Он не мог слышать голос диктора и выключил радио. Шанталь затихла, она с испугом смотрела на Томаса. Он застонал и обхватил голову руками. В его голове звучало: 25 немцев, 30 французов, более 100 раненых. Смерть, слезы, кровь. Все это финансируется деньгами, добытыми в Марселе. С чьей помощью? Кто способствует насилию? Томас поднял голову и посмотрел на Шанталь, по-прежнему лежащую без движения, и тихо сказал:

— Вы были правы. Ты и Бастиан. Мы не должны были отдавать золото. Вы руководствовались здоровым инстинктом, когда хотели обмануть Сименона и французскую секретную службу. Это было бы меньшим злом.

— По крайней мере, все, что мы до сих пор предпринимали, не стоило ни одному невинному жизни, — тихо проговорила Шанталь.

Томас кивнул и заговорил:

— Я вижу одно. Я должен изменить свою жизнь. У меня слишком устарелые представления о чести, верности и порядочности. Шанталь, помнишь, что ты предлагала мне еще в Лиссабоне?

— Стать моим партнером, — тут же ответила она.

— С сегодняшнего дня я твой партнер! Без пощады, без жалости! Хватит, я сыт по горло! — Шанталь обняла его и стала целовать. Этими поцелуями был скреплен союз, о котором в Марселе говорят еще и сегодня — и с полным основанием. С декабря 1941 года по август 1942 года по южной Франции прокатилась, как землетрясение, волна преступлений, имевших одну особенность — никто не со чувствовал пострадавшим. Первой жертвой стал марсельский ювелир Морис Пиесо. Пожалуй, если бы 14 января 1941 года в Марселе не было дождя, этот господин не пережил бы трагическую потерю 68 миллионов франков. Но дождь в тот день лил как из ведра, с утра до вечера, и все пошло своим чередом.

Морис Пиесо был очень богатым человеком, 50 лет, с хорошей внешностью. Его магазин размещался на главной улице Марселя. До войны Пиесо имел обширные деловые связи среди лиц, приезжающих в Ниццу, Монако и на Ривьеру. В последние годы у него появился другой круг клиентов. Месье Пиесо стал иметь дело с беженцами из разных стран, оккупированных Гитлером. Пиесо скупал у эмигрантов драгоценности, так как они нуждались в деньгах, чтобы бежать от нацистов дальше, подкупать чиновников, получать визы и доставать фальшивые паспорта. Дляпокупки у несчастных людей их драгоценностей за нок Пиесо использовал очень простую систему: зато сделку, торговался неделями, пока нуждавшиеся в средствах не отдавали товар за половину цены. Его гешефты и, приносили бы сказочные доходы, если бы 14 января селе не шел дождь. В этот день около 11 часов ювелирный магазин Пиесо посетил господин около 45 лет, дорого со вкусом одетый. Естественно, у него в руках был зонт. Аристократическое лицо, безупречные манеры и отблеск превосходства, налагаемый богатством и древностью рода. Как раз все то, что Пиесо любил в своих клиентах. Пиесо был в магазине один. Он склонился в поклоне перед клиентом, пожелав ему доброго утра. Элегантный господин ответил на приветствие легким кивком и пройдя к прилавку, повесил свой зонт с янтарной ручкой на витрину. «Аристократ, — подумал Пиесо, — хочет потратить деньги. Великолепно».

— Мне хотелось бы купить драгоценности, — господин. — В Бристоле я слышал, что у вас хороший выбор?

— Лучший в Марселе. Что бы вы хотели присмотреть?

— Я думал… пожалуй, браслет с бриллиантами что-либо в этом роде.

— У меня имеется богатый выбор. На какую сумму ориентировочно, месье?

— Ну, не знаю, что-нибудь на два-три миллиона.

Черт побери, — подумал Пиесо, — славный денек!

Он подошел к большому сейфу, набрал код и открыл дверь.

— За эту сумму, милостивый государь, можно выбрать неплохие изделия. — С этими словами но положил перед клиентом на черный бархат несколько браслетов с бриллиантами. Покупатель молча их рассматривал. Затем взял один из них. Он был особенно красив, украшенный шестью бриллиантами по два карата.

— Сколько стоит этот?

— Три миллиона, месье (по тогдашнему курсу несколько тысяч марок). — Браслет принадлежал супруге банкира из Парижа. Пиесо выторговал его, вернее сказать выравал, за 400 тысяч франков.

