Прямой путь к Мао Цзэдуну был невозможен, но, с точки зрения части руководителей в Москве, существовала возможность обратиться к его ближайшему помощнику в международных делах, к главе правительства КНР Чжоу Эньлаю.

В то время первым лицом в Москве был Л. И. Брежнев, который, очевидно с умыслом, отдавал как бы на откуп Председателю Совета Министров СССР А. Н. Косыгину реализацию очередных шагов в отношениях с КНР. Вероятно, А. Н. Косыгин думал, что возможность встречи и переговоров с Чжоу Эньлаем остается. При этом А. Н. Косыгин считал главной целью немедленное прекращение стрельбы на границе с обеих сторон.

Столкновения с применением оружия в районе острова Даманский имели место 2 и 15 марта 1969 г., а во второй половине марта А. Н. Косыгин вызвал в свой рабочий кабинет в Кремле одного из сотрудников аппарата ЦК КПСС, который хорошо владел китайским языком, и велел ему позвонить по еще формально сохранявшейся «горячей линии» телефонной связи с Пекином. Алексей Николаевич Косыгин сказал, что он хотел бы поговорить с главой правительства КНР Чжоу Эньлаем.

Это означает, помимо всего остального, что после осмысления произошедших событий руководители в Москве первыми показали, что они хотели бы прекращения стрельбы на границе и начала переговоров. Они сделали этот шаг, несмотря на уверенность в том, что вина за начало применения огнестрельного оружия лежит на Мао Цзэдуне.

Когда прозвучал звонок из Москвы, дежурный, находившийся у телефонного аппарата в Пекине, выслушал изложение слов А. Н. Косыгина. После паузы прозвучал ответ, что «с советскими ревизионистами нам не о чем разговаривать».

А. Н. Косыгин, которому были переведены эти слова, велел повторить его запрос о разговоре с Чжоу Эньлаем, подчеркнув, что Председатель Совета Министров СССР хотел бы поговорить с Премьером Госсовета КНР. Из Пекина прозвучал тот же ответ.

Так попытка Москвы вступить в переговоры была отвергнута Пекином.

Прошло немного дней после этой неудачной попытки, и несколько человек в Москве (в том числе и автор) обратили внимание на то, что Линь Бяо, единственный в то время заместитель председателя ЦК КПК Мао Цзэдуна, выступая с докладом на IX съезде КПК в начале апреля 1969 г., сделал совершенно неожиданный шаг. Он раскрыл и перед всем миром, и перед населением Китая, и перед партией, не говоря уже о руководителях КПК-КНР на всех уровнях, тот факт, что после вооруженных столкновений на советско-китайской границе в марте 1969 г. Москва — в лице второго человека в государстве, главы правительства! — обратилась в Пекин с предложением обменяться мнениями по линии «горячей связи». Иначе говоря, Линь Бяо оповещал, что Москва хочет прекращения огня на границе.

Из этого можно было сделать вывод о том, что Линь Бяо не только сам не отдавал приказа о начале стрельбы на границе, но и был заинтересован в том, чтобы снять с себя всякую возможную ответственность и за начало, и за продолжение такого рода инцидентов. Более того, Линь Бяо проявил заинтересованность в том, чтобы предать гласности тот факт, что, несмотря на предложение Москвы, стрельба не прекратилась и переговоры между сторонами не начались.

По сути дела, Линь Бяо показывал, что он бы предпочел переговоры с Москвой продолжению вооруженных столкновений на границе. Он как бы выгораживал Мао Цзэдуна и прозрачно намекал, что ответственность за доведение отношений до такого уровня и за отказ от переговоров с Москвой ложится на Чжоу Эньлая. Хотя в КПК для всех ее руководителей было очевидно, что Линь Бяо в данном случае осуждает действия не только и не столько Чжоу Эньлая, сколько Мао Цзэдуна, без санкции которого Чжоу Эньлай не делал ни одного шага.

Кстати сказать, в то время некоторым китаеведам в Москве, и мне в том числе, представлялось, что некоторые военачальники в КНР — маршалы Чжу Дэй и Пэн Дэхуай, которые всегда выступали за исключительно мирные отношения, прочные отношения военного сотрудничества, не допускали и мысли о возможности военного столкновения между нашими странами и тем более были против войны между Китаем и СССР.

