Роберт встал и подошел к лестнице.

— Джейн!

— Да?

— Ты еще не готова?

— Мажу ресницы.

— Брукфорд — это где?

— В Суррее.

— Долго туда ехать?

— В Брукфорд? Минут сорок пять — пятьдесят.

Он взглянул на часы.

— Если мы выедем тотчас же… Ну, или как только сможем… мы не опоздаем?

На верху лестницы появилась Джейн с зеркальцем в одной руке и щеточкой в другой.

— Опоздаем — на что?

— Мы едем в театр.

— Я думала, мы идем ужинать.

— Это, может быть, позднее. Но сначала мы едем в Брукфорд смотреть крепко сбитую комедию под названием «Маргаритки на лужайке»…

— А ты не сошел с ума?

— …тамошнего драматурга Филлис Джейсон.

— Ты-таки сошел с ума. Точно, ты помешался.

— Объясню все по дороге. Будь добра, дорогая, поспеши.

Когда они на предельной скорости катили по Четвертой автостраде, Джейн спросила:

— Ты считаешь, что никто, кроме тебя, не знает об этом молодом человеке?

— Бену Эмма ничего не сказала, потому что он всегда не любил Кристофера. Хелен говорит, что он ревновал, считая, что Кристоферу уделяют больше внимания, чем ему.

— И Маркусу Бернстайну Эмма тоже не сказала?

— Думаю, что нет.

— А тебе сказала…

— Да, мне сказала. В самый первый день, когда мы с ней завтракали. Понять не могу, как это я о нем раньше не подумал!

— Она в него влюблена?

— Этого я не знаю, но, определенно, очень нежно к нему относится.

— И ты думаешь, что мы найдем ее в Брукфорде?

— Если и не найдем, готов биться об заклад, что Кристофер Феррис знает, где она. — Джейн ничего на это не сказала. Немного погодя, не отводя глаз от несущейся на них ленты шоссе, Роберт добавил: — Извини меня, пожалуйста. Я пообещал больше не говорить на эту тему, а теперь мчу тебя в темные чащи Суррея.

— Почему, — спросила Джейн, — ты так хочешь найти эту Эмму?

— Из-за Маркуса. Хочу, чтобы Маркус успокоился.

— Понимаю.

— Потому что, если Маркус перестанет сходить с ума, тогда успокоится и Хелен, и жизнь в нашем доме станет куда приятнее.

— Что ж, резонно… Смотри, по-моему, тут нам надо сворачивать.

Найти Брукфордский театр оказалось непростым делом. Они проехали туда-обратно по Хай-стрит, затем спросили у полисмена в рубашке с короткими рукавами и с усталым лицом. Он объяснил: проехать еще с полмили в сторону от центра, улица на окраине, тупичок. Там они обнаружили большое кирпичное здание, которое, пожалуй, больше всего было похоже на миссионерский дом, чем на что-либо другое, но над входом большими неоновыми буквами, затуманенными знойным вечерним маревом, было написано «ТЕАТР». Напротив, у поребрика, были припаркованы два автомобиля и, опустив ноги в канаву, сидели две девчушки, рядом стояла сломанная детская коляска — наверное, девочки играли в дочки-матери.

На стене здания была афиша.

Джейн, разглядывая мрачный фасад здания, сказала:

— Неужели это театр и сейчас там идет спектакль?

Роберт взял ее под руку.

— Поспешим…

Они поднялись по каменным ступеням, вошли в маленькое фойе, с сигаретным киоском по одну сторону и кассой по другую. В кассе сидела девушка и вязала.

— Боюсь, спектакль уже начался, — сказала она, когда у окошечка появились Роберт и Джейн.

— Мы так и думали. Но все же купим два билета.

— По какой цене?

— Э-э… в партер, пожалуйста.

— С вас пятнадцать шиллингов. Но придется подождать до второго акта.

— А где тут можно что-нибудь выпить?

— Наверху бар.

— Большое спасибо. — Роберт взял билеты и сдачу. — Очевидно, вы знаете всех, кто тут работает?

— Да…

— Кристофер Феррис?

— А-а, это ваш друг?

— Ну, скажем, друг моей знакомой. Вообще-то, меня интересует, здесь ли его сестра… точнее, его сводная сестра. Эмма Литтон.