— Три миллиона — это много, — сказал клиент. Ювелир узнал сразу же знающего толк в драгоценностях посетителя. Только нувориши соглашаются с ценой, предложенной ювелиром. Началась торговля. В этот момент вошел еще один джентльмен. Немного хуже, но безупречно одетый, с изысканными манерами и уверенной походкой. В руках у него тоже был зонт.

— Мне нужен ремешок для часов, — сказал он и, подойдя к прилавку, повесил свой зонт рядом с зонтом первого покупателя. В этот момент Морис Пиесо был предан и продан.

Оба господина, вошедшие 14 января 1941 года в магазин Пиесо, казалось, не знакомые друг с другом, на самом деле были старыми друзьями. Только за последние две недели они сильно внешне и внутренне изменились. Раньше они вели себя, как извозчики, плевали на пол, носили обувь и одежду невообразимых расцветок и фасонов, их ногти были грязными, волосы — нестрижеными.

Оба были типичными представителями социальной касты, которую порядочные граждане называли «дном». Чья заслуга в том, что за короткое время удалось двоих бандитов превратить в двух респектабельных господ? Внимательный читатель догадался — Томаса Ливена. Для того чтобы подготовить морально обоих преступников к проведению запланированной акции, Томас и Шанталь пригласили их на обед. Обед был в задней комнате заведения «Дорогой папа», что на Рю де Парадис, у биржи. Бандитов звали Фред Майер и Пауль де ла Рок. Они давно были членами банды Шанталь, но в Марселе их не знали, так как они работали в тулузском филиале.

Пауль де ла Рок, потомок гугенотов, был высокого роста, худощавый, по профессии — художник, специализирующийся на изготовлении фальшивых копий с картин, говорил с южнофранцузским акцентом. Несмотря на условия жизни, в его лице был аристократизм. Фред Майер — профессиональный «медвежатник», одновременно занимался отельными кражами, контрабандой и мошенничеством. Говорил также с южным акцентом простонародья.

Потирая руки и ухмыляясь, Пауль и Фред прибыли к Томасу и Шанталь на обед. Отпрыск гугенотов предложил:

— Давайте как шарахнем по одной перед жратвой!

— Перед обедом, — заметил Томас, — господа не пьют аперитив, пока не побреются, не подстригутся и не отмоют руки и ногти. В таком виде, как у вас, не садятся за стол.

— Закрой пасть, — проворчал Фред, который, как и Пауль, плохо знал Томаса. — Кто ты такой, Шанталь-шеф?

Не размыкая губ, Шанталь приказала — Выполнять все, что он скажет. Марш в парикмахерскую и затем принять ванну.

Шепча проклятия, оба отправились выполнять указание. Оставшись с Томасом, Шанталь набросилась на него, как дикая кошка.

— Я поддержала тебя, не зная зачем. Видимо, чтобы укрепить твой авторитет перед братьями, но я не хочу быть слепым орудием в твоих руках. Это моя банда! Уяснил?

— Мне очень жаль, но в таком случае мы расторгнем договор.

— Как это понимать?

— Я не твой служащий. Мы или равноправные партнеры, или никто!

Она смотрела на него, прищурив глаза, и бормотала что-то невразумительное, затем стукнула кулаком по его плечу.

— Хорошо, будь по-твоему, проклятая собака. Только не впадай в иллюзии, я это делаю не потому, что влюбилась в тебя. Понятно?

— Понятно! — В знак примирения они выпили коньяк. Через 45 минут вернулись Пауль и Фред. Они выглядели теперь прилично. За закуской Шанталь объявила:

— Кто выступит против Пьера, будет иметь дело со мной. Поняли?

— Что случилось, Шанталь? Ты еще не…

— Заткнись! Пьер — мой партнер.

— О святые отцы, куколка, кажется, втрескалась, — заметил «медвежатник». В следующее мгновение он получил увесистую пощечину. Шанталь прошипела:

— Думай о себе, дерьмо.

— Нельзя уже ничего и сказать, — вставил Фред.

— Дерьмо не может вмешиваться.

Несмотря на раздражение, Шанталь показала, что научилась кое-чему у Томаса:

— Жри пристойно, поросенок, что за манеры. Он режет спагетти ножом.