— Знаю я вас: всегда вывернется! Нет, кроме шуток: по субботам я дома, муж будет тоже рад вас видеть.
— Не премину воспользоваться, если позволят дела… Все дела, да дела! — вздохнул Гиршфельд. — Я и сейчас к вам по делу…
Анна Аркадьевна молчала, вопросительно глядя на него.
— Начну без обиняков. Я слышал, что дело-то у вас, несмотря на успех, очень и очень швах…
Она открыла было рот для возражения.
— Главное, скажите откровенно! От этого зависит дальнейшая наша беседа и, может быть, крупная поддержка дела…
— Если предложение компании, то я на это не пойду, начала одна и погибну одна.
— Погибну… Значит швах!.. Успокойтесь: не компании… Отвечайте же, — очень швах?
Она наклонила голову в знак согласия.
— Сколько надо?
«Сказать больше, — мелькнуло в ее голове, — лучше будет».
— Тысяч двадцать, — произнесла она вслух.
— Двадцать? Не много ли?
— Minimum, minimum! — заторопилась Анна Аркадьевна.
— Двадцать, — повторил Гиршфельд, — а обеспечение?
— Вексель и закладная на театральное имущество, декорации…
— Оно таких денег не стоит, — ну, да все равно.
— Как не стоит? Оно стоит в пять раз больше! — вспыхнула Львенко.
— Стоило, дорогая; но товар не ходкий: куда с ним денешься, если продавать?..
— Я до этого не допущу…
Гиршфельд усмехнулся.
— Это все ищущие денег говорили, говорят и будут говорить. Ну, да я сказал — все равно… Двадцать тысяч будут у вас хоть сегодня, но…
Он остановился.
— Что же но? — уставилась на него она.
— С условием…
— С каким?
В коротких словах передал Николай Леопольдович желание Александры Яковлевны Гариновой.
— Это невозможно! — категорически заявила Анны Аркадьевна, внимательно выслушав Гиршфельда.
— В таком случае, прощайте! — вставая, сказал он.
«Без денег оно и так погибнет, — пронеслась в ее уме фраза Писателева, — а двадцать тысяч спасут все дело. Надо решиться».
— Подождите, — остановила она его. — Ну, хорошо, я приму ее, положу ей триста рублей месячного жалованья. Я слышала от Марина, что она хорошая актриса на молодые роли; но зачем же я поеду сама просить ее? Это унижение! Этого не делается…
— Я не могу изменить ни на йоту этого каприза взбалмошной женщины: я только передаю вам условия. За исполнение их я доставляю вам двадцать тысяч. Поверьте, что в другом месте вы под залог вашего театрального имущества не достанете и пяти. Решайте!
В уме Львенко происходила борьба.
— Хорошо, я согласна, я пойду! — нервно хрустнула она суставами пальцев.
— В день подписания с нею контракта мы пишем вексель, совершаем закладную, и вы получите деньги. Значит, по рукам?..
— По рукам! — подала ему руку Анны Аркадьевна. — Я поеду завтра…
— Чем скорее, тем лучше. Деньги готовы. Только, конечно, это условие умрет между нами. Александра Яковлевна менее всех должна об этом догадаться.
— Понимаю!
Николай Леопольдович простился и уехал. В тот же день он сообщил Гариновой о предстоящем визите к ней г-жи Львенко.
XVII
Каприз исполнен
«Все-таки она, по отзывам всех, талантливая женщина; быть может и на самом деле из нее выработается выдающаяся артистка и этим она будет обязана мне: я, так сказать, подарю ее отечественной сцене. Содержанка!.. Ну, да что ж? Содержанка — не кокотка; это почти что гражданский брак… Наконец, я приношу эту жертву для дела…»
Так, или почти так успокаивала себя Анна Аркадьевна, поднимаясь на другой день по лестнице подъезда в квартиру Гариновой.
«Одно я знаю достоверно, я видела ее несколько раз, она обворожительно хороша. С такою внешностью нельзя не иметь успеха на сцене. Красота артистки, в наше время, является суррогатом таланта», — окончательно успокоила себя Львенко и позвонила.
Предуведомленная Александра Яковлевна ожидала ее, но не показала ей этого, а напротив, заставила ее несколько минут дожидаться в гостиной.
