— Не говорите, что ей нельзя помочь, — предупредил, готовый убить мужчину, если тот подтвердит худшие опасения.

— Кто вам сказал? — хрипло спросил Иона и дрогнувшей рукой откинул край мехового одеяла, чтобы осмотреть женщину, но граф перехватил его руку:

— Не смей к ней прикасаться!

Ферри непонимающе уставился на него: ты кто, какого черта здесь делаешь?

И очнулся, нахмурился:

— Как же вы хотите, чтобы я помог ей? Мне нужно осмотреть больную, чтобы понять, что вызывает горячку.

— Ее избили.

— Кто?

— Толпа, — признался нехотя Локлей.

Ферри потерянно кивнул, соображая, как просто это могло случиться.

Иона решительно убрал одеяло с женщины и осторожно отогнул край туники. На плече горела зеленая татуировка в виде лабиринта.

Локлей с минуту удивленно рассматривал рисунок, и, подняв глаза на лекаря понял, что тот ничуть не удивлен.

— Вы знаете, что это?

— Знак избранных, — глухо ответил Иона, как отмахнулся. Граф кивнул: не сомневаюсь. — Странно, что вы спрашиваете о том меня. Кто вам эта женщина?

— Жена, — твердо и четко молвил граф, секунды не думая и глазом не моргнув. И не солгал, давно придумав себе незнакомку и поверив в то, что лишь она его судьба, другой же нет и быть не может.

Иона тяжело и долго смотрел на него.

— Вот что, господин граф, — отвернулся, посмотрел на изувеченное лицо женщины. — Мое главное условие — не мешать и выполнять все, что я скажу. Сейчас мне нужно осмотреть ее, ощупать кости и мышцы, живот. Я вижу, госпожу изрядно покалечили. Давно ли она не в себе?

— Почти сразу… Второй день.

— Скверно. А сколько мучит жар?

— Столько же.

— И не стихает?

— Нет.

Иона начал осторожно ощупывать скулы и челюсть больной. Локлей дернулся, желая воспрепятствовать, возмутившись и испугавшись, что лекарь причинит боль ангелу, но сдержал себя, видя, что тот осторожен, даже нежен.

Ферри приоткрыл веки больной, чтобы посмотреть зрачки и тяжело вздохнул: похоже тебя крепко помяли, девочка.

Осторожно ощупал руки, каждый пальчик, каждую косточку, потом ноги, живот, смирившись с тем, что граф целомудренно придержал рубашку, скрывая наготу женщины. Пусть его, болвана, после разберемся.

— Скрывать не стану, картина не утешительна, — выпрямился. — Скорей всего главная беда заключена в ранах головы, и все же, на лицо увечье ребер, руки. Мне нужно крепкое полотно. Затем: горячая вода, крепкое, самое крепкое вино, что вы найдете, нож, игла, нитки. И побыстрей.

Граф махнул служанкам: слышали? Тогда в чем дело?!

Те ринулись прочь выполнять приказание.

Отряд сидел на опушке леса недалеко от Мирпуа, ждал «зеленку». Лица усталые, расстроенные, взгляды куда угодно только не друг на друга.

— Можно еще поискать, — упрямо заметил Чиж.

— Десять минут до точки, — напомнил Ян.

— Будет другая точка.

— Мы возвращаемся, — сказал Иван. Не приказал, не попросил, а словно сам себя спросил и не поверил ответу. Николай мрачно глянул на него, напоминая:

— Мы не оставляем своих.

— Не оставляем, — согласился. — Только забираем, если знаем, откуда забрать, и если есть что.

— Она могла не дойти до точки выхода, — задумчиво протянул Сван. — Скорее всего, так и было, ведь связи не было вообще. Так не бывает.

— Ушла в параллель? — покосился на него Иштван.

— Скорей всего, — неопределенно повел плечами.

— Или здесь, но мы плохо искали, — процедил Чиж.

— Коля, маяк даже не шелохнулся за сутки. Где, кого искать? — развернулся к нему Ян.

— Я не верю, что она пропала! Не верю!! — взвился Николай, вскочил.

— Тише, — попросил Федорович. Настроение у него было подстать настроению всей группы — отвратительным, и то ли вина, то ли досада разъедали. А жить надо, идти дальше, работать. — Такова судьба патрульных.

— Это ты мне говоришь? На счет Стаси, да? — возмутился мужчина, навис над ним.

