Станислава смотрела сверху вниз, уже не озадачиваясь, как за миг взмыла и очутилась там, куда шла много дней, и видела не серое кирпичное здание, обвитое плющем, а дуб как минимум столетний. И ничего, и никого вокруг. Под деревом в тени веток лежал Теодор и грыз перо гусиное, обдумывая сонеты. Листы бумаги валялись рядом, развеянные ветром.

— Фантазер, — шепнул с улыбкой Николас. — Он был поэтом и до сих пор им остается. Только сочиняет не на бумаге. В тайне от меня он убегает в другие миры и шепчет на ухо свои сонеты, что воплощают в жизнь живущие поэты. И друг твой Кир, придя в себя, уверен, станет стихотворцем, и удивится, удивит других открывшимся вдруг даром, — засмеялся Николас. Стася же невольно улыбнулась, представив недоумение друга робота и программистов. Ей стало легче и спокойнее. Может уютные объятья Арлана ее согрели и прогнали прочь озноб страха? — Здесь многие грешат тем: рождается идея, как дитя, и прочь уходит воплощаться мыслью посланной или плотью — рождением того, кто с ней ушел, чтобы ее осуществить. Остальные? Тоже самое, любовь моя. Кто как привык, тот так живет. Но некоторым неуютно без близких, счастье их неполно и, как Карина, они просят вернуть родных, что живут без них, что не пришли еще — не время. Стесси не брезговала выполнять их просьбы, и в вашем мире, любом другом умирал человек. Неправильно, все в срок должно быть. Так Горбун из Ньюсвика родится вновь не раньше, чем осознает, что он умер первый и стал причиной чумы. Патрик, срок придет, встретится с Кариной, если любил, и воля в том будет его. А не любил, свой нарисует мир и будет дальше жить, но без Карины. Она же родится вновь, чтобы найти того, кто суть ее, она его.

— Она уже ушла, — догадалась женщина. Как иначе? Несчастных здесь не видно, а она была несчастна.

— Ты права, — рассмеялся Арлан. — Как видишь, страшного тут нет, и говорить, и знать возможно, не открывая рта, не прикасаясь — чувствуя и ощущая. Какие ж тут границы, какое время, пространство, карты, местность? Их нет, как нет преград для мысли.

— А будь Стесси на моем месте?

— Она бы питала надежду Карины, вернула Патрика и сделала несчастными двух.

Стася молчала. Тяжело, со скрипом, стоном складывалось увиденное и услышанное. Душа ей говорила — да, правда, прав, но естество претило: как же так? Тоска вдруг начала давить опять, внезапная, как приступ лихорадки.

— Не она, не твоя, — прижался губами к виску Арлан. — То друзья твои печалятся, то память сердца.

— Оно уже не бьется…

— Зачем?

— Как?… Когда же я успела? Я шла тебя спасти.

— И ты спасла. Тех, кто подчинялся Стесси и не мог родиться вновь, мучился в ее безумной ненависти.

— Она не убивала… не давала им родиться.

— Это мука оставаться, когда готов уйти, когда уже зовут. Я тоже грешен в том. Ведь ты должна была уйти — вот что она задумала. Она же поселила свою частицу в тех, кто шел со мной — твоих и моих товарищах, всей группы. Вышло так, что лаборант сошелся с женщиной, и та должна была родить… тебя. А я не дал. Теперь у них родится другой ребенок — не ты, и много позже. Тот круг, пятно, зовущее тебя — ты помнишь? Ты могла вернуться туда, что называешь «домом», почти сразу. Кори же, я повинен.

Стася заплакала, но слезы сами лились и были так легки, как летний дождик, орошающий истосковавшуюся по нему землю. Ладонью щеку Николаса накрыла, коснулась губ его:

— Я тебя люблю, и чтоб не сделал ты — заранее прощен.

— Ты плачешь, — губы оросили слезы, и Стася явственно увидела, как светится лицо любимого. Оно прозрачно, миг и распадется.

— Не уходи!

— Нет.

— Ты становишься прозрачным.

— Просто ты прозреваешь. Я не изменился — ты поняла, что изменилась.

— Мне незачем тебя спасать?

— Нет.

— Я не виновна в твоей смерти?

— Нет. Вопрос абсурден, ты уж поняла.

— Но как случилось, почему я не помню? Шульгин нас отправлял, это четко встает передо мной.

