Вы фактически уже отделили себя от жизни, разве нет? Вы не говорите: «Я — вся жизнь» и остаетесь спокойным.

Вы хотите изменить и улучшить ее, вы хотите отклонять и удерживать. Вы наблюдатель, продолжаетесь как неподвижный, постоянный центр в этом обширном движении, и поэтому вы пойманы в конфликте, в печали. А теперь, вы, который отделен, как вы подходите к целому? Как вы подходите к этой необъятности, к красоте земли и небес?

«Я подхожу к ней, какой я есть, — ответил женатый человек, — с моей мелочностью, прося о бесполезных ответах».

То, чего мы просим, мы и получаем. Наши жизни мелочны, посредственны, почти пусты и привязаны к рутине. И боги тривиального ума так же глупы и тупы, как и их создатели. Живем ли мы во дворце или в деревне, являемся ли мы клерками в офисе или занимаем могущественные посты, факт в том, что наши умы являются мелочными, узкими, честолюбивыми, завистливыми. И это с такими-то умами мы хотим выяснить, есть ли Бог, что такое истина, каким бывает идеальное правительство, и ищем ответы на другие неисчислимые вопросы, которые возникают.

«Что же мы можем сделать?»

Умрите по отношению ко всему нашему существованию, не постепенно, а полностью! Именно мелочный ум пытается бороться, имеет идеалы и системы, постоянно улучшает себя, культивируя добродетели. Добродетель прекращает быть добродетельной, когда ее культивируют.

«Я могу понять, что мы должны умереть по отношению к прошлому, — сказал первый, — но если я умру по отношению к прошлому, что будет тогда?»

Вы говорите сейчас так, что вы умрете по отношению к прошлому только, когда вам гарантируют удовлетворяющую замену того, от чего вы отказались. Это не отказ, это всего лишь еще одна выгода. Мелочный ум, желая знать, что там после того, как умираешь, найдет свой собственный мелочный ответ. Вы должны умереть по отношению ко всему известному для того, чтобы возникло неизвестное.

«Я задал тот вопрос из-за неосмотрительности. Я действительно понимаю, сэр, о чем вы говорили, и это не вежливое или просто словесное заявление. Я думаю, что каждый из нас глубоко почувствовал суть всего этого, и это чувство важно. Из-за этого чувства, может, и произойдет действие. Можно нам снова прийти?»

Без доброты и любви у вас нет настоящего образования

Сидя на поднятой платформе, он играл на семиструнном инструменте для маленькой аудитории из людей, которым был знаком этот вид классической музыки. Они сидели на полу перед ним, в то время как позади него играли на другом инструменте, только с четырьмя струнами. Это был молодой мужчина, но абсолютный мастер семи струн и сложной музыки. Он импровизировал перед каждой песней, а потом звучала песня, в которой было больше импровизации. Вы никогда не услышите песню, сыгранную дважды таким же образом. Слова были сохранены, но в пределах определенной композиции имелась большая широта, и музыкант мог импровизировать, что его душе было угодно. И чем больше вариаций и комбинаций, тем величественнее музыкант. Словам невозможно было слетать со струн, но все, кто сидел там, знали слова, и они вошли в экстаз из-за них. С кивающими головами и изящно жестикулирующими руками они проводили чудесное время, и в конце ритмичной мелодии будет нежный удар по бедру. Музыкант закрыл глаза и был полностью поглощен в своей творческой свободе и красоте звучания. Его ум и его пальцы были в совершенной координации. И какие это были пальцы! Тонкие и быстрые, они, казалось, вели их собственную жизнь. Они успокоятся только в конце песни с той особой композицией, и тогда они будут тихими и покоящимися в отдыхе. Но с невероятной скоростью они начнут другую песню в пределах иной композиции. Они почти гипнотизировали вас своим изяществом и стремительностью движения. А те струны, какие мелодичные звуки они выдавали! Они нажимались пальцами левой руки с надлежащей напряженностью, в то время как пальцы правой руки перебирали их с мастерской непринужденностью и управлением.

