— Вот вы где, — сказал он. — Что все это значит?

Он прошел вперед, поставил кейс на стол, взял у меня пистолет, небрежно прицелился и выстрелил. Как я ожидал, так и вышло: пуля угодила не в плечо и не в руку мишени — прямиком в живот. Жестоко, зато наверняка.

Он положил пистолет на стол и посмотрел на ручные часы:

— У меня ровно десять минут. Потом я должен быть в министерстве, так что перейдем к делу. Мейер, вы уже все сообщили ему?

— Вы же сказали, чтобы я подождал вас.

— Вот я здесь.

— О'кей. — Мейер пожал плечами и повернулся ко мне. — У меня вчера была последняя встреча с лондонским агентом этих людей. Я сказал ему, что есть возможность переправить товар через город Обан.

— Есть возможность? — вмешался я. — Но это очень трудно сделать сейчас, как, впрочем, и всегда.

Мейер продолжал, будто я его не прерывал:

— Я договорился, что вы будете моим представителем в этом деле. Предварительная встреча назначена на вечер понедельника в Белфасте. Они ждут нас двоих.

— Кто они такие?

— Точно не знаю. Может быть, будет сам официальный лидер ИРА, Майкл Корк.

Я бросил взгляд на генерала:

— Это и есть ваш Коротышка?

— Может быть, — ответил тот, — но мы сами точно не знаем. Что мы с уверенностью можем сказать, так это то, что вы должны добиться известного прямого влияния на него, что бы ни случилось.

— Что мне делать до понедельника?

— Поедете в Обан и раздобудете хороший катер. — Он открыл кейс, достал конверт и бросил его на стол. — Здесь тысяча фунтов. Так сказать, оборотные средства. — Потом он обернулся к Мейеру: — Я понимаю, что это сущая мелочь для человека вашего полета, мистер Мейер, но мы хотели быть с вами честными.

Мейер быстро положил руку на конверт.

— Деньги — важное дело, генерал. Не позволяйте никому одурачить себя. Я никогда в жизни не погнушаюсь тысячей.

Фергюсон снова обратился ко мне:

— Мне представляется, самое подходящее место для высадки — на севере антримского побережья, там Мейер снимет дом. Он будет связным между нами, как только вы появитесь с этими людьми.

— А вы сами тоже собираетесь быть там?

— Неподалеку, если понадоблюсь, но одну вещь я хочу особо оговорить. Ни при каких обстоятельствах вы не должны вступать в контакт с местными военными или полицейскими властями.

— Что бы ни случилось?

— Полагайтесь только на себя, Саймон, думайте сами, как поступать. Я помогу вам, чем смогу, в нужный момент, но до этого...

— Что ж, я уловил. Предстоит веселенькая работенка, и большие начальники снисходительно похлопают мне, если я справлюсь.

— И смешают вас с грязью, если наоборот, — продолжил он и потрепал меня по плечу. — Но я вполне уверен в вас, Саймон. Все пройдет успешно, вот увидите.

— Пока что я не вижу причины, почему будет именно так, но все равно, благодарю вас за доверие.

Он закрыл кейс и взял его.

— Запомните еще одно. Майкл Корк вполне может оказаться что называется «революционером старой закваски», и я думаю, что правы те, кто так считает. Иными словами, он и ему подобные допускают избиение невинных в политических целях.

— То есть он убьет меня, если потребуется, это вы стараетесь мне втолковать?

— Не колеблясь, твердой рукой. — Он положил руку мне на плечо. — Мне надо спешить; обещайте только еще одно.

— Что же?

— Достаньте приличное оружие, — он взял бесшумный пистолет, взвесил его в руке и бросил обратно на стол, — взамен этой гонконгской халтуры.

— Этот, кстати, из Пекина, — ответил я.

— Невелика разница, — с готовностью заметил он и исчез в темноте. Мы слышали, как он спустился по лестнице; потом все стихло.

Разволновавшийся Мейер забегал по офису взад и вперед, нелепо размахивая руками:

— Он всегда заставляет меня чувствовать себя неловко. Зачем ему это надо?

— Он ходил в школу, которую некоторые люди называют приличной. А вы не ходили.

