И все же, какие у него бездонные глаза. Словно два черных омута. И ресницы загибаются, как у девушки. А в глазах отражаются звезды… Звезды… Величиной с кулак…

И я заснула.

С рассветом стали собираться в дорогу. Для нас с Грушей в деревне купили два плетеных стула и закрепили их на плоту. Кроме того, везде, где можно, были привязаны крепкие сыромятные ремни, вожжи и части подпруги. Это было сделано для того, чтобы в опасные моменты можно было хвататься за них.

Аршинов оставил лошадей в деревне, заплатив несколько быров, и строго-настрого приказал заботиться о них и не продавать, мы еще вернемся. Его уверенность в том внушала надежду.

Около сотни абиссинцев в белых шамма пришли посмотреть на наше отплытие. Некоторые из них помогали грузить на плот пожитки, вокруг бегали малыши, у Агриппины уже не было сил их отгонять — она намаялась, увязывая поклажу. Поэтому она только сидела на большом тюке и обмахивалась платком. Несмотря на утреннюю прохладу ей было жарко.

Наконец, все было уложено, последние вещи крепко привязаны, мы взошли на катамаран и Григорий с Георгием оттолкнулись от дна шестами. Автоном стоял на краю и торжественно крестил абиссинцев, молча смотрящих на нас с берега. Началось наше путешествие по Голубому Нилу, на местном наречии — Аббай.

Поначалу вода была зеленой, тяжелой, но к моменту выхода из устья, она покрылась пенными барашками и заметно посветлела.

Плот несло по течению, иногда чувствительно потряхивая. Мимо проплывали заросли тростника, из которых плетут не только лодки, но и циновки, мебель, им покрывают крыши хижин. Из тростника вспархивали ибисы, пеликаны ныряли за рыбой, а на островках нежились бегемоты. Всем им не было до нас никакого дела. Нестеров распаковал фотографическую камеру, чтобы запечатлеть эту красоты. Интересно, получатся ли у него снимки, ведь мы так быстро движемся. Я с интересом наблюдала за его манипуляциями. Вернусь в N-ск, обязательно куплю себе такую же, как бы смешно это не выглядело в глазах окружающих.

Мужчины гребли, сменяя друг друга. Она громко переговаривались, перекрикивая шум волн, предупреждали друг друга об опасности, подстерегающей со всех сторон. Могли помешать мели, водовороты, опасные животные. Порожистые участки сменялись болотистыми, со стоячей водой. Там приходилось грести изо всех сил, да еще мешал свежий встречный ветер. Такие места были наиболее опасны. Кто знает, что скрывают эти мутные воды?

— Скоро будет водопад! — прокричал Малькамо. — Нужно прибить плот к берегу. Это опасно!

— А как мы будем волочь плот по берегу?

— Нужно доплыть до португальского моста, а там можно и по берегу.

— Что это за мост? — спросила я.

— Он переброшен сразу после Тис-Ысата, построен португальскими миссионерами в 18 веке. А водопад — очень серьезное препятствие. Я даже не знаю, как мы его пройдем.

Не успел Малькамо произнести последние слова, как наш плот тряхнуло и мы свалились, словно с небольшой горки. Хорошо, что все вещи были привязаны, а мы сами крепко держались за ремни с двух сторон плота.

— Весла, весла не потеряйте! — крикнул Аршинов.

— Барин, может вправо грести, там, навроде, поспокойнее будет? — закричал Григорий.

— Делай, как знаешь!

Нас снова тряхнуло, на этот раз сильнее. Рев воды все усиливался, ничего не было слышно, в воздухе стояла мелкая водяная пыль.

— Не успеваем в сторону от водопада! Держитесь крепче!

Последнее, что я услышала перед тем, как пучина поглотила меня, это молитву Автонома…

На водопады хорошо любоваться, когда стоишь в отдалении от него, на твердой земле. На тебе прорезиненный макинтош,[59] перчатки и зонтик. Воздух свеж и прохладен. Скоро ты пойдешь пить горячий шоколад и, снимая с себя тяжелый плащ, скажешь со вздохом: "Конечно, это удивительное явление природы, такая мощь! И все же как хорошо, что нас там нет".

