По правую руку от королевской ложи помещались сенаторы, слева — придворные. Юный король скучал, наблюдая за церемонией открытия игр. Сегодня, в день Больших Бегов, она была особенно пышной и утомительной. Сначала прошли трубачи и барабанщики, предводительствуемые капельмейстером с украшенным конскими хвостами и колокольчиками бунчуком в руке. Затем на арене появилась колесница, запряженная восьмью белыми конями, которой правил низенький толстяк в белых развевающихся одеждах с золотым венком на голове. Это был Торфир Младший, победитель соревнования поэтов, посвящавших свои стихи богине Вакате. Он обогнул арену и остановил коней в полусотне шагов от обелиска с крылатой богиней на вершине. Простирая к ней пухлые ручки, поэт весьма выразительно прочел элегию, из которой король разобрал только несколько строф:

Остальные слова Торфира утонули в шуме трибун: приверженцы разных партий разминались, опробуя свои дудки, трещотки и бубны. Докричав стихи до конца, поэт тронул коней, подъехал к королевской ложе и снова натянул поводья. Элибио в это время наклонился за орешками, сидевшему рядом седому вельможе пришлось тронуть его за плечо. Король, досадливо морщась, поднялся и бросил вознице небольшой кожаный мешочек, который, звякнув, упал возле колеса повозки. Торфир, бросив вожжи, полез его поднимать.

— Всегда одно и то же, — капризно сказал король, усаживаясь, — хоть бы один поймал свою награду! Это, в конце концов, скучно, дон Бенидио! Нельзя ли начинать прямо с заездов?

— Народ любит зрелища, — отвечал седой вельможа, — а мы, ваше величество, в первую очередь должны думать об интересах народа. Так что потерпите еще немного. Думаю, сегодняшние бега сполна вознаградят вас за вынужденную скуку.

Шестнадцатилетний Элибио страдальчески поднял глаза и приготовился стойко нести свою королевскую ношу.

На арене тем временем появилась процессия музыкантов в пестрых одеждах и акробаты на лошадях, чьи гривы были украшены султанами из птичьих перьев. Раздался звук тамбуринов и флейт, рыдание зурн, щелканье тимпанов, тонкий перезвон альудов — вся эта буря струнных и духовых вызвала ответную какофонию на трибунах. Акробаты стояли в седлах, держа в руках флаги партий и вращая огненные обручи на длинных спицах, кони шли танцующим шагом, кивая головами, как бы приветствуя публику.

— А сейчас, ваше величество, произойдет нечто особенное, — шепнул дон Бенидио королю. — Я решил включить в программу весьма необычное развлечение, которым тешат себя обитатели маленьких городков на севере Зингары в дни сельских праздников. Если оно вам понравится, мы можем ввести его в обычай.

Ворота левой входной арки на закругленном участке стены ипподрома открылась, и внутрь повалила толпа простолюдинов в серой одежде. Это были здоровые парни, собранные по приказанию могущественного сенатора в городках и селениях между реками Громовой и Алиманом. Они бежали, сломя голову, поднимая облака пыли, то и дело оглядываясь через плечо. Когда последний из толпы миновал арку, показались преследователи: пятнадцать разъяренных быков гнались за людьми, подгоняемые болью от острых шипов в укрепленных на их спинах бронзовых досках. Они бежали, раздувая ноздри и угрожающе опустив к земле длинные острые рога. Расстояние между стадом и толпой сокращалось, и вот уже бежавший последним парень, подброшенный ударом рога, взвился в воздух и, перелетев через спину первого быка, упал под копыта остальных. Его тело превратилось в кровавые ошметки и скрылось в клубах пыли. Многие из удиравших бросились врассыпную: одни — к трибунам, другие пытались спастись, взбираясь на низкую стенку, разделявшую арену.

Толпа обогнула ближнюю к королевской ложе мету и понеслась в обратном направлении. Человек десять были затоптаны, тело еще одного неудачника повисло, пронзенное насквозь, на длинном роге вожака стада.

