Лорд рядом встал, сложив руки на груди.

— Что-то не так? — спросил озабоченно, заметив как вытянулось лицо женщины.

"Нет, он точно издевается", — уставилась на него.

— Здесь, — ткнула в сторону куска пластика рукой. — Должна быть плата.

— Не знал, — улыбнулся.

И что сказать на это? Спорить, доказывать — что и кому?

— Пойдем другим путем, — буркнула себе под нос. — Откуда у тебя переговорник?

— Кто-то принес, не помню.

— А если напрячься?

Мужчина подсел к ней, забрал прибор и покрутил в руке:

— Ну, хорошо: я видел такую штуку, поэтому и создал.

— Как макет?

— Да.

— Где видел?

— Не припомнить — много путешествую.

— И создаешь, что видишь?

— Да.

— Зачем?

— Интересно.

— Да?

Стася обескураженно смолкла. Ей подумалось, что то нагромождение самых разных вещей из разных веков, эпох, оказывается, всего лишь театральный реквизит. Такое хобби у лорда. У нее вон в Древнюю Русь бегать было, а у него создавать "по образу и подобию" на что взгляд упал. Сам собой напрашивался вопрос: где же и каким образом он путешествовал?

Хотя разумно рассуди и удивляться нечему. В мире, где средневековая армия рубится в пригороде английского городка времен короля Георга, а крестьяне убирают урожай самым допотопным образом недалеко от пляжа, где в солнцезащитных очках на лежаках и под зонтами отдыхают горожане, нетрудно встретить что угодно и кого угодно.

— У вас карта есть? — спросила. Надежда еще теплилась добраться до истины и хоть что-то сложить, найти выход или какую-нибудь закономерность. — Карта, глобус?

— Трудно было бы составить, ведь мир меняется ежесекундно. Да и зачем? Не вижу смысла.

— Но как же границы твоих владений?

— Их нет.

Стася поерзала: внутри начало закипать раздражение, терпение же таяло.

— Принцесса Стесси владела одной территорией, ты другой.

— Номинально. Так было всегда.

— То есть, по сути, этими землями правил ты, твои предки испокон веков?

— Я не правлю, а контролирую.

— Что или кого: подданных, урожай?

— Одно и тоже.

— Подожди. Тебе платят ренту, аренду, налоги, не знаю, что там еще может быть? Продукты в замок доставляют?

— Бывает. Но это не мое желание — блажь, как ты выразилась, «подданных».

— То есть это не обязательно.

— Нет.

— А рабочие?

— Каждый занят своим делом. Нравится — пожалуйста.

Фы-ррр! К какому строю все это причислить?

— Рабы у вас есть?

— Есть.

Хоть что-то! — вздохнула облегченно: какая-то точка отсчета появилась!

— Твои рабы…

— Рабы самих себя.

— Фу, ты! — сдалась Стася. Минут десять молчала, пытаясь найти вопрос, на который получила бы четкий и исчерпывающий ответ, объясняющий хоть что-то. Нашла:

— Если вся территория и так принадлежит тебе, зачем было жениться на женщине, что ненавидишь?

— Чтобы прекратить ее отвратные деяния и с тобой соединиться.

— Ты меня знал?

— Очень хорошо. Но ты всегда была занята чем угодно, только не собой и не теми, кто окружал тебя. Ты вечно идешь в бой, но не с кем воевать и не за что. Пора было остановиться и в этом Стесси помогла, она как раз собою занималась, а ты мешала очень ей.

— Она моя сестра?

— Нет, — он рассмеялся.

Что за путаница!

— Как я могла ей помешать?!

— Не злись…

— Не запутывай меня! Ответь нормально!

— Отвечу, не нужно волноваться. Сколько у тебя рук? Ног? Сколько клеток в одном микроне ткани? Сколько мыслей и желаний у одной в минуту?

— Намекаешь на множество в одном?

— Прямо говорю. Личность — совокупность принципов и качеств, характер — составлен из привычек и пристрастий, особенностей. Сколько их? А человек один. А настроение? Меняется порой ежеминутно. Оттенков масса — а ты один и каждый отражается в тебе и, преломляясь, отправляется во вне. Природа — название одно, а какое множество определений в него входит? И что не возьми, любую единицу: стихию, вещь или существо, все проявляет многообразие, перекликаясь меж собой и оставаясь неповторимым, несет в себе миллиард составных частей, схожих и не схожих.

