Гуго Монферратский взбежал по лестнице, за ним следовали командоры и какой-то прелат-паломник. Он принес ужасную новость, которую уже знала вся пустыня, но не канцлеры короля: Рено, принц страны за рекой Иордан, захватил направлявшийся в Мекку караван и пленил мусульманскую принцессу… сестру дамасского эмира. Это объединило Дамасск и Баодад… вероятно, будет война!

— Господи! — воскликнул король Ги. — Что сделали такого… что мы натворили, чтобы заслужить это? Этот Рено всегда был отъявленным разбойником. Пусть он вернет принцессу ее брату. Мы отказываемся от него. Ну что еще?

Великий Магистр гневно возмущался, от звука его голоса дрожали стекла и даже пажи. Речь, конечно же, шла не об отдельном преступлении: все королевство должно покаяться. Этот город стал вторым Вавилоном! Нравы христиан оскорбляли неверных, которые по крайней мере воздерживаются от крепких напитков; бароны содержали в гаремах девушек-христианок, которые чахли в рабстве; и вот теперь самый младший сын в дворянской семье, разрушая и сжигая все, добивался при помощи секиры королевства. Принцы Эдесы, Тортосы и Арамеи прожигали свою жизнь в полной апатии и разладах между собой. Эти солдаты Христа, одетые в шелка, выдергивали себе брови и использовали мускус циветы.

— Я видел таких, — добавил Великий Магистр, как будто сплевывая сгусток крови, — тех, кто носил косички и кольца в носу.

В тронном зале царил полный беспорядок, все время вбегали советники и все разом говорили. Стало известно о падении звезды, о резне евреев, о тридцати ученых мужах из разных стран, запертых в подземелье и сожженных там, а также о болезнях, которыми вот уже долгое время страдает королевство, о презрении Баодада и ненависти Дамасска, о пылающих, как факелы, на границе христианских замках и об огромной охотничьей собаке, борзой Абд-эль-Малека, которая разрывает на куски побежденных. Ги заткнул уши и, не видя ничего из-за сдвинувшейся на лоб тиары, крикнул:

— Я знаю! Все правда! Замолчите!

Он не это хотел сказать. Позднее он признался, что оговорился. Но никто уже не следил за своими словами. В тронном зале обстановка накалялась; золото и драгоценные камни, казалось, горели, и даже всем известные факты приобретали ужасный вид плоти и крови. Равнодушный и скептически настроенный, де Лузиньян, который обычно умолял Бога дать ему спокойно, мирно закончить свое долгое царствование среди детей, роз и сожительниц, застыдился вдруг своего малодушия и с сожалением вспомнил те дни, когда сильная своей верой армия взбиралась на эти холмы и рыцари называли себя Годоррами, Таккредами, Богемонами. Умереть под Тау казалось ему судьбой, достойной зависти.

— Отец мой! — простонал он, хватаясь тонкой рукой за Меркуриуса де Фамагуста. — Что делать? Как вернуться к первоначальной святости? Надо приказать публичное покаяние или объявить неверным войну?

Это не входило в намерения посланца. Все тотчас почувствовали скромное влияние того, кто противостоял разрушительным действиям Стихии. Приятный бриз шевелил хоругви, и многие из присутствующих неуверенно провели руками по лицам.

— Первым делом, — сказал твердым голосом Меркуриус, — необходимо приказать провести всеобщее покаяние и начать переговоры. Только чистые руки будут служить Господу в его Городе. Справедливость должна восторжествовать.

— Конечно, — сказал Ги, — конечно! Я даю вам полную свободу действий. С чего нужно начать?

— Всякий виновный, даже на ступеньках трона, должен быть наказан. Вы, наверное, колеблетесь, повелитель?

— Никогда! — воскликнул король. — Впрочем, если бы я колебался, это сделали бы другие…

— Нет, повелитель!

— Но перейдем к делу. О каком виновном идет речь? Кто является самым тяжким грешником?

— Ваше Величество не знает этого?! — воскликнул Гуго Монферратский.