— Любовь моя, тебя звали долг и любовь. С чем ты ушла, с тем и пришла. Ты ко мне рвалась, но с плоскости той, что сюда лишь снами проникает. Тебе казалось, что тебя послали, на деле же, ты умерла с мыслью обо мне, о долге и любви, вине, о том, что не успела. Оно и гнало тебя прочь, кружило по миру, но не ко мне, а от себя тянуло прочь.

— Как это случилось?

— Так важно? Хорошо, смотри мне в глаза.

Стася посмотрела и увидела, как в зеркале — себя….

Федорович отпрянул, отошел к окну, кинул через плечо упрямо:

— Нет. Я своих на тот свет не отправляю.

Стася качнулась, слабость дала о себе знать и в голове начал зреть взрыв. Набухла вена. Но женщина о том не ведала — она хотела возмутиться, внутри кричало все и организм сдавал, не выдерживая напряжения. Но он кричал тише, чем ее душа.

Дверь в кабинет распахнулась и на пороге возник Лавричев. Оглядел пару:

— Прав оказался Шульгин. Воркуем? Капитан Русанова, вам было запрещено покидать территорию медцентра. Добровольно вернетесь в палату или силой сопроводить?

Русанова качнулась. Вена лопнула, бронхи свело и кровь устремилась наружу, вскрывая залатанное врачами.

— Я ее провожу, — заявил Иван, обняв Стасю за талию. Та только глянула на него и падать начала. Рванула прочь, ломая все преграды, непонимание, неспешность тех, кто помочь не в силах был ей — к нему, к тому, кто нужен был ей больше жизни, кому она должна была помочь….

— Значит Шульгин, задание, отправка в параллель с биороботами?… Иллюзия.

— Сценарий, что написала ты сама в своем воображении. Типичный для той жизни, что вела. Как можешь написать сейчас что и кого угодно. Будет так. Захочешь — можешь продолжить служить, а нет… Будешь нам помогать другим пришедшим, тем кто уходит.

— А ты, вернее, Николай?

— Я пережил тебя на пару дней и вернулся сюда как только понял — тебя нет рядом. Что было ждать? Я — та часть меня, что за тобой ходила. Зол был от страха за тебя, я искал, а ты скрывалась: мелькнешь и снова тишина. Когда и где ты вышла — неизвестно было. Заметили вас только в деревушке. Потом опять провал, как будто ты еще в раздумьях: остаться ли здесь, там? Мне показалось, Стесси изгаляется: ты заблудилась из-за нее. Ее судьба была мне не ясна, подумать странно — она и добровольно уйти. Самоубийство что здесь, что в том любом другом из миров не грех, а высшая из глупостей. Никогда самоубийца не встретит тех, кого любил, близких, родных душ. Он лишает себя сопровождения и мается, меж множества параллелей блуждая, пока не рассыплется, так и не найдя приют. То ад его путешествие. Возможно, что его и описывали.

— Колдовство, что приписывали Стесси?

— Всего лишь слово, что более понятно для людей. А что за ним, еще поймут не скоро. Все миры тесно связаны между собой. К нам приносят из них немало, немало и отдают, забирая от нас. Естественные события.

— Данте, Сведенборг?

— Скажем так, кто на какой ступени развития был, тот так и понял. Возьми себя, ты умница, но тоже не сразу приняла тот факт, что ты без тела «мертва», но продолжаешь жить, любить, бороться, идти вперед, хотя ушла с той плоскости, где шаг твой был заметен. Все продолжается, как шло, просто кто-то ушел за кулисы, но не ушел совсем и продолжает жить, творить, готовиться к своему выходу. Деревья на зиму укрыты снегом, им нужен отдых, нужен он и душам, что в суете не замечали многого, забыли о себе и том Истоке, что их породил.

— Я умерла, — сказала, привыкая к этой мысли, уже не страшась ее, но ежась с непривычки. И улыбнулась робко. — Думала, не так все будет.

— Как есть, — развел руками. — Уже не страшно?

Стася улыбнулась в ответ на его улыбку. Стало вдруг легко и спокойно и отступил не только страх, а словно цепи с рук каторжника рухнули оковы тела.

— Не страшно. Ты рядом.

— Я не уходил, — обнял ее и нежно губ коснулся.

Свобода и покой, к которому она стремилась, пробрались внутрь и завладели ею.