И все трое, сорвавшись с места, побежали в операционную.

Олег хмуро жевал гречку, не отрывая взгляда от тарелки. Худое, землистого цвета лицо, было замкнутым и отчужденным. Гуля, вздыхая, смотрела, как мужчина ест, и мучилась оттого, что вопреки своим ожиданиям создание семьи с чужим мужем не принесло ей и крупицы женского счастья. И вдруг Олег замер — что-то насторожило его. Сердце сдавило обручем.

— Олег…

Донеслось еле слышное, как шелест, вздох, и что-то легкое, нежное, как пушинка, коснулось его щеки.

Олег вздрогнул и выронил ложку: Анечка?

Тихо, слышится лишь недовольное сопение Гули.

Кустовский огляделся: галлюцинация?

Взгляд наткнулся на часы, что им с Аней дарили на свадьбу. Они стояли. И Олег все понял. Он медленно вылез из-за стола и так же медленно, словно находясь в прострации, двинулся к выходу.

— Ты куда? — удивилась Гуля.

Мужчина повернул голову и посмотрел на нее пустыми, безжизненными глазами:

— Ненавижу тебя, — прошептал четко и, толкнув дверь, вышел во двор. Дверь скрипнула, закрываясь за ним и отделяя «сегодня» и «завтра». Мечту и реальность.

Олег прошел в сарайку и, оглядев запущенное помещение, нашел в россыпи соломы на полу крепкую веревку. Поднял ее и закинул на балку.

Я иду к тебе, Анечка!…

Алеша сидел на операционном столе и смотрел в кафельную стену и не видел ее — плакал, тихо, горько и не понимал, что плачет. Только сглатывал комки в горле да глубоко дышал, пытаясь унять боль, нет, не в сердце — в душе, которая оказалась значительно больше главного органа и властвовала над всем организмом.

— Держись, старик, — робко прикоснулся к плечу Шабурина Виктор, сжал и попытался найти еще хоть пару слов утешения и поморщился — какое, к черту, утешение?!

Косторенко топтался рядом. Его беспокоило состояние шефа. Волевой, сильный мужчина сейчас напоминал старика — поседевшие в миг виски, заострившийся нос и взгляд, от которого Романа бросало в нервную дрожь. На сердце было мутно и тяжело. Он, конечно, накачал шефа препаратами по максимуму от сердечных до успокоительных и жалел, что не поставил снотворное. Самое время Шабурину поспать и забыть весь кошмар хоть на час. Впереди еще похороны…

Кугарин услышал топот за дверью и вышел, чтоб остановить приближающуюся делегацию соболезнующих. Не время.

Галя и Тамара лишь увидели лицо Виктора и поняли без слов — лучше не ходить и не тревожить Алексея. Галина осталась ждать, а Тамара пошла звонить родственникам. Кто-то должен выполнить эту самую неблагодарную часть.

Всем было хорошо известно о крепкой, на зависть, привязанности братьев к сестре. Что с ними будет теперь, Тамара не знала. Но понимала, что лучше позвать их в отделение, и пусть они встретятся с Алешей и выплеснут основную часть горя здесь. В больнице, где весь персонал в сборе и каждый готов оказать помощь. А она, судя по Алексею, понадобится и Андрею, и Сергею.

Она не знала телефонов Шабуриных, пришлось идти к Татьяне и спрашивать про Анины вещи, в надежде, что у нее в сумке есть сотовый со всеми номерами. Татьяна ничего говорить не могла: пила корвалол, истерично всхлипывала и икала. Сумку отдала Наташа, медсестра Лазаренко. Телефон был на месте.

— Привет, Анюта! — раздался бодрый голос Сергея, словно из другого мира, из другой жизни

— Извините, Сергей Дмитриевич, это не Аня, — голос Тамары дрожал и срывался на всхлипы, но она держалась и гнала слезы и горестные стенания.

— Не понял…

— Сергей Дмитриевич, вам нужно подъехать в центральный роддом.

— Зачем?

— Анна Дмитриевна….умерла…

Телефон выпал из руки Сергея. Его затрясло. С минуту он смотрел перед собой, и вот взвился, рванул к выходу с четким и горячим желанием найти эту шутницу и придушить.

Конечно, так не шутят, но разве можно иначе расценить услышанное? Нет, потому что тогда придется поверить…

Нет, не-ет, Анюта жива и здорова, с ней все хорошо, он же помнит — утром она спала, целая, живая, здоровая. Что могло случиться за несколько часов?