Они смотрели друг на друга, ошеломленные таким тяжелым обвинением, необходимостью назвать имя того, кого нужно бросить на растерзание народу. Но снова внимание всех отвлек ленивый голос Меркуриуса:

— Сир, мы не могли предположить, что Ваше Величество находится в неведении. Речь идет об одном молодом принце, который поддался чарам дьявольских сил. Но надо различать жертву и обладателя адских волшебных чар. Монсеньор Жильбер Трипольский недавно прибыл в эти края и не мог знать ту особую силу, которую принимает здесь злой дух. Он… Он отвез в сионский патриархат голую девку, вышедшую из очага колдуна! И, по-видимому, укрывает ее там для себя.

— Голая девка, у патриарха?! — воскликнул Ги. — Это немыслимо!

— Эта девка — демон! Такие преступления искупляют только на костре!

Все были подавлены, и в установившейся тишине на пол глухо упало чье-то тело. Это потерял сознание карлик Зейнеддин, стоявший у трона. Ги машинально снял свою тиару.

— Да-да, — сказал он, — конечно… Этот Жильбер является тем не менее женихом моей дочери, видным христианским государем, а Триполи обладает самым сильным флотом. И к тому же через неделю начинаются празднества, посвященные свадьбе, и будут все эмиры, которых я пригласил. Предъявить такое обвинение в присутствии неверных, какая потеря престижа для королевства! Графы Тулузы являются вассалами короля Феранции, подумайте об этом!

Гобелены задрожали снова, забил источник в водоеме: кто-то шел на помощь Пи-Гермесу. Присутствующие почувствовали, как приятная свежесть дохнула им в лицо, а король попросил стакан воды.

— Такое уважаемое собрание, как ваше, — сформулировал ленивый голос, — переходит пределы разумного. Поясню: принц Жильбер является жертвой и не в ответе за свое состояние одержимости. Насколько мой скромный разум понимает все это, этот молодой господин был околдован дьявольским существом с ангельским лицом; такие метаморфозы подчиняли своей власти самых мудрых: святой Антоний подвергся в пустыне нападению дьяволов в образе соблазнительных женщин, а философ Аристотель таскал на себе куртизанку. Однако ни монаха, ни мудреца не осудили. Мы вряд ли можем требовать большей твердости от молодого принца, чьи качества, кроме того, высоко оцениваются: имеются соглашения с небом…

— Но сказано определенно: «Не дай жить колдунье!»

— Правильно, — прошептал король Ги, ухватившись за это удачное решение проблемы. — Дадим закончиться этим празднествам. Затем займемся этой девкой. Я отдаю ее вам — делайте с ней, что хотите, она ваша.

В тот же вечер совсем маленький арапчонок вручил Жильберу послание с гербом де Лузиньяна, смысл которого он понял, так как стал уже привыкать к обычаям Анти-Земли. Послание состояло из мухи, соли, расплавленного свинца, коралла, волоса человека и сломанной стрелы: сердце короля горело в беспокойстве за него, к ногам Жильбера клали титул и богатства короля, но ему грозила смертельная опасность. Встреча была назначена на полночь.

Сопровождаемый арапчонком, принц Д'Эст вернулся в огромные королевские сады. Будь он хотя бы немного эльмом, то определил бы эти светлые полосы на границе зарождающегося элементного спектра. Пепельного цвета земля была нетвердой под его ногами, а все остальное, кроме этих полос, исчезло.

Никогда не видели в оранжереях де Лузиньяна таких необыкновенных лилий оранжевого цвета. Арапчонок привел принца в беседку, наполненную запахами обвивающих ее сетку жасмина и левкоев — символа верности. Жильбер преклонил колени, и кто-то мягким голосом заговорил с ним через решетчатую перегородку беседки. По дрожащему голосу и слезам Дест узнал принцессу Анну.

Она сказала ему, что страдает от непрекращающейся боли, уединяется на ложе из аквилегии (безумие, печаль), ветреницы (беспомощное состояние) и орфизы (наказание). Землянин ничего из этого не понял, его познания в цветах были скудны. Она добавила, что ему угрожает опасность. Тамплиеры, врачи дома оклеветали его в глазах короля. Жильбера обвиняли в колдовстве и темных преступлениях. Особенным нападкам подвергся один человек из его окружения. По-видимому, нужно будет его выдать.

— Я не выдаю моих друзей, — сухо ответил Жильбер.