Выступление Линь Бяо также показывало, что в руководстве КПК-КНР в то время шла серьезная борьба по вопросу о том, как строить отношения с нашей страной и с США. И если Мао Цзэдун и его внешнеполитическая тень Чжоу Эньлай полагали, что главная цель состояла тогда в изменении характера отношений между Пекином и Вашингтоном, в нормализации и налаживании этих отношений, причем в случае необходимости и за счет пролития крови на советско-китайской границе, то Линь Бяо полагал, и это следовало, в частности, из его доклада на IX съезде КПК, что спор с Москвой — это ссора в своей социалистической семье, пусть серьезная, но среди своих. Тогда как с США у КНР, у социалистического государства, существуют несомненно более серьезные противоречия, чем с СССР. Линь Бяо мог соглашаться и на нормализацию отношений с США, но при известных условиях.

Таковы были в то время позиции Линь Бяо и Чжоу Эньлая, их взгляды на отношения с нашей страной.

В связи с этим можно вспомнить о случае, свидетелем которого я был в 1965 г. во время визита А. Н. Косыгина в Пекин. Разговаривая на аэродроме с встречавшим его Чжоу Эньлаем, А. Н. Косыгин, в частности, спросил: «Мы, в Москве, знаем вас; знаем товарища Мао Цзэдуна. А кто такой этот Линь Бяо?» Тогда этот вопрос остался практически без ответа. И вот спустя четыре года А. Н. Косыгин, после неудачной попытки поговорить с Чжоу Эньлаем и спустя короткое время после появления доклада Линь Бяо, мог попытаться по-новому ответить на свой же вопрос.

До событий на Даманском граница с Китаем не была укреплена. В наших газетах того времени приводился характернейший факт: во время мартовского боя ящики с патронами подвозили к заставе у острова Даманский окрестные крестьяне на дровнях.

После 2 марта 1969 г. перестрелки и бои местного значения на границе продолжались. При этом применение оружия на границе с нашей стороны было поставлено в Москве под строжайший контроль. Было дано распоряжение открывать огонь, причем из специально и точно оговоренных огневых средств, только после получения разрешения на это от имени руководства ЦК КПСС. Поэтому перед началом ответной стрельбы с нашей стороны всегда была некоторая «пауза»… В Пекине, очевидно, прекрасно понимали, каков механизм принятия решений в Москве и как это связано с применением оружия нашей стороной.

Огонь на острове Даманском прекратился 15 марта 1969 г., сразу же после того, как с нашей стороны впервые была применена система залпового огня «Град». При этом китайская сторона понесла большие потери. Очевидно, что после этого из Пекина поступил приказ больше не открывать стрельбу в районе острова Даманский.

Мне представляется, что Мао Цзэдун сначала теоретически открыл путь к применению оружия против нашей страны, ввел в теоретический и идеологический арсенал своей партии мысль о допустимости войны против СССР. Затем он санкционировал применение огня на границе. Мао Цзэдун взял курс на подготовку к войне.

В Пекине в 1966–1967 гг. на стенах домов можно было прочитать призывы типа: «СССР — наш враг!» В непосредственной близости от посольства СССР в КНР вывешивались многочисленные лозунги воинственного националистического содержания. В типичной дацзыбао будущие врачи, студенты Пекинского института китайской медицины писали:

Это плоды воспитания в духе идеи Мао Цзэдуна о допустимости войны против нашей страны, о подготовке к ней. Мао Цзэдун полагал, что нужно пролитой кровью разделить наши народы и нации. Он во всем этом виноват. Он виновен и в начале стрельбы, и в том, что допустил войну в теории, и в подготовке населения Китая к войне. Все, что толкуется как усиление наращивания вооруженных сил нашей страны на границах с КНР, что происходило после событий на острове Даманском, — это реакция на поворот в наших отношениях, это сугубо оборонительные меры. С нашей стороны никогда не допускалась мысль о возможности первого удара по китайским позициям и вообще о широкомасштабных наступательных действиях.