Я закрыла глаза, пытаясь представить себя на месте колумбийской работницы, срезающей цветы в химическом тумане, в гадких испарениях, ради того, чтобы за океаном другая женщина смогла украсить свой стол искусно подобранными веточками в стильной низенькой вазе.

Этим колумбийкам лет по тридцать, как и мне, но им меньше повезло. От горсточки муравьиного яда мне стало смертельно худо — что же тогда говорить о ядовитом облаке, в котором они простаивают целыми днями?

Среднего возраста парочка приблизилась к храмовому фонтанчику, чтобы омыть руки в бегущей воде, перед тем как войти — символическое очищение перед молитвой, — и мысли мои невольно переключились на другое.

Деньги вот так же, как эта вода, пробегают сквозь мои пальцы, не задерживаясь ни на минуту. С тех пор как я продала позолоченную ширму тому антиквару из Киото, мне не удалось провернуть ни одной мало-мальски приличной сделки. Вместо этого я изрядно потратилась на огромный букет из «Волшебного леса» и розовый сюибан из «Антиквариата Исиды». Если дальше все пойдет в таком духе, то скоро мне придется питаться одним рисом и хранить в сюибане неоплаченные счета за свет и за воду.

Что-то знакомое мелькнуло в фигуре женщины, сполоснувшей руки для молитвы и теперь застывшей в нескольких метрах от храмового здания — деревянной постройки, чьи распахнутые двери открывали взгляду бронзовую статую Будды. Приглядевшись, я узнала ее пальто цвета лаванды.

Тетя Норие! Рядом с ней стоял мужчина с чемоданом, склонивший голову так низко, что можно было видеть намечающуюся лысину на его макушке, такую же, как у моего отца. Это был не кто иной, как мой дядя Хироси, вернувшийся из Осаки. Эти двое только что встретились и, не успев завезти дядин багаж ко мне домой, сразу направились в кумирню — помолиться. Они прошли к дверям храма мимо моей скамейки, не заметив меня, укрытую склоненными вишневыми ветками, и я не стала окликать их, подумав, что после долгой разлуки им хочется побыть вдвоем. Тетя Норие закончила молитву, бросила горсть монет в деревянный ящик для пожертвований и обернулась, наверное почувствовав мой взгляд. Охнув, она произнесла мое имя. Дядя Хироси тоже обернулся и поклонился мне, но не в пояс, как предписывает формальный этикет, а по-родственному — слегка склонив голову.

— Добро пожаловать домой, дядюшка. Так приятно снова вас увидеть. — Мое приветствие прозвучало довольно сухо, но я чувствовала себя немного неловко, встретив его здесь, на кладбище, после двухлетней разлуки. Пребывание в Осаке, вдали от семьи, не пошло ему на пользу: он погрузнел, погрустнел, на лице застыло скорбное выражение... Короче говоря, он выглядел таким усталым и некрасивым, что я невольно подумала: каково тете Норие вспоминать свою борьбу за молодого Хироси во времена их далекой юности.

— Какой хороший знак — моя племянница под сенью вишен в цвету. — Голос дяди Хироси тоже напоминал отцовский, такой же сочный и глубокий. Да и манера говорить — тихо, выдерживая длинные паузы — выдавала в них братьев, несмотря на то, что отец говорил по-английски. Во всяком случае со мной.

Я поторопилась объяснить тете свое присутствие здесь, чтобы она, не дай бог, не подумала, что я за ней слежу.

— Не правда ли, замечательное место? Я иногда прихожу сюда позавтракать.

— Так ты здесь завтракала? — Тетя Норие с неодобрением оглядела разбросанные по поляне пластиковые обертки и кожуру.

— Нет! Это осталось от вечеринки созерцателей вишневого цвета, я полагаю.

— Ужас-ужас! Так замусорить священное место! Этим созерцателям уже не хватает городских улиц! Давайте-ка наведем здесь порядок.

Единственная урна для мусора в скверике была, разумеется, забита до отказа. Здесь могли бы поставить еще парочку, но неписаное правило гласило: каждый забирает свой мусор с собой. Правда, поскольку это правило соблюдалось далеко не всеми, нам с тетей Норие и дядей Хироси пришлось изрядно потрудиться. Собрав препротивнейшую кучу объедков, мы сложили ее в пластиковый мешок и водрузили на груду похожего мусора, давно переполнившую контейнер во дворике за моим домом. Дяде Хироси пришлось несладко: мешок оказался тяжелым, а все мужчины Симура, как я знала, отличаются слабой спиной и хрупким позвоночником. Зато и он, и тетя выглядели такими довольными, как будто разгребли авгиевы конюшни по всему Токио.

