Правители трех стран — Цаллария, Ралувина и Целении — уговорились встретиться для проведения переговоров на нейтральной территории. В этом качестве был избран остров Стонов, ралувинская колония, которую тогдашний месинор собирался подарить Цалларию из-за убытков, что она доставляла стране. Жителей на острове было немного, полезных ископаемых не водилось никогда, и если мог интересовать этот остров иные государства, то лишь как освоенная и хорошо изученная акватория. Ралувин, занимавший центр материка, выходов к морю не имел. Остров Стонов достался его древним-древним правителям по неизвестной исторической прихоти, и теперь его статус хотели изменить в пользу мореходного Цаллария — разумеется, совсем не бескорыстно. Таким образом, Ралувин должен был стать союзником красномасочников, и, узнав об этом, месинара Целении приняла решение о незамедлительной встрече глав государств.

Однако во время морского путешествия корабль ее величества Ананты попал в жестокий шторм и сильно сбился с курса. То, что осталось от него — а это были жалкие обломки — принесло к неведомой земле и вышвырнуло на берег. Из всей команды в живых остался один матрос, а из пассажиров уцелели Ананта и телохранитель Игалар, вплавь доставивший ее на сушу.

Это был не остров и даж

е не архипелаг — это напоминало континент, о котором не было даже намека ни в одной из известных навигационных карт, равно как ни в одной книге о мореходстве. Тут росли буйные деревья и травы. Бегали странные животные, летали причудливые птицы.

— С голоду не пропадем! — пообещал Игалар и, соорудив для госпожи что-то вроде шалаша на случай ливня, оставил ей в помощники матроса, а сам ушел на охоту. его истошные крики того самого матросика. Оказалось, все это время десятки взглядов преследовали их из тени зарослей и стоило самому крепкому из пришельцев отлучиться, аборигены напали на оставшихся.

Прибежав обратно, Игалар застал страшное зрелище. Поляна и шалаш были сожжены; обуглившаяся трава рассыпалась под ногами. Матрос умирал, колотясь в агонии: дикари выпустили ему кишки, когда он пытался защитить месинару.

— Добей меня, телохранитель! — просил он, хватая за ноги Игалара.

— Где месинара?

— Они утащили ее в лес… Она… она… — матрос силился сказать что-то еще, но конвульсии скрутили умирающую плоть в новом приступе.

Игалар понял, что тот не жилец, а промучается еще долго. Делать было нечего. Вытащив из ножен меч, телохранитель коротким и быстрым взмахом раскроил ему голову. Хоронить мертвеца было некогда, и молодой человек оставил это на потом, бросаясь в чащу.

По едва уловимым следам нашел он место, где злобные дикари собирались провести какой-то ритуал, предав смерти похищенную месинару.

Она была связана и находилась без сознания. Ее привязали за запястья тонкими веревками, подвесили на суку, а рот заткнули кляпом, в роли которой послужила ее собственная маска. Одежда на месинаре висела разодранными лохмотьями, почти не закрывая тела, лицо скрывалось под распущенными черными волосами, а по рукам и ногам струилась кровь из глубоких порезов от веревок.

Игалар долго выслеживал аборигенов, пересчитал их всех и наконец-то оценил обстановку полностью. Некоторые из дикарей были сильно ранены — их голые тела покрывали обширные ожоги. Они сидели и лежали в стороне, едва живые. Другие оставались во всеоружии. Телохранитель почувствовал, что месинара долго не выдержит и попросту истечет кровью.

Что-то сдернуло его с места, и в драке Игалар вспомнил все, чему учили его в защитных войсках. Он рубил головы, не глядя, он уворачивался от летящих в него ножей и бил, кромсал, колол, резал всех, кто оказывался в пределах досягаемости его меча. Обожженные молили о милости, но в запале битвы Игалар уничтожил всех до едина. Тогда из живых на пятачке между водопадом и пещерами остались лишь они с месинарой.

Игалар осторожно, со всей почтительностью обрезал веревки и снял госпожу с дерева. Он запрещал себе смотреть в обнаженное лицо правительницы и замечать едва прикрытое тряпьем тело. Но любопытство — да и обстоятельства! — пересилили табу.

Лицо Ананты, ее шея, руки и все тело были молодыми, как у шестнадцатилетней девушки. Молодыми и прекрасными, несмотря на копоть, кровь и грязь, испачкавшую белую кожу правительницы. Сквозь рванье виднелись нежные бутоны маленькой груди, чуть ввалившийся живот и беззащитно торчащие по бокам от него косточки таза, а на идеально выточенных коленках проступили чуть заметные ямочки, как бывает у маленьких детей.

Что-то помутилось тогда в голове у Игалара, и он принялся целовать израненные запястья месинары, шепча слова любви и клянясь в преданности.

Ананта открыла глаза и в ужасе схватилась за лицо. Огонь мелькнул в огромных черных глазах, но вовремя она услышала шепот телохранителя.

— Игалар! — сказала ее величество. — Сними свою маску, дай посмотреть на тебя. Если уж ты видел лицо твоей месинары, то и месинаре не зазорно увидеть лицо своего телохранителя!

Долго и пристально разглядывала Ананта белокожее, юношески пухлогубое лицо Игалара, касаясь тоненькими пальцами светлых волос и читая в голубых глазах. Она не взяла с него никаких клятв — лишь обещание когда-нибудь рассказать об этом верным людям, если благо государства окажется под угрозой. Телохранитель дал обет и на руках отнес ее к берегу, где промыл и перевязал раны, которые еще целых двенадцать лет белеющими рубцами будут напоминать им о том роковом плавании — и станут их тайной.

И по странному стечению обстоятельств к берегам, куда не плавал ни один житель обратного мира, уже через несколько часов, на закате, пристал стремительный цалларийский фрегат с кровавыми парусами.

— Потому теперь я и вспомнил свое обещание, — завершил свой рассказ Игалар, опустошая кубок и отворачиваясь в окно. — Я не думал, что переживу ее величество на столько лет. Не знаю, для чего она ушла, оставаясь по-прежнему молодой, как тогда, на берегу… Только вот на смертном одре месинара подозвала меня и, обняв на прощание, шепнула на ухо всего три слова: «Время теперь не властно!» После этого она сразу испустила дух, а по прошествии некоторого срока я обнаружил, что в затруднительных случаях умею… Вот надо же! Никогда и ни с кем не говорил об этом, а посему ведь и названия никакого не придумал для своей «волшбы»… Словом умею будто бы замораживать время, но при этом не становлюсь частью остановившегося мира — я могу действовать и влиять на него…

— Время теперь не властно! — пробормотал Айнор.

— Вот-вот! И, мне кажется, это был ее прощальный дар за тот мой безумный бой с дикарями. Я не ведаю, так ли это, но мне хочется считать так… Смотрите-ка, а вот и Ольсар возвращается от Лесеки! Что ж, мне как хозяину пора позаботиться о внешнем виде своих гостей…

— А как вы оказались в Фиптисе? — не утерпел нынешний телохранитель нынешней месинары, поднявшись из кресла.

Игалар пожал плечами:

— Да все очень просто. Когда на престол взошла ваша месинара — после смерти тетки — я получил приглашение от Ваццуки. Не знаю, по какой такой причине, но он предложил мне стать почетным гражданином Фиптиса. С тех самых пор я живу здесь. А теперь мне хочется задать вам один крамольный вопрос: вы никогда не задумывались, Айнор, откуда берутся наследники и наследницы правителей наших стран, если до вступления на престол о них не слышала ни одна живая душа?