Не помню, как это прекратилось, и у меня возникло желание посмотреть на окно, представляя там звездное небо, потом космос, возникла ясность, что он ушел, и в то же время казалось так глупо говорить «ушел». Потом вдруг - пронзительная ясность: Будда везде. От этого снова возникли непереносимые озаренные восприятия. Я просто лежал и повторял: Будда везде. Это было самым большим открытием в моей жизни. И несмотря на то, что было восприятие «ушел», я по-прежнему чувствовал его присутствие. Мне казалось, что он и сейчас оставался за моей спиной. Но это другое присутствие, не такое, как когда он был со мной и я просил его. Когда смотрел на тот угол, где он был, возникала экстатическая преданность и не хотелось отходить от этого угла, повторять «мой мальчик» и испытывать нежность-преданность. Я вставал, подходил к окну, таскал зачем-то за собой подушку, опять залезал в гамак - все было невыносимым. И подушка, и когда брал ее, шел, снова и снова возникала пронзительная ясность, что Будда везде, и в этой подушке, это все Будда. Было стремление, от которого словно поджигались тонкие золотистые нити, идущие от сердца во всех направлениях, были образы разных существ, я не знаю, кто они, но есть уверенность, что это ищущие существа, что их много, я очень хочу к ним.
Тора вспомнила, как Томас зачитывал кусок текста, вытащенного им из своего погружения – там тоже было про восприятие Будды. Это было так давно – как в другой жизни. Возникла пронзительная ясность: «без преданности – тупик».
- Потом это состояние несколько раз возвращалось ко мне, - продолжил Нортон после небольшой паузы. – Как-то мы были с ребятами в походе в горах, в палатке было холодно. Я натянул чьи-то первые попавшиеся теплые штаны. Тут другой парень сказал, что тоже хочет их одеть, что он мерзнет. Кто-то предложил ему свои штаны, которые даже теплее, но тот отказался, стал говорить о том, что размер не совсем его, что ему будет неудобно – это было глупо, потому что мы все были примерно одинакового роста, и почти не следили за тем – какая вещь чья, но он продолжал настаивать. Я понимал, почему он хотел именно те штаны, и почему я тоже их хочу - они выглядели пупсово, обтягивали попку, и мне хотелось, чтобы девчонки видели меня именно в таких штанах. Возникло желание отдать ему штаны, но не потому, что «надо», а именно захотелось испытать такое желание не быть жадным, захотелось попробовать испытать радость от того, что отдаю, что не испытываю негативного отношения к жадности того пацана. Я их снял, отдал, и получилось впрыгнуть в радость. Вдруг возникло экстатическое наслаждение в груди, горле и сердце, потекли слезы, и возникло сильное желание отдавать все, что у меня есть, все самое ценное, все озаренные восприятия, вообще все, что можно отдать. Это длилось несколько минут и состояние было очень устойчивым. Тогда я ясно понял, что преданность всегда сопровождается радостным желанием отдавать.
Мягко облизывающие песок мелкие волны вдруг стали мелко и быстро накатывать на берег, перепрыгивая друг через друга, как опоссумы. Тору привлек их шум, она улыбнулась, но сразу же вернула внимание к тому, что говорил Нортон.
- Я вспоминал еще вещи, которыми хочется обладать, и представлял, как радостно отдаю их. Когда мы легли вечером спать, во время очередного всплеска преданности я вдруг вспомнил это самое первое восприятие присутствия Будды, когда я засыпал в гамаке. И снова отчетливо возникло это восприятие, будто он снова передо мной, под потолком палатки или даже чуть выше нее. Возникла алмазная твердость в груди, словно мое тело было «пересечено» нерушимо твердым шаром диаметром с метр. И преданность до слез. Яркая благодарность от того, что он снова пришел. Я снова стал молча говорить ему что-то, в этих словах не было смысла и я не хотел, чтобы этот смысл был – хотелось просто что-то говорить ему – словно это помогало выплескиваться преданности, стремлению стать им. Преданность резко усилилась, я стал вспоминать это желание отдавать, стал представлять, будто отдаю что-то кому-то близкому, и неожиданно возникло экстатическое наслаждение в груди, горле и сердце. В сердце было особенно невыносимо. Когда это наслаждение ярко вспыхивало, вокруг тела будто образовывалось целое облако наслаждения, а само тело, как и пространство вокруг него, было пропитано мягким наслаждением.