— Уходя, оставляй порядок, даже если его не было, когда ты пришел, — поучительно произнесла тетя. — Это должно стать твоим кредо, Рей, детка.

— Да уж. Вы это умеете делать, как никто другой! — заметила я, думая о порядке, который тетя навела в моем погребке, и о пропавшем письме с японскими стихами.

Мы подошли к моей двери, оставили обувь на пороге и, зайдя в квартиру, первым делом тщательно вымыли руки. Затем я поставила чайник и предложила гостям рисовые крекеры.

— Очень милая квартирка, Рей, детка, — огляделся дядя Хироси. — Ты сама ее нашла или кто-нибудь помог?

— Тетушка была так добра, что подписала за меня контракт, — ответила я. — Иностранец не имеет права снять квартиру в Токио, но это может сделать для него местный житель.

— Совершенно идиотский закон, особенно если учесть, как Рей чудесно все тут переделала, — вмешалась тетя. — Когда я впервые увидела это помещение, со стен свисали грязные обои, в татами водились жучки... Что до ванной, то ее вообще не было. Наша племянница вдохнула жизнь в эти руины!

— Да, теперь здесь опрятно и свежо. — Дядя Хироси еще раз огляделся, приняв из моих рук чашку с чаем.

— Это не моя заслуга. Тетушка Норие на днях безупречно вычистила всю квартиру, начиная с окон и кончая моим грязным юкасита. — Тетушке следовало знать, как я оцениваю ее привычку совать нос в чужие погребки.

— Ну да, я слегка прибралась тут... Рей еще не совсем выздоровела, и ей не стоит заниматься физической работой. А в доме столько посетителей! — Голос тети задрожал, она начинала нервничать. — Мне, пожалуй, не стоило позволять Рей участвовать в нашей уборке возле храма. Прости меня, детка!

Не подозревая о подтексте нашего разговора, дядя Хироси отхлебнул еще чая и произнес с блаженным видом:

— Давненько я не пробовал такого изумительного питья. Это перилла, не так ли?

— Именно она. Тетя принесла этот чай, когда я болела. Если бы не ее нежная забота, не знаю, что бы со мною стало. Милая тетушка, я хочу отблагодарить вас за все. У меня есть для вас подарок! — Я протянула ей букет в серебристой бумаге, едва заметно потертой на сгибах. Вот он и пригодился, красавец.

Тетушка ахнула.

— Тебе не следовало так тратиться! — заметила она, разворачивая упаковку. — Это цветы апельсина? Какое продуманное сочетание с листьями лотоса и космеей! — Она лукаво улыбнулась мне. — Твой вкус заметно улучшился, Рей.

— Я подумала, что они подойдут к тем восхитительным фаянсовым вазам, что стоят в вашем доме в Йокохаме, — сказала я скромно.

— Конечно же! И мы составим из них икебану! Рано или поздно тебе придется получать сертификат, не так ли? Вот и привози свой учебник, я заодно проверю твои знания.

Последнее замечание меня не порадовало. Где-где, а в Йокохаме мне делать совершенно нечего. Я собралась с силами и спросила самым сладким из своих голосов:

— Тетушка, вы ведь сегодня возвращаетесь домой? Теперь, когда дядя Хироси вернулся, ему самому нужна ваша забота, верно?

Я поглядела на них обоих умоляющими глазами. Как бы тетя Норие ни переставляла скудную мебель от одной стены к другой, факт оставался фактом: моя квартирка не вынесет троих. «Две комнаты» звучит неплохо, но в этих комнатах умещаются ровно четырнадцать ковриков татами, и ни одним ковриком татами больше.

Тетя Норие со стуком поставила чашку на стол.

— Цутоми говорит, что журналисты оставили наш дом в покое. У нас к тому же есть просторная спальня для гостей. Не сомневаюсь, что ты поедешь с нами. Рей, чтобы провести еще одну ночь под присмотром родственников.