для другого — друзья или противники, сохраняют свой смысл лишь до тех пор, пока человек продолжает оставаться самим собой.