Импульсом для сессии послужил так называемый "прецедент в метро", когда подвыпивший Лаэртский начал громко и с неподдельным энтузиазмом пересказывать Егорову один из текстов "Пионерской зорьки". Кажется, это было стихотворение "Сиськи в тесте": "Два чекиста в черных куртках, с галифе и сапогами / Шли на место преступленья в город Кунцево далекий / Где петлюрцы да бендерцы, всяки люберцы да негры / Изнасиловали дочку председателя совдепа..."

"Стишки из меня тогда перли оченно круто, - вспоминает Лаэртский. - А в метро-то скучно ехать. И я говорю Егорову: "Смотри, какой стишок классный". А он отвечает: "И вправду классный".

Александр Лаэртский live - "Нанесение побоев неизвестной девке".

Реакцию окружающих пассажиров на этот импровизированный "праздник поэзии" описывать излишне. Воодушевленные произведенным эффектом, Лаэртский с Егоровым решили в ближайшие выходные собрать знакомых музыкантов и "просто так - типа отдохнуть" записать несколько песен подобного плана.

Антон Егоров работал в радиоузле книжного издательства "Молодая гвардия". В его комнате находились магнитофоны и пульт "Электроника", немецкие клавиши Vermona и одолженная по случаю у фарцовщиков заповедная Yamaha PSS. "Конечно, это очень несерьезный синтезатор со встроенным автоаккомпанементом, - вспоминает Лаэртский. - Но все, что эта клавиша вытворяла, радовало нас, как маленьких детей".

Процесс записи выглядел следующим образом. Давясь от смеха, музыканты выбирали из толстой тетради Лаэртского отмеченные галочкой стихотворения. Галочка на полях обозначала, что к данным виршам уже придуманы какие-то приблизительные гармонии. К ним быстро подбирался необходимый ритм, и без всяких наложений песня писалась прямиком в пульт. Неудачные попытки без напряга переигрывались. Лаэртский пел и ковырял на трех октавах "Ямахи", Егоров разыгрывал жанровые сценки, подпевал и без лишних комплексов шпарил на гитаре какой-нибудь веселенький реггей. Все это звучало слегка кривовато, зато очень живо. На "Вермоне" играл Олег Филатов, а на басу бухал Дима Ивановский - единственный музыкант, приглашенный Лаэртским из "Постоянства памяти". Звук рулили Антон Егоров и Валера Холодцов. 

Стояло лето. За окном пели птички, а за стеной в поте лица трудились печатники из "Молодой гвардии". Обнаженный по пояс Лаэртский с непередаваемым артистизмом пел в микрофон о "чукчах косорылых" и всяких бендеровцах. Песни редко удавалось зафиксировать с первого раза, поскольку музыкантов от смеха постоянно "пробивало на истерику". Позднее критики идентифицируют ряд песен из альбома как "самый добрый, самый теплый, самый человечный в мире черный юмор" и "живую энциклопедию солнечного садизма".

...Альбом был записан за два дня. Говорить о продуманных аранжировках и музыкальных достижениях в условиях пивного джема, по меньшей мере, неуместно. В "Пионерской зорьке" присутствовала целая энциклопедия музцитат и знакомых ритмов: реггей ("Сиськи в тесте", "Военный"), рок-н-ролл ("Культурист"), диско ("Бонч-Бруевич"), приджазованные поп-мелодии ("Деревенский парень Федька"), а также ретро-номера, стилизованные под эстетику советских ВИА ("Разупыханный молодчик"). Композиция "Аптека", не мудрствуя лукаво, реанимировала одну из мелодий подзабытой голландской группы Teach-In, пластинки которой продавались в конце 70-х разве что не в овощных магазинах.

Как гласит история, Лаэртский первоначально хотел назвать альбом не иначе, как "Творчество трудового народа". Но внезапно вспомнил о популярной радиопередаче "Пионерская зорька", вызывавшей у него по утрам сильнейшее раздражение.

"Поскольку передача не несла в себе никаких культурных ценностей, я решил, что это самое подходящее название для моих песен, - вспоминает Лаэртский. - Про передачу вскоре забудут. А про то, что был такой веселый альбом, будут помнить, наверное, долго. Мне даже жалко, что второго такого не будет. Он, как человек, уникален".

