Когда Энлиль, рассерженный, словно небесный бык, предал смерти жителей Киша и, словно разъяренный бык, сокрушил дома Урука, обратив их во прах, передал Энлиль Саргону, царю Аккада, власть и царство в странах от нижних до верхних [от южных до северных].

Так начинается повествование о гибели столицы Саргона. Автор рассказывает о великолепии и величии, мощи и процветании, которыми город обязан богине Инанне (аккадской Иштар). Это она построила здесь свой дом, благодаря ей горожане не испытывали недостатка ни в чем – во всех домах были серебро и золото, медь и драгоценные камни. Всем было хорошо – и старикам и детям. У каждого было вдоволь пищи, воды и всевозможных напитков. Во время веселых народных празднеств отовсюду доносились пение и музыка. На аккадских базарах резвились обезьяны, теснились слоны, лошади, ослы и другие животные из далеких стран. У причалов стояли груженые корабли. Жители веселились и радовались. Царь Нарам-Суэн еще больше прославил и возвысил город. Он построил великолепные храмы, воздвиг неприступные стены, но городские ворота держал открытыми.

Ворота были подобны Тигру, впадающему в море, широко распахнула Инанна их уста, в Шумер корабли отовсюду привозили всевозможные сокровища. (Следует обратить внимание на политическую и географическую неточность, которую позволил себе поэт-историк желавший выразить свои чувства: Аккад был расположен за пределами Шумера. – Авт.). Марту, кочевники с гор которые не знают, что такое хлеб, приводили тучный скот и овец; люди из Мелуххи, жители черной страны привозили изделия разных стран; эламиты и субары несли дары совсем как вьючные ослы. Приходили сюда все правители, вожди и военачальники, каждый месяц и на праздник Нового года приносили щедрые дары.

После этого достаточно объективного и полного описания города и могущества его правителей тон повествования резко меняется. Инанна больше не принимает даров, в ее храме Ульмаш поселился страх. Богиня

ушла из города, покинула его, подобно девушке, которая оставила свою комнату; священная Инанна покинула свой храм в Аккаде; словно воин с поднятым оружием,, она кинулась на город в яростной борьбе, обнажила его грудь перед врагом […], не прошло пяти, не прошло десяти дней, и Аккад был разрушен и покинут.

Безымянный поэт-историк объясняет, отчего по его мнению, цветущая столица могущественного государства оказалась поверженной в прах. Нарам-Суэн, не вняв словам Энлиля, позволил своим воинам ворваться в Экур, храм Энлиля в Ниппуре. Медными топорами они разрушили храм, надругались над святыней, ограбили храмовые кладовые, захватили сокровища Ниппура и отвезли их в Аккад. Это рассердило Энлиля. Когда осквернили его любимый дом, он сделался подобен «яростному наводнению». Он обратил взор к горам и привел оттуда кутиев. Автор уподобляет их саранче, от которой нет спасения. Всю землю покрыла саранча, так что

посол не мог совершать свое путешествие, моряк не мог плыть на своем корабле […], разбойники таились у дорог, ворота страны превратились в развалины.

Поскольку всякое передвижение по суше и воде стало невозможно и путешественники и купцы не могли ездить из города в город, на Шумер обрушилась новая беда – голод.

Обширные поля и луга не родили хлеба; в рыбных прудах перевелась рыба; орошенные сады перестали давать мед и вино.

Так выглядит страна под властью варваров, страна, на которую обрушились невзгоды, голод и всякие напасти. Но боги не забыли о своих преданных детях – шумерах, они не остались равнодушны к страданиям своего народа. Восемь главнейших богов принимают решение заступиться за шумеров перед Энлилем и отвратить его гнев от их страны. Вознеся молитвы к Энлилю, они сообщают ему, что город, виновный в разрушении Ниппура, сам будет разрушен. Обратив свои лица к Аккаду, они проклинают его:

О ты, город, который посмел напасть на Экур, который глумился над Энлилем,

Ты, Аккад, который посмел напасть на Экур, который глумился над Энлилем,

Да обратятся твои улицы в прах,

Да превратятся твои глиняные кирпичи в грязь,

Да будут они прокляты богом Энки,

Да вернутся твои деревья в леса,

Да будут они прокляты Нинильдой.

