Гарри прижал к заплаканному лицу фотографию улыбающегося крестного и зарыдал. Вся горечь, которую он пытался скрыть в глубине души, вырвалась наружу, и он не мог остановиться.
— Я не знаю, как мне дальше жить, Сириус, — сквозь рыдания говорил Гарри. — Как мне жить, когда я сам разрушил, я сам погубил единственного дорогого мне человека? Я не могу больше, не могу!!!
Гарри уже кричал, сильнее прижимая к себе альбом с живой фотографией самого близкого человека.
— Каждую ночь я вижу твою гибель… Это — мое наказание, я знаю… Каждую ночь ты падаешь за эту завесу… Как бы я хотел все вернуть назад, Сириус! Я буду корить себя до конца жизни за твою смерть! Сегодня я впервые убил человека, Сириус… Я убил ее, ту, которая отняла тебя у меня. Я старался убить ее медленно, чтобы она почувствовала хотя бы крошечную часть моего горя оттого, что тебя больше нет. Меня едва не остановил Дамблдор, но все равно ее убил. Я отомстил ей, Сириус! Я отомстил ей за тебя! Или за себя… Но это не помогает, я,… я все равно буду чувствовать свою вину до конца дней…
Гарри сидел на полу на коленях, альбом лежал перед ним; смеющийся счастливый Сириус машет ему с черно-белой фотографии. Гарри не мог остановить потоки слез: он надеялся, что так его боль вытечет из него.
— А теперь я думаю, что мои друзья от меня отвернутся, когда узнают, что я стал убийцей, — продолжал говорить с фотографией крестного Гарри. — Я остался совсем один, Сириус, совсем один. Ты оставил мне все твое имущество, твой дом, твои вещи… Но я не могу там находиться — все напоминает о тебе! Я не хочу туда возвращаться! Я попрошу Дамблдора разрешить мне жить в Хогвартсе, пока я учусь. Я знаю, что ты оставил мне наследство, потому, что у тебя больше никого не было, кроме меня… Но, Сириус, я не достоин того, чтобы пользоваться этим! Я не могу жить в твоем доме — я сойду с ума! Это твой дом, он всегда будет мне напоминать о том, что я тебя погубил… Никто не может мне помочь, Сириус, никто. Дамблдор пытается стать для меня дедушкой, я вижу, что его забота обо мне не ограничивается только тем, что я должен исполнить это проклятое пророчество! Клянусь тебе, Сириус, что если бы от меня не зависела судьба целого мира, я бы уже покончил с собой… Для меня невыносимо каждый раз во сне видеть твою смерть. Я заставляю себя жить каждый день, я заставляю себя… Я надеюсь, что когда мы встретимся, ты простишь меня, Сириус, ты простишь меня, что я убил тебя. Я буду молить тебя о прощении всю свою жизнь, потому что моя жизнь — самое суровое для меня наказание за твою гибель… Прости меня, если можешь… я… Я так тебя люблю, Сириус, для меня не было, и нет никого дороже и родней тебя…, прости меня, Сириус.
Гарри просидел так несколько часов, разговаривая с фотографией крестного — он не хотел возвращаться в школу. Там ждали друзья, которым будет теперь тяжело быть рядом с убийцей. Гарри говорил сам с собой, надеясь, что крестный услышит его и сможет понять и простить. Гарри убил Беллу, но ему не стало легче, он обманывал себя, что ему будет легче, когда он лишит ее жизни. Но месть не спасла Гарри от боли, от отчаяния, от чувства вины, которое поселилось в его сердце навсегда.
— Гарри, — услышал он голос за спиной и обернулся.
Это был Дамблдор. Он стоял в дверях, не входя в комнату. Гарри услышал еще шаги, и понял, что Дамблдора привел Снэйп — ведь только он, кроме Гарри знал, как попасть сюда.
— Гарри, — снова тихо позвал Дамблдор. — Можно мне войти?
Гарри сжимал в руках альбом и смотрел на двух взрослых людей, пришедших за ним, чтобы вернуть его в школу.
— Так нам можно войти, Гарри? — так же тихо спросил Дамблдор.
Гарри кивнул, понимая, что у него нет выбора. Снэйп и Дамблдор вошли. Гарри посмотрел на Снэйпа и отчетливо увидел, как Мастер Зелий вспоминает то, что произошло здесь три года назад. Но когда Снэйп посмотрел на Гарри, юноша не увидел на лице профессора злорадного взгляда — похоже, что Снэйп понимал, почему Гарри пришел сюда. Дамблдор сел на пол рядом с Гарри, а Снэйп присел на край кровати.