— Не мельтеши ты, Коля, — поморщился Иштван. — Всем не сладко.

— Но нужно реально смотреть на вещи. Стаси здесь нет. Не факт, что вообще проявлялась здесь. Какой вывод? Плохой вывод: она может быть где угодно и с той же вероятностью нигде, — глянул на него Иван.

— Думаешь, погибла? — прошептал Чиж, с тоской и злостью за подобные мысли уставился на командира. Тот вздохнул и ответил расстроенным взглядом:

— Ты боец, должен сам все понимать.

Николай осел на траву, сообразив, что капитан прав. Но как с этим смириться?

— Я останусь, еще поищу.

— Отставить.

— Сутки. Дай мне еще сутки.

— Исключено.

— Ребята, минутная готовность, — тихо бросил Ян. Бойцы начали подниматься, а Чиж все сидел и упрямо сверлил капитана взглядом.

— Хватит! — рявкнул тот, не сдержавшись. — Никаких исключений не будет! И утри сопли!

— Я уверен, она жива, здесь! — вскочил мужчина. — Дай мне сутки, всего лишь сутки!

По воздуху прошла волна и начала образовываться воронка.

— Дома поговорим! — отрезал Иван и, схватив Чижа за руку, толкнул в образовавшийся коридор. Иштван оглядел веселый пейзаж и, прошептав:

— Прости, Стася, — шагнул следом. Последним ушел Иван, на пару секунд задержавшись, чтобы то ли попрощаться, то ли взять себя в руки и перечеркнуть прошлое. Однако понял, что не сможет и, ушел в будущее, храня былое.

Из бокса выходили молча. Не сговариваясь и все же единогласно приняв решение — о Стасе больше не слова.

Так было проще, легче. Так было всегда. Потерю не вернуть, а думать, говорить, что в больном ковырять. К чему? Нагрузки без того колоссальны на психику, как и на весь организм.

Жизнь продолжается, как должно быть. Каждый запомнит то, что ему хочется и с этим будет жить, но бередить чужие раны, как делиться своими — непринято, неправильно, наверное, нечестно. Чиж понимал капитана, ребят и все же наблюдая как они переодеваются, как ни в чем не бывало, переговариваются, решают, что сделать первым, что вторым, во сколько явиться в центр на прививки, ему казалось — они намеренно кощунствуют.

— Иштван, ты сколько лет со Стасей в патруле?

Пеши замер с майкой в руках, посмотрел в глаза Чижу: мне как тебе, поверь, несладко, и больно, и жалко, но давай не будем, хорошо?

Натянул молча майку на торс и скинув одежду в контейнер для грязного, вышел. Сван хмуро покосился на мужчину:

— Закрыли тему, Коля. Совсем.

— Получится?

— Но попытаться-то надо?

Глава 14

Первый день, второй, как сон или наважденье. И вроде все по распорядку, как всегда: завтрак, обед, ужин, тренировки, стрельбы, прививочный кабинет, партия в шахматы, разговоры за чаем в гостиной за полночь, подколки, а все же есть какая-то недоговоренность, пустота. И каждый чувствовал ее, и все же молчал и делал вид, что все в порядке. Эта фальшь, где и улыбка кажется натянутой и шутки плоскими, а разговоры из серии лишь бы говорить о чем-то, давили Николая. Он как фантом бродил по центру в поисках своего физического тела, часами зависал у стенда с пропавшими патрульными, где вывесили снимок Стаси. Смотрел на нее и не верил, что она не здесь, не с ним, что обернись, а ее нет, позови — не ответит. Двое суток, трое — разве срок? А вдуматься, так бездна. Три дня назад всего три дня, он разговаривал с ней, обнимал и руки до сих пор хранят тепло и близость ее тела, в ушах стоит ее "мы строим будущее". Но Стаси нет. Есть память, есть это здание, есть ее комната, товарищи, с которыми она сидела за столом, вытаскивала трассеров из мезозоя. Они остались — ее нет. Как так, Чиж в толк не мог взять, не принималось ни сердцем, ни умом, что это реальность. Кошмар скорее.

И разве не терял он до нее своих товарищей, друзей, знакомых? А будто не терял.

Смотрел на Сван и Иштвана, на Яна и Ивана и с трудом принимал, что они его напарники, что они из его группы. Казалось, не стало Стаси и группы нет, есть разрозненные фрагменты — люди связанные лишь словами "зеленый патруль".