Впоследствии подобную изысканную и по-своему трогательную лирику многие неврубающиеся искусствоведы ошибочно причисляли к "произведениям татарского эпоса". В реальности это всего лишь душевно-грустные песенки, пропущенные сквозь шизофреническую призму массового советского сознания. Не случайно спустя буквально пару лет эти бессмертные опусы стали безумно популярны у студентов технических вузов, водителей такси и малолетних панков. Классика отечественной поп-музыки.

Комитет охраны тепла Зубы (1988)

сторона А

Комсомольцы

Все хорошо

Скоро лето

Розовый балет

Я раньше думал

Гематоген

Кауа

Так скажи нам Jah

Бумажный герой

сторона В

Резиновый танк

Не верь мне

Новая сказка

Сказка "А"

Не спи

Механосборочный цех

Плачет небо

Сергей "Олди" Белоусов.

Лидера "Комитета охраны тепла" Сергея Белоусова за битый, резаный и колотый внешний вид в калининградской тусовке прозвали Олди. Как истинный "внеплановый сын африканских трав", он "в ожидании солнца" числился художником одного из домов культуры, а в поисках внутренней гармонии коллекционировал диски Боба Марли и сочинял песни в стиле реггей. Тексты и наброски мелодий Олди писал самостоятельно, а элементарные аранжировки ему на первых порах помогал делать Валера Симченко, прозванный Стэном за сравнительные успехи в освоении "Школы игры на бас-гитаре" Стэнли Кларка. Как и Олди, Симченко был прожженным растаманом и уже имел определенный опыт участия в рок-проектах. В частности, в одном из составов калининградской группы "жестяночной волны" "003" Стэн нарезал на басу лихие узоры, заставлявшие вспомнить Stranglers периода "Rattus Norvegicus".

К осени 87-го года вокруг Олди и Стэна сплотился относительно дееспособный состав, ориентированный исключительно на реггей в его северной, мрачновато-достоевской трактовке. Слабые доли на гитаре скромно акцентировал некто Юра Щедрин, работавший радистом в том же очаге культуры, что и Олди. Щедрин тяготел к блюзовой манере игры, и единственный номер, где он действительно был на своем месте, - композиция "Ночью спят только жены", концертная версия которой была опубликована в 97-м году на официальном кассетном переиздании альбома "Зубы". Клавишник Андрей Коломыйцев являлся опытнейшим меломаном и, по совместительству, весьма эрудированным рок-журналистом. Он выпускал машинописный журнал "Вопросы олигофрении", в котором, в частности, публиковались объемные переводные материалы об эволюции реггей и панк-рока. На саксофоне и скрипке в "Комитете охраны тепла" играл Андрей Брытков, на флейте - Саша Багачевский. На многочисленных подпевках - Ирина Сильченко (Метельская), похожая на скромную учительницу-практикантку из довоенного кинофильма.

Единственный человек в группе, кто мог действительно безошибочно выделять вторую и четвертую доли, был барабанщик Шура Верешко. В реггей Верешко врубился, отталкиваясь от английского ритм-энд-блюза конца 60-х - начала 70-х годов. Со временем он постиг практически все нюансы растафарианских ритмов - не зря критики впоследствии писали о нем как о единственном настоящем музыканте в составе "Комитета". "Верешко - это просто подарок, просто Джа мне его с неба кинул, - сказал как-то Олди. - И я его поймал".

Традиционная халявность и бардачность звучания "Комитета" естественным образом вписывалась в растафарианскую идеологию и вызывала раздраженное ворчание лишь у педантичных любителей арт-рока и выпускников Гнесинского музучилища. Заметим, что в последующие годы "Комитет" "боролся" с кривоватостью своего звучания весьма оригинальными методами. Музыканты репетировали прямо во время концертов, поскольку другой возможности не было. Нередко вместе с ними на сцене оказывались сайдмены из других групп - "Крематория", "Цемента", "Ва-Банка", Jah Division. Наиболее точно музыку "Комитета" можно было охарактеризовать как "джем в стиле реггей" - правда, без необходимой для реггей легкости и прыгучести.