— Почему?

— Потому что не в моей власти сделать то, что ты хочешь. Деньги принадлежат «Ацтеку».

— К черту «Ацтек».

— Это не так просто. На твоем месте, Уэс, я бы чувствовал то же самое. Но я отвечаю перед законом. Это не мои деньги, и я не могу ими распоряжаться.

— Тогда обратись к Кертису Пикни! Что значат паршивые двадцать четыре тысячи баксов в сравнении с двумя жизнями? Даже Пикни должен это понять!

— Они принадлежат не Пикни, а его компании. И «Ацтек» не может принять такое решение. Они застрахованы от ограблений, поэтому решать должна страховая компания. По—твоему, она согласится на сделку с грабителями за ее счет? Ты бы понял это, если бы не пришел в отчаяние.

— Ты должен сделать это для меня, Джон, — хрипло сказал Мелоун. — Мне наплевать, чьи это деньги. Если бы я мог позаимствовать двадцать четыре тысячи в банке или частной финансовой компании, я бы сделал это сразу же, даже если бы это означало попасть в кабалу до конца дней. Но ты знаешь, что ни Уолли Бэгшотт, ни кто другой не одолжит такую сумму человеку с моим жалованьем и без всякой гарантии. Даже продажа моего дома не поможет — вся его незаложенная стоимость составляет меньше шести тысяч долларов. Ради бога, Джон!..

Секко покачал головой. Мелоун стиснул кулаки.

— Я впервые обращаюсь с просьбой к тебе и вообще кому бы то ни было, и ты мне отказываешь!

— Я не могу этого сделать, — сказал Секко. — Я офицер полиции, ответственный за соблюдение закона в Нью—Брэдфорде, Уэс. Я приносил присягу и не могу брать чужие деньги и вступать в сделку с бандой, разыскиваемой за убийство и ограбление, — меня самого обвинят в заговоре и краже в особо крупных размерах. И даже если бы я согласился, ты думаешь, что эта шайка поверит, будто шеф полиции станет придерживаться условий подобной сделки? Уходя, они прихватят с собой Эллен и Барбару в качестве живого щита. Нет, должен быть какой—то другой выход…

Зазвонил телефон.

— Да? — Лицо Секко окаменело. — Да, Эллен, он здесь.

Мелоун выпучил глаза. Секко протянул ему трубку.

— Что случилось, Эллен? — прошептал Мелоун.

— Я ищу тебя по всему городу. — Он не узнавал ее голос, звучащий как автомат. — Они ушли.

— Ушли?

— Фуриа занервничал. Женщина убедила его, что тебе нельзя доверять. Поэтому они ушли и забрали с собой Бибби…

— Забрали Бибби? — Мелоун провел рукой по лбу.

Эллен заплакала.

— Они объяснили, как с ними связаться? Они вернулись в хижину на озере?

— Я не знаю, Лоуни…

— Перестань плакать, Эллен! Я должен знать точно, что они говорили.

— Фуриа сказал, что ты должен доставить деньги домой к завтрашнему полудню и ждать, пока они с нами свяжутся, не сообщая ничего полиции, иначе мы больше никогда не увидим Бибби. Это наш последний шанс…

— Я вернусь, как только смогу.

Мелоун положил трубку.

— Я все слышал, — пробормотал шеф Секко. — Я дам тебе столько времени, сколько ты захочешь, Уэс, — не буду ничего предпринимать и не скажу никому ни слова без твоего разрешения. Если я могу чем—то помочь, кроме…

— Иди к черту, — прервал Мелоун и вышел.

Он подползал к хижине, понимая, что осторожность не требуется, и надеясь, что это не так, но обнаружил там только мусорный ящик, полный пустых бутылок и консервных банок, и грязные тарелки в раковине.

Мелоун обыскал хижину в поисках какого—нибудь указателя на местопребывание шайки, но не нашел ничего. Почти теряя способность мыслить здраво, он выбежал из хижины и начал бегать по грязным дорогам вдоль озера, ища автомобиль в кустах или какие—нибудь признаки жизни.

Наконец, уже в сумерках, Мелоун сел в «сааб» и медленно поехал назад в город.

«Сначала мне дали деньги, но я потерял Бибби. Потом я вернул Бибби, но потерял деньги. Теперь я потерял все».

Суббота, воскресенье, понедельник, вторник

СЛАБОСТЬ

В доме было холодно. Мелоун включил термостат, но ничего не произошло. Он спустился в подвал, нажал аварийную кнопку, и печь загудела. Впоследствии он не помнил ничего об отоплении, подвале и печи.

