Въезжая в местность, известную под названием Виррал, Гавейн остановился у хижины мелкого арендатора, чтобы спросить дорогу к опасной часовне. Фермер побелел, стиснул зубы, чтобы не вырвалось неосторожное слово, и лишь кивнул в ту сторону, где начинался суровый дикий лес. Сердце Гавейна екнуло, но он направил жеребца по бездорожью в чащу.

– Под его сенью оказалось так же страшно, как и снаружи, – рассказывал королевский воин, прерываясь лишь для того, чтобы снова наполнили его рог. – По сравнению с Логрисом, где обосновались милосердие, цивилизация и свет, эта страна показалась прибежищем ужаса.

До его встречи с Зеленым Человеком оставалось только три дня, и после стольких недель одиночества Гавейн жаждал человеческого общения. Наконец ближе к вечеру он выехал на просторный луг, на котором возвышалась круглая мазанка с тяжелой соломенной крышей, и сердце воина подпрыгнуло от радости. Его встретил детский смех, потом шкура, прикрывающая вход, откинулась, и появился хозяин.

– Он был невысоким и крепким, – рассказывал Гавейн. – С темным взглядом, как у древних, и глаза его предвещали дурное. Он подбежал к каемке травы и заговорил – язык оказался очень похожим на наречие приднов.

Имя хозяина оказалось Берсилак, а его хозяйство – таким же полудиким, как и он сам. В круглой мазанке Гавейн нигде не заметил железа, потому что «перворожденные от богов» не доверяют металлам, которыми пользуются «высокие люди», полагаясь больше на камень, дерево и бронзу.

– И золото, – добавил оркнеец. – Куда ни бросишь взгляд, везде наткнешься на золотые сосуды, тарелки, шкатулки и украшения, кухонную утварь и всякие побрякушки. Кажется, они, как и придны, ценят сокровища лишь за красоту.

Я молча кивнула головой, вспомнив ту ночь, когда Гавейн привел к нашему двору королеву приднов. Маленькая живая простодушная Рагнель надела мою тунику, чтобы прикрыть свое хрупкое тело, а на нее нашила монеты, оставшиеся еще с римских времен, золотые бусины, браслеты и витые цепочки. И саму ее украшали обручи на запястьях и на шее, амулеты, диадемы, висюльки в ушах, так что в свете факела она сияла, как маленькая богиня, покрытая драгоценным металлом. Это, без сомнения, и породило слухи, что она на самом деле была волшебницей.

Голос Гавейна нарушил мои воспоминания.

– Меня посадили на почетное место. Мы сидели вокруг вырытого в полу очага, черпали из общего кувшина и отламывали большие ломти грубого хлеба от комковатых буханок.

Он начал ощущать себя одним из них, потому что они окружили его теплотой и смехом и приняли в свои сердца. После стольких недель одиночества душа Гавейна наполнилась радостью.

После того как трапеза была окончена, рыцарь Круглого Стола объяснил цель своего путешествия. Послышался гомон и переговоры, и только после этого хозяин попросил тишины.

– Ты, должно быть, очень храбрый человек, – восхищенно заметил Берсилак. – Ведь понимаешь, что лишишься жизни, когда встретишься с Зеленым Человеком. Никто еще не ускользнул от его чар, если он сам того не захотел. – Все вокруг согласно зашумели и как один с уважением, почти с преклонением, посмотрели на Гавейна.

– Опасная часовня недалеко отсюда, – порывисто заметила жена Берсилака. – Почему бы тебе не остаться с нами до самого часа испытания?

Женщина была очень молода и, по всей видимости, чрезвычайно горда и выражала себя столько же словами, сколько и жестами: иногда изящными, а иногда широкими, стремительными. По тому, как ее описывал Гавейн, она очень походила на Рагнель.

Берсилак был хорошим хозяином, и весь свой дом он предоставил в распоряжение рыжеголового воина. После стольких дней в седле Гавейн чувствовал себя скованным и легко ранимым, и Берсилак остался с гостем, показывал ему свои владения и рассказывал все, что знал о Зеленом Человеке. Хотя его видели немногие, ходила масса рассказов о его жестокости.