А Бовец? Аня так радовалась, так ждала…Они же едут в четверг, Анечка заказала ему привезти каталог спортивной одежды и горнолыжного снаряжения….

Да что с тобой, котенок?…

Нет, а как же?….

Нет….

Андрей понял лишь одно, у какой-то мадам из свиты Алеши о-очень своеобразное чувство юмора. И сильно хотел в это верить, и даже готов был простить за звонок, только бы Аня была и жива, и здорова, мирно пила чай дома и листала дамский журнал.

Но домашний телефон сестры выдавал лишь гудки, и сердце Андрея сдавило от плохого предчувствия. Он побежал к машине, отталкивая своих сотрудников с дороги.

Андрей и Сергей влетели в отделение один за другим и заметались, не зная куда двинуться, у кого спросить. И что спрашивать?

— Андрюха, я…скажи, что это не правда…Скажи! — вцепился в брата Сергей.

— Не знаю… Не знаю!! — закричал ему в лицо Андрей и оттолкнул.

Открылись двери — в коридоре появился Алеша и двое мужчин в белых халатах. У каждого лицо, что восковая маска. Андрей только посмотрел на Алешу и понял — Ани больше нет.

И рухнул на пол у стены, закрыл глаза, зажал уши, зная, что сейчас услышит и увидит, и, не желая ничего знать, видеть, слышать. Пусть еще минуту, но надежда на то, что Аня жива, будет с ним.

— Леха, что за бред?!! Где эта кикимора, что про Анюту наплела?! Я ее порву, слышишь?!…Где Аня?!! Где Аня, Леха?!! — схватил за грудки брата Сергей. Алексей поднял на него полные немой скорби глаза и ответил, через силу заставив себя озвучить страшное известие:

— Умерла…

— Нет! — отпрянул тот. Лицо мгновенно исказила судорога боли и неверия. — Ты что?.. Ты пьян?.. Нет, Леха! Нет…да вы что?…Что за?….Она…она жива. Ты не можешь так говорить… Да как ты смеешь?…Да как?…

Нелепые, бессвязные вопросы уже не спасали Сергея от осознания, и по лицу потекли слезы, и руки ослабили хватку. Алексей оторвал его пальцы от ворота халата и обнял брата:

— Тихо, Сережа, тихо… — прошелестели губы.

Кугарин и Косторенко опустились на кушетку у дверей в операционное отделение и замерли в ожидании. Будет плохо — они помогут, ну а — нет, уйдут со спокойной совестью…

Хотя какая совесть и спокойствие, к черту?!

Андрей и Алеша сидели с понурыми лицами и рассматривали рисунок линолеума под ногами. Сергей же не мог найти себе места и метался по коридору, бился в стены, кричал. И подскакивал к братьям:

— Ну, что вы сидите?!…Что?!…Я не верю…Вы…Я не видел ее. Где она? Где, Леха?!.. Отведи меня к ней, отведи или я сам найду!!

Алеша посмотрел на него и сжал челюсти до хруста, качнул головой. Нельзя им в морг. Нельзя…

Он прекрасно понимал, что стоит только ему или кому другому из братьев войти в морг, они больше не уйдут оттуда, и будут стоять возле Анечкиного тела. И гладить ее пепельные волосы, звать ее, разговаривать с ней, всматриваться в лицо, надеясь увидеть признаки жизни, и верить, что она спит, принимать игру камушка в виде паучка на шее за легкую пульсацию сонной артерии…Нет, не-е-ет…

Сергей сник, сел на пол:

— Кто?…Почему здесь? Она?…

И понял и, встретившись взглядом с глазами Алеши, получил подтверждение: Аня была беременна!

— Сволочь! — прошептал в отчаянье Сергей, желая Кустовскому самой жуткой смерти, и, вскочив, ринулся на улицу.

Братья проводили его тоскливыми взглядами, понимая, куда он направился и зачем, но сил остановить безумца, не было.

— Он? — тихо спросил Андрей у Алеши. Тот лишь кивнул — зачем говорить — и так все ясно. Сергей даже не догадывается, что мог стать отцом, а стал причиной Аниной смерти…Впрочем, он ли причина?

— Что ж не сказал ему?

— Зачем? — одними губами прошептал Алеша. — Думаешь, сможет он после этого жить?… Пусть лучше на другого думает.