— Я знаю, как тебе тяжело, Гарри, — тихо сказал Дамблдор. — Не думай, что я не в состоянии этого понять — я же тоже — человек, Гарри, я тоже терял близких мне людей. Смерть Сириуса я переживаю не меньше, чем ты — ведь он, как и твои родители, были мне почти как дети. Когда погибли твои родители, я как будто потерял двоих своих детей — Джеймса и Лили; когда погиб Сириус — я потерял еще одного сына. У меня есть еще два сына — Римус и Северус, и я не хочу потерять их.
Когда Дамблдор произнес эти слова, Снэйп вздрогнул — он явно не ожидал, что Дамблдор так к нему относится.
— Ты для меня, как внук, Гарри, — сказал Дамблдор, прижимая рыдающего парня к себе. — Все твои переживания я чувствую и пытаюсь тебе помочь. Я знаю, как дорог был для тебя Сириус. И для Сириуса ты был больше, чем крестник — ты был ему почти, как сын, ведь ты — сын его самого близкого друга. Сириус тоже винил себя в смерти Джеймса, Гарри.
— П-почему? — всхлипнул Гарри.
— Потому, что Сириус настоял на том, чтобы сделать Питера хранителем вместо себя, — ответил Дамблдор. — Поэтому Джеймс послушал Сириуса, и когда они погибли, Сириус переживал точно так же, как и ты; он тоже винил себя в их смерти и чувство вины не покидало его до конца. К тому же, ты знаешь, что Сириус не дал Лили убедить Джеймса, что им грозит опасность, когда их предупредил Северус. Сириус корил себя и за это много лет.
— А…а я себя буду к-корить себя п-потому, что это я убил Сириуса, это я его убил, — заикаясь, пробормотал Гарри, скрывая заплаканное лицо в мантии Дамблдора. — Я н-никогда себя не прощу, никогда,… если б-бы я послушал вас, если бы не был зол на с-Снэйпа и учил Окклюменцию, т-то не п-пошел бы т-туда, и Сириус бы не погиб. Это все я в-виноват. А теперь для м-моих друзей я стал убийцей.
— Гарри, твои друзья поймут, я уверен, — успокаивал юношу старик, гладя по растрепанным волосам. — Они поняли, почему ты пошел сюда, они знают, как ты страдаешь, Гарри. Но ты должен жить дальше, ты знаешь, Гарри, какой груз ответственности лежит на твоих плечах.
— Как я могу быть надеждой всего мира, как я могу, если я не уберег самого дорогого для меня человека, — говорил Гарри. — Я принес сюда альбом с фотографиями Сириуса, я вспоминал, как именно в этом месте я узнал правду о нем. Там, где мы сидим, стоял Сириус и говорил, что я для него — самый родной человек, после Джеймса. А я не уберег свое же счастье. Я не могу жить с этим грузом! Я не хочу жить, каждую ночь видя его смерть снова и снова! Я не хочу жить! Не хочу!!!
Последние слова Гарри прокричал изо всех сил.
— Гарри…
— Я вспоминал, что здесь произошло три года назад, — продолжал Гарри. — Я представлял себе, как бы мы жили с Сириусом, если бы Петигрю не сбежал. Я так мечтал уехать от Дурслей, когда появился Сириус, я поверил, что еще буду радоваться жизни, что я буду рядом с человеком, который меня любит, как сына.
— Гарри, так распорядилась судьба, — сказал Дамблдор. — Ничего нельзя изменить, ты должен смириться…
— Когда мы вернулись во времени, помните, чтобы спасти Сириуса? — сказал Гарри, и Снэйп снова вздрогнул — он не знал этого. — Я хотел, чтобы все изменилось. Я хотел дать Римусу и Сириусу убить Петигрю. Я хотел убить Снэйпа, потому что он помешал нам. Если бы он не пришел — ничего бы не произошло! И я никогда его за это не прощу, никогда. Я знаю, что это не облегчит мою вину, но чтобы Снэйп сегодня не делал — он всегда будет для меня виноватым в смерти Сириуса.
— Гарри, ты не должен так говорить, — прервал его Дамблдор. — Ведь Северус сделал очень многое, чтобы помочь тебе и нам всем. Ты же знаешь, как ему тяжело, ты должен простить и его, и себя…
— Нет, никогда, — ответил Гарри. — Никогда я его не прощу — чтобы он не делал! А я… Если мне удастся убить Волдеморта — моя миссия будет окончена, и тогда мне больше не нужно будет жить на этой земле, каждый раз засыпая, видя смерть Сириуса, тогда все будет кончено для меня…