Когда простолюдины достигли правой арки в выгнутой стене ипподрома, ее створки распахнулись и, пропустив бегущих, тут же захлопнулись. Появились всадники с длинными пиками и выгнали быков через боковой проход. Служители укладывали на носилки убитых и раненых под неистовые вопли зрителей, пораженных столь опасным и кровавым зрелищем.

Глаза юного короля сияли. Он восторженно хлопал в ладоши, забыв о своих орешках.

— Хочу, чтобы это повторялось на каждых бегах! — воскликнул Элибио. — Слышите, дон Бенидио? Я так хочу!

— Рад, что зрелище вам понравилось, — отвечал сенатор, чуть улыбаясь, — мы узаконим его парламентским решением и утвердим постановлением Сената.

— Сенат, парламент, — сердито пробурчал король, — надоело. В других странах высший закон — воля монарха! А над нами весь мир смеется!

— Скоро все станет на свои места, — заметил дон Бенидио. — Вы знаете, ваше величество, что Сенат собирается распустить партию «зеленых», которые обычно вставляют нам палки в колеса, если они проиграют Большие Бега. А они непременно проиграют.

— Конечно, — пылко воскликнул король, — квадригой «фиолетовых» сегодня управляет блистательная Зана дель Донго, а эта женщина не знает поражений! Но я слышал, «зеленые» тоже сменили фаворита?

— Да, их колесницу поведет некий бритунец по имени Бастан.

— Кажется, он чем-то обидел донну Зану?

— И заслужил наказание. Когда он потерпит поражение, и партия Карико перестанет существовать, мы сможем схватить его и предать суду. Однако, ваше величество, арена уже свободна, пора подавать знак к началу заезда. И не забудьте, как в прошлый раз, благословить присутствующих скипетром.

Элибио, приосанившись, поднялся. Вскочили на ноги и зрители, приветствуя короля громкими криками. Юный монарх простер в их сторону золотой жезл с маленьким изображением богини Вакаты на конце и уронил вниз белый платок.

Поднялись железные решетки конюшен, расступилась стража и, словно ураган, на арену вылетели колесницы, блистающие золотом и слоновой костью…

За несколько дней, оставшихся до бегов, Конан овладел управлением квадригой. Его несколько удивило, что в небольшую и не слишком тяжелую двухколесную повозку впрягали четверку коней, выстроенных в один ряд. Такая упряжь была не слишком удобна. Киммерийцу казалось, что гораздо разумнее поставить коней парами друг за другом, как это делали в Аквилонии, запрягая животных в четырехколесные карруки, предназначенные для дальних путешествий. Но Сантидио объяснил, что такова традиция, и упряжь зингарской квадриги, согласно правилам, не может быть иной.

— Правила, — ворчал Конан, — все ваши выдумки служат только одному: затруднить простое дело. Почему, скажи, борясь с каким-нибудь Цукавой, я не могу треснуть его по башке, а на ипподроме обязательно гонять четверку лошадей, запряженных нелепым способом, вместо того чтобы, не мудрствуя, покрыть нужное расстояние верхом?!

Тренировались за городом, на пустыре с воткнутыми в землю деревянными метами. Сантидио был отличным возницей, когда-то он сам участвовал в бегах, пока они еще не превратились в игру политических амбиций. Да и Базилас оказался неплохим парнем и добросовестно выполнял обязанности тренера.

Конан сам отобрал четырех скакунов в конюшне «зеленых»: двух вороных, серого в яблоках и гнедого. Целый день поочередно он гонял их по холмам вокруг Кордавы, не надевая ни узды, ни седла, — приучал к себе. Киммериец быстро объездил коней, но когда на следующий день их запрягли в квадригу, начались неприятности: гнедому не понравилась новая компания, а серый, впряженный с краю, норовил вытанцовывать штуки.

— Ничего не получится, — заявил Базилас, — у тебя не хватит времени, чтобы приучить их друг к другу. Придется брать готовую четверку, мою, например.