Дождь оказался роковым для «красных» и «оранжевых»: колесницу первых занесло, возничий «оранжевых» не рассчитал и врезался в нее на всем скаку. Повозки перевернулись, погребя под собою обоих фаворитов. Пойдя на шестой круг, Конан увидел впереди груду обломков и окровавленное тело в изодранной оранжевой тоге, которое поспешно уносили с арены двое служителей. «Красному» повезло больше: он отделался ушибами и отсиживался теперь на разделительной стенке. Умные кони сами обошли искореженные остатки колесниц и понеслись к очередному повороту, полоща по ветру длинными гривами.

Однако торжествовать победу было еще рано. На протяжении следующих трех кругов Зана почти настигла квадригу киммерийца. Она нещадно стегала своих лошадей, которые и так неслись во весь опор, подгоняемые выпитым зельем, с мордами, покрытыми хлопьями пены.

А потом разрешился секрет хауранца. Облака разошлись, показалось солнце, светившее в глаза лошадям, когда те шли от королевской ложи. Ничто не предвещало неприятностей: жеребец, подаренный доном Бенидио, отлично пробежал этот участок, но, как только квадрига обошла мету и понеслась в обратную сторону, он тревожно заржал и сбился с ноги. Не понимая, в чем дело, Конан стегнул коня между ушей, но это не помогло. Бег квадриги замедлился, и Зана снова обошла киммерийца.

Завернув возле королевской ложи, хауранец, словно устыдившись своего поведения, опять понесся во весь опор, что помогло Конану почти настигнуть колесницу «фиолетовых». Но, миновав вираж вдоль выгнутого участка стены ипподрома, жеребец снова забеспокоился и замедлил бег. Теперь Конан понял, в чем дело: хауранец пугался собственной тени. Когда солнце светило ему в глаза, он бежал отлично, но как только поворачивал по кругу, начинал шарахаться и закидываться.

«Ты просчитался, Бенидио, — бормотал варвар, безуспешно орудуя бичом, — не думал, что облака затянут небо и дадут мне неплохо пройти девять кругов… Если бы солнце светило все время, я был бы уже последним. Ничего, сенатор, я еще утоплю тебя в море и засуну в твою поганую пасть подходящий окатыш!»

Потом он стал молить Митру наслать облака. И, словно услышав, всегда равнодушный бог внял его просьбам. Небо опять затянулось, хауранец пошел ровно, двенадцатый круг квадрига Конана прошла грудь в грудь с четверкой Заны.

Судейщик снял с предпоследней полки финишной меты фиолетовую и зеленую фигурки, когда кофитка, слегка натянув правый повод, прижала свою колесницу почти вплотную к повозке Конана. Киммериец увидел ее покрытое пылью лицо, на котором безумным светом горели зеленые глаза, полные губы, сведенные сейчас страшной гримасой ненависти… Зана что-то дернула на передке своей колесницы, внизу щелкнуло и тут же раздался треск, словно ломались сотни сухих деревьев. Искоса глянув вниз, Конан заметил, как из-под днища ее повозки выскочило и ударило по спицам его колеса изогнутое зазубренное лезвие. Такие «косы» устраивали на тяжелых боевых колесницах в восточных странах. Но то, что было уместным на поле боя, казалось диким на спортивной арене.

Конан подал квадригу в сторону, стараясь держаться подальше от опасного лезвия. Он не знал, насколько сильно повреждено левое колесо его повозки, оставалось только надеяться, что спицы не переломятся окончательно до финишной черты. Земля подсохла, облака пыли снова скрывали колесницы больше чем наполовину, так что ни зрители на трибунах, ни судейщики на дорожках ничего не заметили.

Квадрига «фиолетовых» первой вышла на последний круг и стала стремительно удаляться от королевской ложи. Зана безостановочно хлестала по спинам лошадей, заставляя их все ускорять и ускорять сумасшедший бег, оглядываясь через плечо на отставшего локтей на десять киммерийца.

И не рассчитала. Квадрига слишком стремительно подошла к повороту, влекущая ее вперед сила не позволила заложить достаточно крутой вираж. Конан оказался расчетливее: слегка придержав коней, он повернул вплотную к мете и, выйдя на финишную прямую, сравнялся с четверкой Заны.