Эллен провела день, убирая мусор и наводя порядок в шкафах, а после возвращения мужа приготовила обед из того, что непрошеные гости оставили в холодильнике, но Мелоун не припоминал, чтобы съел хотя бы кусочек. Он не хотел ложиться спать, говоря: «Предположим…», но Эллен приложила палец к губам, сняла с него рубашку, брюки и нижнее белье, надела на него пижаму, как на Бибби, уложила в постель и легла рядом. Мелоун заплакал — впервые за много—много лет. Он вздрагивал, как под ударами хлыста, а Эллен обнимала его и шептала что—то, как мать ребенку.

Когда Мелоун заснул, Эллен встала с кровати и направилась в комнату Барбары. Она провела остаток ночи, сидя в маленьком креслице дочери с ее куклой на коленях и напевая мелодию, которую придумала сама, прежде чем Бибби научилась ползать. Это была отнюдь не «Колыбельная» Брамса — собственно говоря, ее и мелодией было трудно назвать. Когда—то Эллен со смехом признавалась, что абсолютно лишена музыкального слуха. Как, впрочем, и поэтического дара. Но слова она тоже придумала, и они шли от души.

Проснувшись на рассвете, Эллен заплакала, потом положила куклу в колыбельку, которую Лоуни смастерил из сломанной качалки его матери, вернулась в большую спальню и легла на край кровати, стараясь не будить мужа. Увидев, что он просыпается, она закрыла глаза.

Сначала Голди была за то, чтобы убраться из города даже до того, как они вернулись за девочкой.

— Это становится все более рискованным. Фур. Мне не нравится торчать в Нью—Брэдфорде.

— А как же деньги?

— Знаю, но что толку гоняться за ними, когда нас разыскивают за убийство? Жалованье платят везде, так что мы сможем поживиться в другом месте. Давай сматываться из штата. Можем поехать в Канзас или Индиану. Тамошние фермеры — легкая добыча.

— Без бабок я отсюда не уеду, — заявил Фуриа.

По его тону Голди поняла, что с ним лучше не спорить — ее кожа снова начинала зудеть.

Она нашла другое убежище после того, как они забрали ребенка. Они сразу решили, что оставаться в хижине, которую арендовали на озере Бол сам, нельзя, но Фуриа хотел взломать другую хижину на противоположной стороне озера. Он был в скверном настроении, из которого Голди пришлось выводить его в постели в хижине с помощью специальных методов, которые Хинч наблюдал сквозь щель в двери. Фуриа велел ему охранять девочку, но Хинч обожал подсматривать за их любовными играми. К тому же Бибби была слишком напугана, чтобы пытаться убежать, — она сидела на кухонном стуле, дрожа всем телом, и Хинч, не оборачиваясь, слышал, как стучат ее зубы.

— Поверь мне, Фур, легавый прежде всего будет искать на озере, как только узнает, что ребенок у нас, — сказала Голди. — Он обшарит весь лес. Нам лучше поскорее убраться отсюда и устроиться там, где ему нас за год не найти. Мы вообще не должны были возвращаться в хижину. Какой смысл убивать его, прежде чем ты не вернул деньги?

— Ладно, — сонным голосом отозвался Фуриа.

Когда они вышли из спальни. Хинч развлекался тем, что строил девочке рожи.

Сидя в автомобиле, они увидели мчащийся к озеру «сааб» с Мелоуном за рулем — он проехал мимо «крайслера», даже не обернувшись.

— Что я тебе говорила? — усмехнулась Голди и постучала по спине Хинча. — Поехали, вонючка.

Дом, который она выбрала, находился по другую сторону от города, в сотне ярдов от проселочной дороги, скрытый высокими деревьями. Голди утверждала, что можно сотню раз проехать мимо, не заметив его, и Фуриа с ней согласился.

Снаружи имелись даже выложенная каменными плитками терраса и бассейн с подогревом, который осушили на зиму.

— Жаль, — промолвил Фуриа. — Мы могли бы плескаться в нем, как богачи.

Дом принадлежал нью—йоркской семье, которая пользовалась им летом и на каникулах в конце года. Голди знала это, потому что ее сестра Нанетт упоминала Тэтчеров в своих письмах — летом она сидела с их детьми, так как они часто отлучались. У них было три капризных ребенка, но они платили по двойному тарифу. Тэтчеры не могли внезапно объявиться — уехали в Европу.