Нортон замолчал, и минут пять они просто шли вдоль кромки воды, молча, бесцельно.
- Ты читала Брэдбери? – Вопрос был довольно неожиданным, и Тора даже растерялась на несколько секунд. – У него есть рассказ о том, как некий путешественник во времени отправился в прошлое – во время динозавров, и там раздавил бабочку, а вернувшись в свое время обнаружил, что страной управляет другой президент.
- Да, что-то такое помню. – Тора явно не могла понять, к чему этот вопрос.
- Микроскопическое воздействие на прошлое может привести к огромным сдвигам в будущем.
- Ну… - Тора даже не нашлась, что и сказать. – И что? Если ты о дайверах, то они никуда не путешествуют ведь, они просто получают доступ к информации, словно смотрят телевизор.
- Я не о дайверах. – Нортон замедлил шаги, и они пошли вдоль самой кромки воды. – Я о концепции. Концепция, выраженная в этом рассказе, прочно укоренилась в людях – концепция о том, что малое воздействие может привести к огромным последствиям. Но в самом ли деле это так?
- Никогда не думала об этом. – Тора пожала плечами. – Не вижу, какое это может иметь значение.
- А ты не торопись. Давай подумаем вместе.
Где-то впереди завизжали девчачьи и пацанячьи голоса, и в океане замелькали яркими вспышками дельфинячьи спины.
- Мне кажется, они понимают друг друга лучше, чем мы, - Тора задумчиво прикусила губу. – Давай, подумаем – но пока не понимаю – что тут можно думать.
- Возьмем, к примеру, человека довоенного. Его поступки на сто процентов обусловлены его омрачениями – негативными эмоциями, концепциями. Допустим, этот человек уверен, что обязан ежедневно мыть посуду, чтобы она не оставалась на ночь. Иногда он забывает ее помыть и испытывает чувство вины, раздражение и т.д. Чаще всего он ее моет каждый день. И вот появляется наш путешественник во времени – для краткости назовем его «демоном» - и кидает под ноги этому человеку банановую кожуру. Тот поскальзывается, падает, матерится, ссорится с мужем и так далее – вроде как течение хода событий изменено. Но в самом ли деле? Все те механизмы, которые оказывали свое влияние, продолжают его оказывать, и часом раньше или позже посуда будет помыта. Окажет ли это влияние на другие процессы?
Тора пока еще никак не могла понять – куда Нортон ведет, и слушала его в пол-уха.
- Допустим, от помывки посуды зависели какие-то другие действия. Например муж хотел приготовить фирменный салат перед приходом гостей, а салатница все еще не помыта. Желание произвести впечатление и другие механизмы заставят его подсуетиться перед приходом гостей, он отставит в сторону другие дела и таки сделает этот салат. А если не сделает? Изменится ли что-то в его будущем? Люди так часто хотят что-то сделать и не делают – изменит ли что-то этот конкретный случай?
- Похоже, что нет.
- Я уверен, что нет. Трактор будет ехать в колее, и даже если пьяный тракторист будет крутить рулем туда-сюда, направление движения и его скорость существенно не изменится. Ход событий в жизни обычного омраченного человека похож на движение этого трактора. А если мы рассмотрим жизнь человека, который руководствуется желаниями радостными?
- Ну… поскользнувшись на банановой кожуре он просто поднимется и продолжит делать, что делал.
- Верно. – Нортон сделал паузу и, видимо, должен был бы перейти к тому – ради чего затевался этот экскурс. – Посмотрим теперь на это с другой стороны. Допустим, я хочу измениться. Допустим, я испытываю сильное радостное желание изменить тот состав восприятий, который сейчас для меня является привычным. Ты бы хотела измениться?
- Я? – Тора даже руками развела. – Ну конечно!