Судя по басням, где фигурирует волк, шумеры считали его коварным и кровожадным. В одной из басен рассказывается, как «девять волков и десятый с ними зарезали несколько овец. Десятый волк был жаден и не…» Дальнейший текст на табличке поврежден, и мы не можем точно воспроизвести обстоятельства, при которых десятый волк, скорее всего приблудный, прибившийся к стае, в которой девять волков ссорились из-за того, что не могли разделить добычу, взял эту задачу на себя. Вот что говорит десятый волк: «Я разделю ее (добычу) для вас! Вас девять, так пусть одна овца будет вашей общей долей. А я один, так пусть мне достанется девять овец – это будет моя доля!» Иными словами: «Две собаки дерутся, а третья кость грызет».

Судя по некоторым текстам, шумеры считали, что волка ненавидят другие четвероногие – он даже жаловался богу солнца Уту на свое одиночество. Враждебное отношение к волку, несомненно, было вызвано тем ущербом, который этот хищник, более опасный для животных, чем для людей, причинял стадам, уничтожая овец, ягнят и телят.

Слон как действующее лицо сказок и изречений был спесивым и неуклюжим животным.

«Слон хвастался (?), [говоря] о себе так: "Нет подобного мне в мире! Не…!"

И [тогда] в ответ ему крапивник (самая маленькая из пичужек) сказал: "Но ведь и я, как я ни мал, был создан точно так же, как и ты!"»

Эта притча заслуживает особого внимания потому, что она живо напоминает созданные через много столетий басни Эзопа.

Чаще чем слон, в баснях и поговорках фигурирует лев. Это животное вызывает трепет и страх. К сожалению исследователям удалось прочитать и интерпретировать лишь небольшое число пословиц и других текстов о льве В одной из самых длинных шумерских басен рассказывается о том, как лев был одурачен хитрой козой:

Лев схватил беззащитную козу.

– Отпусти меня, [и] я дам тебе овцу, одну из моих подружек! – [сказала коза].

– Я отпущу тебя, но [сначала] скажи мне твое имя! – [сказал лев].

[Тогда] коза ответила льву:

– Разве ты не знаешь моего имени? Меня зовут «Ты мудрец!»

Когда лев дошел до Овчарни, он прорычал:

– Вот я пришел к овчарне и отпускаю тебя! Коза [уже из-за ограды?] ответила ему:

– Да ты меня отпустил! Но разве ты мудрец? Я не только не дам тебе овцу [которую я обещала], но и сама не останусь с тобой!

Козе удалось увильнуть от царя зверей. Хуже обстояло дело с дикой свиньей («свиньей зарослей»).

Лев схватил «свинью зарослей» и начал ее терзать, приговаривая:

– Хотя твое мясо еще не наполнило мне пасть, твой визг уже просверлил мне уши!

Лев, согласно пословицам и басням, обитал в местностях, заросших деревьями и тростником. Там на него труднее всего было охотиться. Охотники знали об этом (шумеры говорили: «О лев, густые заросли – твой союзник!») и старались изучить его повадки.

«Лев и в зарослях не съест человека, который его знает», – говорили они.

Может быть, жр amp;ц-калум, герой басни, которую шумеры рассказывали четыре тысячи лет назад, знал повадки львов. Так или иначе, ему удалось уйти живым от этого хищника…

Калум наткнулся в степи на льва. Вернувшись в город, он остановился перед вратами храма Инанны и стал метать копья в льва из терракоты, приговаривая: «Что делал твой брат в степи?!»

Смеясь над этим забавным происшествием и над нелепостью поведения жреца, пытавшегося выместить зло на статуях, шумеры наверняка задумывались и об опасностях, подстерегающих путника в степи.

Особую группу охотников составляли птицеловы, в чьи сети попадали дикие утки и гуси, жившие на болотах, хищные птицы – ястребы и соколы – и полевые птицы – вредители посевов.

Рыбаки представляли последнюю и многочисленную группу негородского населения Шумера. Рыболовство было одним из древнейших способов добывания пищи: реки и каналы Месопотамии изобиловали рыбой. Но шумеры не ограничивались использованием одних лишь природных богатств своей страны. Есть основания предполагать, что им было знакомо искусство разведения рыбы в прудах. Одни рыбаки занимались своим промыслом в море, другие – в пресноводных водоемах. Начиная с глубокой древности меню шумеров включало множество рыбных блюд. Полученный из рыбы жир использовался в самых различных целях, в том числе для смазки трущихся частей повозок. Рыбу ловили вручную, при помощи дротиков либо сетями из тростника или волокна.

Рыболовство издавна играло весьма существенную роль в экономике Шумера. Об этом свидетельствует, в частности, множество пиктографических документов, рассказывающих о поступлении рыбы в кладовые храмов. В одной из таких табличек сказано, например, о том, что на храмовой склад сдано 840 штук рыбы. Рыбаки, находящиеся на службе у храма и дворца, получали за свой труд определенное вознаграждение, а также снасти. В архивах Лагаша эпохи Лугальанды и Уруинимгины хранилось множество документов, касавшихся «морских рыбаков» (сам город был расположен далеко от моря, но его владения достигали берегов Персидского залива; правителям Лагаша, например, принадлежала приморская область Гуабба). В одном только храме богини Бабы состояло на службе 44 «морских рыбака».

«Пресноводные рыбаки» ловили рыбу в «больших реках», каналах, прудах и даже… на плантациях финиковых пальм. Это значит, что в Шумере повсеместно существовало «комплексное», многоотраслевое хозяйство, благодаря чему использовались все природные ресурсы страны. Так, если в прудах или в ирригационных каналах, расположенных на территории плантации, водилась рыба, ее вылавливали и доставляли в храм вместе с плодами плантации. Наряду с храмовыми и царскими рыбаками и охотниками в Шумере существовала большая группа охотников и рыбаков, занимавшихся промыслом для себя. Рыболовам-«частникам» разрешалось арендовать участки для ловли рыбы, однако это порой обходилось недешево. Тем не менее рыбаки считались относительно состоятельными людьми, «счастливой доле» которых завидовали жители городов. Шумеры говорили: «Какие бы перемены ни происходили в городе, рыбаки сами наловят себе пропитание».

Говоря об экономике Шумера, мы не можем не сказать о чрезвычайно важном факторе, оказывавшем колоссальное влияние на жизнь шумерской деревни, – о войнах. Войны в Шумере велись непрестанно: то за гегемонию одного города над другим, то во имя защиты родного города или всей страны от вражеского нашествия. Именно на жителей деревень обрушивались все ужасы войны. Связанные с войнами материальные трудности ложились на плечи сельского населения: поля, которые они обрабатывали для себя, храма или дворца, топтали отряды вражеских войск; в огне пожаров пылали их дома и хозяйственные постройки. Ничем не защищенные – горожане могли хотя бы укрыться за оборонительными стенами, – сельские жители и их имущество становились легкой добычей для врага. Те, кому удалось спастись и избежать угона в рабство, теряли все свое достояние. Голод и нужда врывались в дома земледельцев, скотоводов, рыбаков. Свободные землепашцы попадали в кабалу; ради спасения хозяйств им приходилось продавать в рабство семьи, а иногда и самих себя. Зато в мирное время население деревни, как правило, не знало нужды. Благодаря труду землепашцев и скотоводов, охотников и рыбаков, которым храмы и цари оказывали поддержку, росли богатство и благосостояние страны.