Словно самум, вздымающий тучи песка в пустыне, летели скакуны к заветной мете — грудь в грудь, голова к голове. Они прошли уже половину последнего отрезка, когда кофитка снова прижала свою колесницу к повозке киммерийца. Еще раз, щелкнув, выскочила «коса», раздался оглушительный треск ломавшихся спиц, колесница Конана угрожающе наклонилась… И в тот же момент крайняя справа лошадь в квадриге Заны жалобно заржала и стала заваливаться на бок. Она потащила всю упряжку под копыта гнедых жеребцов, крайний споткнулся, две четверки сплелись в единый клубок, падая, ломая ноги, разрывая постромки и поводья, увлекая за собой повозки… И все скрылись в клубы пыли. Последнее, что успел заметить Конан, падая, была промчавшаяся мимо колесница «желто-голубых»…

Он очнулся на носилках: четверо служителей с натугой тащили его с арены. Потом увидел над собой сводчатый потолок, запахло чем-то сладким, дурманящим, скорее всего, маковым отваром. Конан понял, что уже давно находится в этом помещении: левую руку крепко охватывала умело наложенная повязка, ссадины пощипывало, а более серьезных ран он не ощущал.

— Ребра скоро заживут, — услышал он голос Сантидио, — переломов нет, только трещины. Так говорит лекарь.

Конан застонал и сел. Лекарь в кожаном фартуке мыл неподалеку руки.

— Плечо тебе вправили, — заключил Сантидио.

— Что… что с Заной?

Дон Эсанди молча указал в дальний угол, где, прикрытое окровавленным полотном, на носилках лежало тело. Возле стоял бритый жрец. Он держал в руке длинную витую свечу и бормотал слова какого-то обряда.

Подойдя к носилкам, Конан понял, что это слова отходной молитвы. И еще он понял, что Зана еще жива. Киммериец присел рядом. Ее зеленые, подернутые туманной дымкой глаза остановились на нем, узнавая. В них не было прежней ненависти, только боль.

— Что ж, король, ты… победил… — проговорила женщина, едва двигая побелевшими губами. — Моя лошадь… Дон Бенидио… Но, согласись… нам было хорошо… тогда…

Она вдруг слабо улыбнулась.

— Мы еще встретимся… любимчик Вакаты…

Легкий вздох сорвался с ее губ, глаза остановились.

Конан протянул руку и опустил женщине веки.

— Почему с ней никого нет? — спросил он Сантидио.

— О ком ты? Не думаю, чтобы Зане хотелось видеть в последней момент своего мужа.

Он помолчал, потом задумчиво произнес:

— Судьба распорядилась так, чтобы в последний миг рядом с ней были два мужчины, которые… любили ее когда-то. Ведь и ты любил ее, Конан. Хотя бы по принуждению.

Киммериец ничего не ответил. Он поднялся и отошел в сторону, оставив умершую попечению жреца.

Только сейчас он обратил внимание на сильный шум, долетающий через узкие окна. Спросив дона Эсанди о его причинах, получил ответ:

— «Зеленые» и «фиолетовые» выясняют, кто виноват в том, что их колесницы разбились и впервые за многие годы первыми к финишной мете пришли «желто-голубые». Они выясняют это на арене с помощью кулаков и оружия. Стражники не вмешиваются. Дон Бенидио прямо в королевской ложе провел экстренное заседание Сената. Принято решение распустить партию «зеленых» и… партию «фиолетовых». Когда гора трупов на беговых дорожках станет достаточно внушительной, Сенат объявит о введении прямого королевского правления. Кто станет настоящим хозяином страны, можно не объяснять.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил варвар.

— У меня есть друзья среди сенаторов. И это еще не все. Готовится указ о запрещении «Белой розы» и аресте ее руководителей.

Конан вдруг расхохотался.

— Выходит, мы оба опять вне закона?

— Выходит.

— И куда направимся? Как в прежние времена — в Преисподнюю?

Сантидио внимательно посмотрел на своего друга.

— Я помню, что в записке фаллийца говорилось о том, что ты должен ждать знака, который подаст Джаббал Саг.

— Точно.

— Так вот. Вчера прилетел филин. Он принес записку от жрицы этого бога — моей сестры Дестандази. Я считал, что она погибла двадцать лет назад, и ты похоронил ее.