Пока они осматривали владения, Гавейн заметил, что за ними следует юноша – выше, чем остальные здешние люди, и не такой темноволосый. Он был внимателен, даже изыскан, и Берсилак обращался с ним как с членом своей семьи. Гавейн потихоньку спросил его о парне, хозяин пожал плечами:

– Это Гингалин. Выходец из северной ветви Номадийского клана, в котором люди до сих пор переходят за своими животными от пастбища к пастбищу. По его виду похоже, что он полукровка: наверное, его мать совратил какой-нибудь пикт, или в ночь летнего солнцестояния она сошлась с шотландским землевладельцем. Как бы то ни было, его отправили к нам, чтобы он учился вести себя цивилизованно, и мы приняли его в семью, как своего.

Вечером Берсилак предложил Гавейну пойти с ним на следующее утро на охоту, но воин был все еще слишком утомлен путешествием и не забывал, что у него остался единственный день перед дорогой в часовню. Поэтому он попросил разрешения остаться дома. «Удачная мысль», – признал хозяин и препоручил его заботам жены.

– Но, чтобы ты не подумал, что я о тебе забыл, – добавил с усмешкой Берсилак, – обещаю вечером подарить тебе все, что наловлю за день. Но и ты должен сделать то же самое для меня, – в его глазах светилось добродушие, и, разговаривая, он тянул себя за мочку уха. – Что бы каждому из нас ни встретилось, он должен отдать это другому. Ну, как?

Древние славятся своим пристрастием к играм и забавам, и, решив, что таков обычай здешних мест, Гавейн, учтиво поклонившись, согласился с условиями.

В ту ночь он спал беспокойно. В сновидениях его преследовал образ Зеленого Человека и мучила мысль о номадийской королеве, с которой ему пришлось так давно расстаться. Ее он искал, а Зеленый Человек охотился за ним. Они неслись по страшной равнине, и воин потел и вертелся на матрасе, пока с криком не проснулся и не сел, стараясь сбросить с себя кошмар.

– И тогда я увидел жену Берсилака. – Рыжеголовый воин помедлил и поднял глаза к потолочным балкам – они блестели то ли от слез, то ли от воспоминаний. – Она стояла у окна в моем закутке, и, когда отодвинула тяжелую занавесь, комнату заполнил яркий утренний свет.

– Что за чудный день, – воскликнула она, бросаясь ко мне с протянутыми руками. В ней были все прелести жизни, которую я должен был так скоро потерять. И мне захотелось обнять женщину, чтобы увериться, что в тот миг я еще не умер. Поистине, мне оказалось не так-то просто сдержать желания нас двоих.

Последовала долгая пауза, потом принц оркнейский вздохнул и допил эль.

– Положение было не из приятных. Как христианин, я не мог лечь в постель с женой приютившего меня человека. Но когда я отказался от нее, женщина стала меня упрекать, напомнив, что я нарушаю клятву приходить на помощь всем дамам. Поэтому я испытал огромное облегчение, когда она рассмеялась и, обратив все в шутку, повернулась, чтобы уйти.

Но у двери жена Берсилака сняла стягивающий талию пояс и подала Гавейну.

– Человека, который его носит, он хранит от насильственной смерти, – объяснила женщина. – Ты можешь воспользоваться им завтра в часовне Зеленого Человека.

Гавейн принял талисман. Зеленый с золотом, он был украшен символами и письменами древней магии. Быть может, и в самом деле он мог отвести смерть от руки древнего бога.

Он поднял глаза на хозяйку и почувствовал, как в крови закипает надежда выжить. Женщина нежно посмотрела в ответ и дотронулась пальцами до шрамов на щеке, расцарапанной при расставании с Рагнелью. Воин был растроган, и на его глазах показались слезы.

Вечером все много веселились, хотя вернувшийся домой Берсилак признался, что добыча весь день ускользала от него и поэтому ему нечем обменяться с Гавейном.

– И мне тоже, – ответил воитель, а сам вспомнил, как нелегко ему удалось избежать ласк хозяйки в постели. На мгновение он подумал, что следует отдать зеленый с золотом пояс, но, испугавшись, что без него потеряет жизнь, решил сохранить подарок в тайне.

В последний вечер они пировали, а когда веселье утихло, Берсилак позвал Гингалина.