— Эмма здесь работает.

— Здесь работает? В театре?

— Да. Помогает помрежу. До нее работала другая девушка, но с ней случился приступ аппендицита, и Эмма ее заменяет. Конечно, — голос кассирши зазвучал более профессионально, — мистер Чилдерс предпочитает брать людей, у которых есть опыт работы в театре, которые окончили театральное училище и уже где-то поработали. Но, поскольку Эмма здесь и делать ей нечего, он разрешил ей поработать. Пока не поправится его постоянная помощница.

— Понятно. Как вы считаете, мы сможем ее увидеть?

— Конечно. Но только когда кончится спектакль. До конца спектакля мистер Чилдерс не позволяет никого пускать за сцену.

— Ясно. Мы подождем. Еще раз большое вам спасибо.

— Не стоит благодарности.

Они поднялись на второй этаж в фойе побольше с баром в углу и сидели там, потягивая пиво и разговаривая с барменом, пока жидкие хлопки не возвестили об окончании первого акта. Зажегся свет, двери отворились, к бару устремился ручеек немногочисленных зрителей. Джейн и Роберт подождали первого звонка и, купив по пути две программки, вошли в зрительный зал. Деловая девица в нейлоновом комбинезоне провела их на места. Зрителей сегодня было мало, и они с Джейн оказались единственными в третьем ряду. Оглядевшись вокруг, Джейн авторитетно заключила:

— Наверняка здесь когда-то был дом для собраний. Ни один архитектор не построил бы такой уродливый театр. Но декорировали они его неплохо, освещение и цвета хорошие. Жаль, что они не нашли лучшего помещения.

Занавес поднялся, начался второй акт. «Гостиная в доме миссис Эдбери в Глостершире», — значилось в программке, и она была на сцене в натуральном виде: с балконной дверью, лестницей, кушеткой, столиком с винами, столиком с телефоном, низким журнальным столиком, на котором лежали журналы (чтобы актрисе было чем занять руки в паузы — взять журнал и полистать его) и с тремя дверьми.

— Представляю, какие там гуляют сквозняки, — пробормотала Джейн. — Хоть бы они закрыли балконную дверь.

Но балконной двери полагалось быть открытой, потому что в нее ворвалась инженю (Сара Разерфорд, которая так «очаровательна и естественна» в роли невесты), она бросилась на кушетку и разразилась слезами. Роберт покосился на Джейн: похоже, она забавлялась от всей души. Он поглубже ушел в кресло.

Пьеса была ужасна. Даже если бы они посмотрели и первый акт и смогли разобраться в запутанном сюжете, все равно пьеса была бы ужасной. Она изобиловала всевозможными клише, трафаретными характерами (имелась даже комическая служанка), совершенно ненужными выходами на сцену и уходами и телефонными звонками. Во втором акте их было восемь.

Когда опустился занавес, Роберт сказал:

— Скорее в бар! После такого испытания положен двойной коньяк.

— Нет, я и с места не сдвинусь, — сказала Джейн. — Не хочу разрушить колдовские чары. Не видела ничего подобного с тех пор, как мне было лет семь. И актеры тоже вызывают во мне ностальгию. Кроме одного, Роберт. Он как снегирь среди воробьиной стаи.

— Кто же это?

— Кристофер Феррис. Хорош необыкновенно!

Это была правда. Когда он, рассеянный молодой студент, которому в конечном счете суждено отбить героиню у ее жениха, биржевого маклера, неуклюжей походкой вышел на сцену. «Маргаритки на лужайке» впервые проявили какие-то признаки жизни. Текст у него был не лучше, чем у других, но манера игры и ритм безупречные, и он заставлял зрителей то смеяться, то грустить, он был очарователен. По роли он был одет в вельветовые брюки и обвислый свитер, на носу очки в роговой оправе, но и эта одежда не могла скрыть его привлекательности, элегантности и природной грации.

— …и он не только превосходный актер, он к тому же очень красив, — продолжала Джейн. — Теперь я понимаю, почему его сводная сестра так обрадовалась, когда они случайно столкнулись в Париже. Я бы и сама не отказалась с ним столкнуться.