20

В восемь утра, как и условились, Алексей просигналил под Вериными окнами. Она высунулась из окна и помахала рукой:

– Поднимись на минутку!

– Привет. – Он возник на пороге, толкнув незапертую дверь, и Вера, как ни старалась в это утро настроиться на деловой лад, поневоле залюбовалась его высокой статной фигурой. Косой луч солнца, падавший из окна лестничной клетки, искрился в темных волосах, а глаза его как-то вдруг потемнели и полыхнули синим огнем, перехватив ее восхищенно засветившийся взгляд…

Губы их одновременно дрогнули – оба хотели что-то сказать, но сдержались, продолжая молча глядеть друг на друга. И в этой минутной немотной паузе оба любили друг друга глазами, любили на предельном накале чувств, со всей страстью и нежностью, на которые только были способны и которых прежде в себе не подозревали…

И в этот момент они поняли: как ни старайся – существовать рядом, пытаясь честно играть роли брата и сестры, они никогда не смогут… Этот минутный взгляд, в котором они потонули, в котором мысленно любили друг друга так, как мечтали, – взгляд этот перечеркнул все их усилия поверить в то, что они и в самом деле – брат и сестра! Нет, это были только роли, а исполнители ролей оказались плохими актерами. И достойно сыграть спектакль им вряд ли удастся…

Только под его взглядом Вера поняла, что ее надетая на голое тело блузка полурасстегнута, и, краснея, торопливо застегнула ее до самого воротничка.

– Ты готова? – глухим голосом спросил Алексей, откидывая со лба упавшую прядь.

– Да. Вот это возьми.

Она протянула ему две заранее приготовленные объемистые спортивные сумки.

– Ого! – Алеша с трудом приподнял их. – Ты что, кирпичей туда наложила?

– Знаешь, в таком деле всякое может понадобиться, вот я и… Тебе тяжело? Давай помогу!

– Глупости только не говори – сумки как сумки… Так я спускаюсь?

– Угу, спускайся. А я только дверь запру.

– Слушай… – Он критически оглядел ее фигурку, одетую в джинсы, легкую блузку и курточку. – Ты бы чего потеплее надела… Замерзнешь! Сколько мы там времени проторчим – неизвестно, а на улице ветер.

– Не волнуйся. – Вера с благодарностью ему кивнула: кто еще, кроме мамы, стал бы заботиться о таких вещах… – Я теплое с собой прихватила.

Алексей поставил сумки в багажник, Вера уселась на переднее сиденье, накинула ремень и опустила боковое стекло – в салоне было очень накурено.

«Ну что он там возится!» – нервничала она. Алеша что-то замешкался, а ей отчего-то не терпелось поскорее тронуться с места.

Наконец он уселся за руль, закурил, улыбнулся ей:

– Ну, в добрый час! Тебя не продует?

Распугав мирно чирикающих воробьев, машина рванулась к Садовому, чтобы, промчавшись вдоль осевой, вырулить на шоссе Энтузиастов, а там уж до окружной рукой подать… И вот она – дальнобойная трасса, позади – тяжко ворочающийся со сна субботний похмельный город, впереди – встрепанные и сомлевшие, словно птички, весенние деревушки, разнежившиеся на солнце поля, – скорость, весна, неизвестность!

И Вера радовалась, глядя в окно, – и полям, и солнышку, и свистящему за приоткрытым окошком ветру, а пуще всего – тому, что мчались они все дальше от города, таящего камень за пазухой, от города монстров, нападающих из-за угла… Это расцветающее вольготное утро, загородная трасса с ее бегом наперегонки, диковинная и неведомая цель их путешествия – все это влекло, будоражило и вселяло надежду: а вдруг и впрямь все темное, все ужасное кончилось, вдруг. Всегда теперь будет так – солнце, дорога, свобода и они…

Она поглядывала то в окно, то на Алексея и вспоминала слова отца Александра: «Утро вечера мудренее… Вы на пороге иного жанра!»