— Хочешь сказать, я часть Стесси?

— Не точное определенье, а впрочем, точно можно только ощущать… Ты и она — одно. Раз ты дала ей волю, а она, как более коварная и избирательная вышвырнула тебя совсем. Она хотела власти полной и потому, ты не устраивала ее.

— Я ничего не понимаю!

— Это просто. Как, что-то совершив отвратное, человек пытается отодвинуть проступок в глубь памяти, оправдывает себя, пытается забыть или назвать иначе то, что сделал, чтобы даже названием себя не раздражать. И получается на время. Но час приходит и твое, отторгнутое тобой же, возвращается к тебе, как блудный сын садится у порога не у чужого дома — своего. Весь путь, любой — он от себя к себе. Иной дороги не бывает.

Стасю качнуло: ей стало вдруг все ясно, сложилось то, что ускользало: Стас из технократии, тот призрак, что явился в ее мир. Она. Все это — одно, одна: мужское, что давило женское и мучилось — Стас, женское, что ненавидело мужчин, мужским задавленное, но не мужчинами — собой — Стесси. Сама себе придумала сценарий, сама же следовала ему и сама же на себя и сетовала. И было б ясно это много раньше, если б она была внимательней. Ведь Тео куда как ярко показал пример, придумывая себе неизвестно что, и с этим же боролся.

— Все это?… — прошептала, еще с трудом смиряясь и свыкаясь с абсурдной и все же удивительно разумной мыслью.

— Все, от мала до велика, имеет свой объем проявления.

— Фракталы, — прошептала. Не только клетка или миры, но и человек — одно по сути, но в разных проявленьях, в разных мирах как цепь одна, а звеньев масса, одно в траве лежит, другое тянется к колодцу, но суть одна и связаны они.

— Я думала, что только миры отображаются.

— Так не бывает. Нет законов, что действуют в одном отрезке и для одного. Есть ты, а значит есть твое отражение, и оно способно отразить себя, в себе — тебя. И так до бесконечности отмерянных тебе преобразований, миров. Стесси в какой-то удобный момент отразилась от тебя, отринула и стала жить самостоятельно, не продолженьем, а началом. Но знала, как и я, что рано или поздно две ветки встретятся, ведь растут они из одного ствола. Так и случилось, все встало на свои места.

— А ты: Чиж, Тео?

— Это я, один из проявлений. Но уходил не от себя, а за тобой. Как руки обнимают озябшие плечи, как палец тянется к губам, — прошептал, клонясь к ней.

Что это было: сон, явь, наважденье? Очарованье голоса, зовущее мерцание в зрачках, объятья властные и нежные, в которых Стася утонула, как в омут с головой ушла. Он целовал ее — она забыла время.

Когда такое было, как произошло? Его глаза и руки, упругость мышц, тепло кожи под рукой и прохлада шелковых волос. Ее желанье острое принадлежать ему, сейчас, здесь, забыв запреты, неудобство и смущенье, себя саму.

"Что с тобой?" — лишь мельком удивилась.

Очнись! — попыталась отстраниться и вновь затихла под его рукой, под властью губ, объятий. Смирилась и вдруг взбунтовалась, но что ею двигало? Желание уйти? Скорее наоборот — остаться, но словно чуяла — останется навек, и испугалась.

— Нет.

Арлан придержал ее и улыбнулся, вглядываясь в черные от страсти глаза:

— "Искусный волокита знает — иногда три тихих «нет» — синоним «да».

— Ты слишком самоуверен.

— А ты испугана и бьешься словно птаха, но почему? Ведь ясно все тебе и мне.

Стася минуту молчала и дернулась:

— Отпусти.

Лорд разжал объятья, развел руки и отвернулся, скрывая печаль в глазах.

А Стася прочь ринулась, но от него ли?

От себя. От желания, от острого, как в грудь кинутый кинжал, сожаленья в сердце, пустоты что без мужчины ее окружила. Бежала от того, что было бы, от сожаления, что не случилось, от глупости, что натворила бы и от печали, что сдержалась и воспротивилась.