— Ерунда, — ответил он. — Вот вы тоже ходили в приличную школу, но я себя с вами прекрасно ощущаю.

— Моя мать была ирландка, если помните. Вот почему я сохранил чувство такта.

Я выстрелил еще пару раз из китайского пистолета и покачал головой:

— Фергюсон прав. Засуньте эту штуковину обратно в рождественскую хлопушку, или где там вы ее откопали, и дайте мне настоящее оружие.

— Например?

— Хорошо бы маузер, калибра 7,63 миллиметра, модели 1932 года, с круглым глушителем. Эта вещь выпускалась во Вторую мировую войну для германской контрразведки. Может, найдутся одна-две штуки?

— А может, вам еще отдать мои золотые зубы? Это невозможно. Где я теперь его возьму, маузер?

— Найдете. Находили же раньше. — И я протянул ему руку. — А теперь отстегните мне горсточку денег с вашего навара, и я исчезну. Обан — не следующая станция на брайтонской линии, вы же знаете. Он на северо-западном побережье Шотландии.

— Ладно, ладно, не надо мне вашей географии.

Он отсчитал пятьсот фунтов, ворча и потея, что с ним случалось всякий раз, как доходило до расчета. Я засунул купюры во внутренний карман.

— Когда вернетесь? — спросил он.

— Постараюсь послезавтра.

Он прошел за мной к лестнице, и мы задержались у дверей офиса. Он запинаясь сказал:

— Будьте осторожны.

Это выглядело так, словно он старался выказать мне некоторое расположение. Я ответил:

— А разве я всегда не осторожен?

Он вернулся в контору, и сразу же музыкальное прощание Эла Боули настигло меня и проводило до выхода.

Глава 3

Ночные звуки

Едва я успел завернуть за угол, как опять началась пальба; треск очередей легкого автоматического оружия несся над водой сквозь мглу, откуда-то из центра города. Почти немедленно в ответ прозвучала очередь крупнокалиберного пулемета. Наверное, это был бронеавтомобиль с пулеметом «браунинг».

Ночные звуки Белфаста. Бог свидетель, я их наслышался вдоволь за минувшие дни, но в этой части доков было тихо, словно в могиле. Когда я шел по брусчатке мимо складов, меня сопровождал только плеск воды о сваи пристани.

Кругом не было ни души, как и положено в таких местечках, из которых всякий случайно забредший человек норовит поскорее унести ноги. Большая часть уличных фонарей была разбита, один склад, чуть подальше, был сожжен дотла, в другом месте улицу покрывали какие-то обломки и осколки битого стекла.

Я пробирался вперед и наконец на углу следующей улицы увидел то, что искал: большой жилой дом в викторианском стиле. Свет в его окнах был первым признаком жизни во всей округе.

На матовом стекле входной двери красовалась вытравленная кислотой надпись: «Бар для избранных Коэна». Для такого захолустья название было чересчур пышное, но я все же толкнул дверь и вошел.

Я очутился в длинной узкой комнате, дальний конец которой был погружен в полутьму. Слева был небольшой, топившийся углем камин, стояло несколько столов и стульев и больше ничего, если не считать покрытой мрамором стойки с зеркалом позади, что было криком моды в те времена, когда парусные клипперы заходили в Белфаст. А теперь это все растрескалось во многих местах, позолота на листьях, украшавших раму, кое-где отлетела и обнажила дешевый гипс. Под стать этому всему был мужчина, который, оперевшись на пивные краны, читал газету.

Он выглядел явно старше, чем был. Очевидно, из-за пристрастия к выпивке. Из рубашки без воротника торчала грязная шея. Он нервно потер щетину на небритом подбородке, когда увидел, что я приближаюсь к нему.

Когда я подошел поближе, он изобразил на лице улыбку:

— Добрый вам вечер, сэр! Что будете пить?

— Пожалуй, «Джеймсон», — сказал я. — Большой. Будет в самый раз для сегодняшней ночи.

Он замолчал, не отрывая от меня глаз и приоткрыв рот. Улыбка исчезла с его лица.

— Англичанин? — шепотом спросил он.

— Точно. Один из этих фашистских зверюг из-за пролива, хотя, как я полагаю, все зависит от того, на чьей вы стороне.