Анна Аркадьевна залюбовалась на роскошную обстановку: она сама любила комфорт, и ее квартира была отделана как игрушка, но Гаринова ее перещеголяла.
«C'est un petit palais!» — мысленно решила она, сидя в покойном маленьком кресле.
Наконец портьера поднялась, и хозяйка этого petit palas появилась в гостиной с любезной, но вопросительной улыбкой на губах.
— Заочно мы с вами давно знакомы; я, по крайней мере, вас знаю: мы встречались в театрах, в клубах… Вероятно и меня вы знаете: я — Львенко, — встала и первая заговорила Анна Аркадьевна.
— О, конечно! Вас знает не только вся Москва, — вся Россия!.. Мне очень приятно. Садитесь! — ответила Александра Яковлевна, опускаясь в другое кресло.
Гостья тоже села.
— Чем я обязана честью и удовольствием вашего посещения? — начала Гаринова.
— Я приехала пригласить вас принять участие в спектаклях кружка. Нам нужна артистка на роли ingénues dramatiques и кокеток. Идущий у меня репертуар дает ей обширное поле для развития сценических способностей. Вы, как я слышала, уже давно подвизаетесь с успехом на частных сценах; ваш профессор Марин отзывается о вас с восторженной похвалою, а Марин в этом деле авторитет и считается, в добавок, строгим и беспристрастным критиком. Наконец, сама ваша внешность ручается за успех.
Александра Яковлевна, под градом похвал, скромно потупила глазки.
— Благодарю за честь… Я должна вам призваться, что поступление на сцену кружка сделалось моею заветною мечтою… Я просила об этом уже давно Эдельштейна и Марина, но…
— Я помню, они говорили мне, — перебила ее Львенко, но в то время мне было не до новых ангажементов.
Она попала на свой конек и пустилась в длинный рассказ о своих хлопотах по делу освобождения частных театров и о своем «чудодейственном бабьем хвосте».
— Недавно только я добилась своего и могла приняться за дополнение и освежение труппы.
— Какие же ваши условия? — спросила ее Гарииова, утомленная длинным повествованием.
— На первое время я могу предложить вам триста рублей в месяц. В остальном вы должны будете подчиняться общему для всех контракту. Приезжайте нынче вечером в театр и мы его подпишем.
Гостья поднялась.
— Значит, я могу считать это дело поконченным?.. — спросила она.
— Триста рублей… Хоть это и немного, но — хорошо: я согласна, — подавая ей руку, отвечала Александра Яковлевна.
Директриса и новая артистка расцеловались.
«Какова! Триста рублей в месяц ей немного… Она далеко пойдет… Живет как сказочная царевна, да и хороша почти также», — рассуждала сама с собой Анны Аркадьевна, усаживаясь в карету.
В этот вечер, до начала спектакля, Александра Яковлевна Гаринова подписала контракт и вступила на сцену театра кружка под псевдонимом Пальм-Швейцарская.
Весть о принятии новой артистки с быстротой молнии распространилась не только за кулисами, но и в собравшейся в громадном числе на спектакль публике. Александра Яковлевна перезнакомилась со всеми бывшими на лицо своими будущими товарищами по сцене. Со многими из них, и в том числе с Писателевым и Васильевым-Рыбаком, ома была знакома ранее. Первый был даже в числе ее поклонников.
Habitues театра — несколько московских молодых коммерсантов-богачей, с Николаем Егоровичем Эдельштейном во главе, явились в директорскую ложу, где в этот вечер, вместе с Анной Аркадьевной, сидела и вновь ангажированная артистка, и представились последней. Из этой же ложи положительно не выходил в конец растаявший перед Александров Яковлевной Моисей Соломонович Шмуль. Его плотоядное, типичное лицо даже как-то особенно лоснилось от восторга одного созерцания «божественной».
У Николая Егоровича явилась мысль, поддержанная Моисеем Соломоновичем и другими, отпраздновать день заключения контракта с новой артисткой роскошным ужином в одной из обеденных зал ресторана «Эрмитаж». Он тотчас послал заказывать его, и после спектакля на него были приглашены, кроме Александры Яковлевны, все премьеры в премьерши. Сама директриса приняла в нем благосклонное участие.