«Неужели и вправду?» – подумала Вера и вздохнула, не смея открыть свое сердце радости. А как бы хотелось…

Там, в городе, у подъезда, Вера отчего-то разнервничалась и никак не могла дождаться, когда сборы закончатся, чтобы выехать со двора. У нее было такое чувство, словно они – мишени для невидимого, хорошо замаскированного снайпера. Словно кто-то следит за ними, оставаясь в тени…

Но теперь, вырвавшись за черту города, она воспрянула духом и впервые за долгое время смеялась, наслаждаясь весенним утром, и дышала полной грудью, словно выдохнув угар кошмара, душивший ее… И Алеша тоже немного расслабился и любовался, на нее глядя, а Вера, делая страшное лицо, тыкала пальцем, указывая на дорогу: мол, туда смотри, туда!

И казалось – прошлому не угнаться за ними, на бешеной скорости рвущимися в новый век, за ними – вечными как мир мужчиной и женщиной, любящими наперекор целому свету, восставшему против них… Да, ничто не существовало сейчас для этих двоих… Вот только лежала в бардачке старинная карта… и посверкивала у Веры на шее золотая рыбка… и оба они принадлежали к проклятому роду, и заклятья с них никто не снимал!

А вслед за их бежевым «жигуленком», скрываясь за вереницей машин, неотступно следовал видавший виды, затерханный «мерседес» ядовито-желтого цвета…

Если бы Вера внимательнее вглядывалась в зеркало заднего вида и следила, не сидит ли кто у них на хвосте, она бы непременно узнала этот потертый «мерседес»… и его владельца!

Интуиция не обманула ее. Там, в доме Даровацкого, готовясь к отъезду, они находились под прицелом красных от бессонницы глаз. С самого дня гибели старика Аркадий следил за каждым их шагом. Он знал теперь не только о карте и кладе – ему было известно и место расположения усадьбы, и назначение золотой рыбки. Вера была права, догадавшись, кто именно прятался под окнами особняка в ту ночь…

И теперь он гнал вслед за ними, стараясь не отставать, но при этом и себя не выдать… Все эти дни Аркадий не пил спиртного, не спал и практически ничего не ел – сознательно изнурял себя, чтобы достичь состояния голодного дикого зверя, готового ко всему… Он держался на допинге, добытом за немалую сумму, и теперь мог быть уверен в себе – злой азарт переполнял его мускулы, нервы взвинчены и напряжены до предела, а цель горячила воображение: богатство, несметное и никому не ведомое богатство, ждало его впереди! Вот оно! Кажется, теперь он достигнет всего, жизнь высоко вознесет его над толпой – настоящая жизнь, в которой все, что бы ни окружало его – и люди, и антураж от виллы до безделушек, – было бы по-настоящему дорого и красиво… И на пути к этой цели стояли только двое – эта парочка, замученная своими интеллигентскими комплексами. Да чего там, Верка не в счет – что он, с бабой не справится? Остается один «сыночек» – так он мысленно окрестил Алексея, – ну да с этим он разберется одной левой…

Аркадий распалял себя, понимая, что придется идти до конца, – свидетелей в этом деле быть не должно. Что ж, такой шанс судьба дарит только однажды, и он докажет судьбе и себе самому, что он, Аркадий Корецкий, из породы победителей, что он сумеет выигрывать и эта жизнь ему по плечу!

И когда его влажная от пота рука соскальзывала в карман за платком, чтобы обтереть лоб, ладонь ласкала холодная сталь пистолета.

Ногинск оказался городочком милым, стареньким и уютным. Он словно бы улыбался застенчиво, щуря глазки-окошки своих деревянных домишек и лавочек, спускаясь по косогору к реке, перепоясанной мостом, торгуя чем Бог приведет прямо с машин на рыночной площади.

Вера попросила Алешу притормозить на одной из покатых улочек возле центрального универмага, окруженного ларьками и магазинчиками. Выскочила из машины, юркнула в щель деревянной двери на толстенной тугой пружине, которая бахнула за ее спиной, сотрясая расписную фанерную вывеску с надписью «ОВОЩИ», и вскоре появилась из овощных недр, обнимая газетный кулек с жареным арахисом.

– Сейчас чуть перекусим и двинемся дальше, – возвестила она. – Открой-ка багажник.

– Зачем? – Алеша начал заметно нервничать. – Как я понял по плану, мы минут через двадцать будем у цели. Можем и потерпеть!