Но мы, в отличие от стороннего наблюдателя, оказались в самой высокой точке водопада. Словно решив посмеяться над нами, Тис-Ысат бросил под наш катамаран огромный валун, который застрял между пробковыми бревнами. Плот резко затормозил, нас кинуло вперед и все одновременно закричали от ужаса: перед нами расстилалась пропасть, в которую низвергались бушующие воды. Катамаран недолго оставался в покое, волны со всех сторон били со страшной силой, задняя часть плота поднялась, и мы кувырком понеслись навстречу своей гибели.

Странно, что я не потеряла сознания. Сердце ухало оттого, что я неслась с высоты вниз, но страха не было. Была какая-то эйфория, бездонное счастье переполняло меня, и я не думала о том, что могу вот сейчас напороться на острые камни.

Судьба оказалась ко мне милостивой: меня вынесло в спокойное место, недалеко от берега. Приложив все усилия, я поплыла к нему, и скоро взбиралась по скользким от ила камням.

Никого вокруг не было. Оказавшись одной, без припасов, в мокром платье, на пустынном берегу, я отчаялась. Меня стала бить сильная дрожь. Неужели только я спаслась в этом происшествии? А как же мои друзья? Что с ними? Я вглядывалась вдаль, пытаясь заметить хоть какое-то движение, или услышать крики о помощи, но только рев водопада был мне ответом.

Надо было что-то предпринять. Несмотря на то, что солнце стояло высоко, мне было холодно. Для начала надо было высушить платье. Увидев заросли кустов, я сняла с себя юбку, блузку, чулки и, подумав, нижнюю рубашку тоже. Одежду я распялила на кустах, подставив ее солнечным лучам, и тут почувствовала страшный голод. Положение мое становилось все хуже.

На берегу я заметила какие-то кусты с красными плодами на них и решила подойти поближе. Только я сорвала несколько ягод, как почувствовала некое шевеление. Оглянулась и тут ноги у меня подкосились: из зарослей вылезал крокодил. За ним еще два, поменьше. Я помертвела.

Страшные ящеры приближались, разевая на ходу пасти. Мне показалось даже, что они ухмыляются.

Забыв обо все на свете, я бросилась бежать, хлюпая в ботинках на босу ногу. Крокодилы поспевали за мной. Оказывается, они могли передвигаться быстро. Я бежала от берега, надеясь, что они отстанут, но боялась обернуться, и от этого бежала еще быстрее.

Внезапно под ноги попался камень. Я споткнулась и полетела вперед, ободрав коленки. На лету я перевернулась и увидела, что никакие крокодилы за мной не гонятся. Неужели привиделось? Нет, я не настолько повредилась умом.

Коленки болели. Плечи припекало яркое солнце. Из одежды на мне были надеты панталоны, разорванные в нескольких местах, полотняный лиф и ботинки. Остальное осталось на берегу, куда я не вернусь ни за какие коврижки.

И тут я совершило то, чего я не делала уже много лет: я принялась рыдать. Причем совершенно неожиданно. Как же я жалела себя: зачем я здесь, в этой далекой африканской стране? Почему не погибла вместе с остальными? Что я буду делать? Как выживу? Хотелось пить, но в реке крокодилы. Что я на себя надену? Я рыдала и слезам не была конца — они текли, разъедая лицо и щеки. Нос распух, а глаза ничего не видели. Я упала ничком на землю, мне не хотелось жить. Пусть меня сожрут крокодилы, пусть меня сожжет солнце, мне было все равно. Все погибли, и Малькамо тоже. Зачем мне жить?

Кто-то потряс меня за плечо. Я подняла голову и увидела двух эфиопов. Они стояли и переговаривались, глядя на меня. Один из них что-то спросил. Я не поняла. У них было совсем другое наречие.

— Амхари? — спросила я.

Он отрицательно покачал головой:

— Тиграи.

Если я на амхарском знала несколько слов, то этот язык мне был вовсе неизвестен.

Сделав руками движение, словно пью, я протянула руку и показала на калебасу, висящую на поясе у одного из них. Тот отцепил ее и дал мне. В калебасе оказалась речная вода с чуть тухловатым привкусом. Я с наслаждением выпила всю воду, до последнего глотка.