Твои смертоносные топоры – да несут они смерть твоим женщинам,

Твои убойные бараны – да пойдут на убой твои дети,

Твои несчастливцы – да утопят они своих детей…

О Аккад, да обратится твой дворец, с радостным сердцем построенный, в развалины;

Там, где отправлялись твои обряды и молитвы,

Пусть лис-охотник сметает хвостом могильные холмы развалин.

Да зарастут твои каналы, подобно тропинкам, на которых растет только сорная трава;

Да зарастут твои дороги, и пусть на них растет одна лишь «трава плача».

И пусть на твоих каналах и пристанях

Не появится ни один человек,

испугавший дикого козла, насекомых, змей и скорпионов.

А твои луга, на которых росли полезные растения,

Пусть родят один лишь «тростник слез».

О Аккад, да течет вместо пресной воды горькая;

Сказавший: «Я буду жить в этом городе» – не найдет места для жизни;

Сказавший: «Я буду лежать в Аккаде» – не найдет места для отдыха.

Ненависть звучит в этих словах, ненависть к завоевателям, подавлявшаяся на протяжении почти двух столетий унижений и притеснений; она звучит в каждом слове проклятий, которые посылают Аккаду боги. Нет, это не боги, это шумеры проклинают Аккад – символ могущества народа-победителя, который сам оказался побежденным иноземными захватчиками. Аккад обречен на гибель не потому, что его люди совершили святотатство, осквернили храм Энлиля. Его преступление в том, что была нанесена обида верным почитателям шумерских богов. Теперь боги отомстили. Об этом говорится в последних строках «Плача», составленных в тех же выражениях, что и проклятия богов, с той лишь разницей, что все, к чему призывали боги, свершилось. Сбылась мечта шумеров о падении Аккада. И хотя те-кто пришел после аккадцев, обрушившись на давних врагов Шумера, словно бич божий, еще страшнее, радость по поводу крушения Аккада переполняет сердца.

Шумеры ослаблены и политически недальновидны. Многовековые раздоры между городами-государствами, оказавшимися под властью аккадской династии в одинаковом положении, утихли лишь на время. Попытки объединить Шумер, если они и предпринимались после смерти последнего из преемников Саргона, ни к чему не привели. Цари четвертой династии Урука были лишь местными правителями. А ведь именно теперь особенно необходимо было объединиться, потому что ужасы аккадского владычества – ничто по сравнению с нависшей над всей Месопотамией угрозой со стороны дикого горного племени кутиев. С восточных гор в долину Двуречья хлынули орды варваров. С этими племенами шумеры сталкивались уже не раз. А теперь кутий, народ, по мнению ряда ученых, скорее всего кавказского происхождения, которых не так давно громил Шар-калишарри, дождались своего часа. Разваливающаяся держава потомков Саргона была для них столь же лакомой, сколь и легкой добычей, тем более что отдельные шумерские князьки, по-видимому, готовы были сговориться с кем угодно, лишь бы освободиться от господства Аккада. Даже «дракон с гор», как они его называли, казался им подходящим союзником.

Кутии не знали милосердия, для них не было ничего святого. Они жгли и разрушали города, предавали огню храмы, оскверняли алтари и статуи богов. Кощунственные поступки Нарам-Суэна бледнеют перед их святотатством. Никто до них не совершал ничего подобного: в те времена победители относились с почтением к богам побежденного народа. Не было предела жестокости «дракона с гор». Никто – ни старая женщина, ни малое дитя – не чувствовал себя в безопасности. Ярость кутиев обрушилась в первую очередь на семитский север. От гордой, прекрасной и богатой столицы Саргона Аккада не осталось ничего. (Мы уже знаем об этом из приведенной выше скорбной песни о том, как был проклят и уничтожен Аккад.) Ограбив город, варвары буквально сровняли его с землей, так что до сих пор не удается найти его следов. В пламени гибнет Ур вместе с великолепным храмом бога Нанны; разрушен Урук. Его правитель, если он рассчитывал при помощи кутиев освободиться от господства Аккада, жестоко просчитался. Правда, в некоторых шумерских городах кутии повели себя менее жестоко. То ли они насытились разрушениями и решили сохранить отдельные города, чтобы те могли впоследствии приносить им богатую дань, то ли их смягчили смирение и повиновение властей и горожан, но часть городов они пощадили. К числу уцелевших городов принадлежит Лагаш.