Снаружи луна была яркая, а темные тени были неподвижны. Через окно река была едва видима, — поток серебра на фоне темных, тихих деревьев на другом берегу. Странно было двигаться по пространству, которое является умом. Он наблюдал изящные движения пальцев, слушал приятные звуки, наблюдал за ритмично кивающими головами и руками молчавших людей. Внезапно наблюдающий и слушающий исчезли. Его не убаюкали до временного бездействия мелодичные струны, а он полностью отсутствовал. Имелось только обширное пространство, которое является умом. Все, что есть на земле и в человеке, были в нем, но они были где-то на крайних внешних границах, туманные и далекие. В пределах пространства, где не было ничего, происходило движение, и движение было неподвижностью. Это было глубокое, обширное движение, без направления, без повода, которое начиналось от внешних границ и с невероятной силой прибывало к центру, — центру, который всюду в пределах неподвижности, в пределах действия, которое есть пространство. Этот центр — полное уединение, нетронутое, непостижимое, одиночество, которое не есть изоляция, которое не имеет никакого конца и никакого начала. Это завершено само по себе, а не кем-то, внешние границы находятся в нем, но не принадлежат ему. Оно там, но не в пределах возможностей человеческого ума. Оно целое, общность, но недоступное.

Их было четверо, все мальчики примерно одного и того же возраста, от шестнадцати до восемнадцати лет. Довольно застенчивые, они нуждались в уговорах, но, однажды начав, они едва могли остановиться, и их нетерпеливые вопросы возникали, спотыкаясь друг о друга. Вы могли понять, что они поговорили обо всем этом заранее между собой и подготовили письменные вопросы. Но после первого или второго вопроса они забыли то, что написали, и их слова свободно лились из их собственных мыслей. Хотя их родители не процветали, они были чисты и опрятны в своей одежде.

«Сэр, когда вы говорили с нами, студентами, два или три дня назад, — начал тот, кто стоял поближе, — вы сказали кое-что относительно того, как необходимо правильное образование, если мы должны быть способными выстоять перед жизнью. Мне хотелось бы, чтобы вы снова объяснили нам, что вы подразумеваете под правильным образованием. Мы говорили об этом сами, но мы не совсем понимаем это».

Какое образование вы все сейчас имеете?

«Ну, мы учимся в колледже, и нам преподают обычные вещи, которые необходимы для данной профессии, — ответил он. — Я собираюсь быть инженером. Мои друзья там изучают физику, литературу и экономику. Мы берем предписанные курсы и читаем предписанные нам книги, и, когда у нас есть время, мы читаем роман. За исключением игр, мы проводим большинство времени на наших занятиях».

Вы думаете, что этого достаточно, чтобы быть правильно образованным для жизни?

«Судя по тому, что вы сказали, сэр, этого недостаточно, — ответил второй. — Но это все, что мы получаем, и обычно мы считаем, что нас обучают».

Просто чтобы научиться читать и писать, чтобы натренировать память и сдать определенные экзамены, приобрести некоторые умения или навыки с целью получить работу — вот это образование?

«Разве все это не необходимо?»

Да, готовить правильные средства к существованию необходимо. Но это не вся жизнь. Есть также секс, амбиции, зависть, патриотизм, насилие, война, любовь, смерть, Бог, взаимоотношения с людьми, которые являются обществом, и так много других вещей. Вас учат тому, чтобы встретиться с обширным мероприятием, называемым жизнью?

«Кто будет нас так обучать? — спросил третий. — Наши преподаватели и профессора кажутся такими безразличными. Некоторые из них умны и начитаны, но ни один из них и задумывается по этому поводу. Нас проталкивают, и будем считать себя счастливчиками, если мы получим наши степени. Все становится настолько трудным».

«Кроме наших сексуальных страстей, которые являются довольно определенными, — сказал первый, — мы не знаем ничего о жизни. Все остальное кажется настолько неопределенным и далеким. Мы слышим, как наши родители ворчат по поводу нехватки денег, и мы понимаем, что они увязли в каких-то колеях на всю оставшуюся часть их дней. Поэтому кто может учить нас жизни?»