Но в воскресенье состояние нервного дребезжания каждой клеточки организма, вернулось вновь. И слезливость, и желание покаяться, и проститься…

Я с тоской смотрела на братьев и родителей, запоминала каждый вздох, каждый их жест.

Андрей, неотразимый в строгом сером костюме и серебристой шелковой рубашке с изящными брильянтовыми запонками. Его глаза загадочно блестят, почти как вино в высоком фужере. Он поднимает его и произносит тост, желая отцу здоровья и долгих счастливых лет жизни. Папа, чуть постаревший, но по-прежнему, полный сил, вальяжно кивает, улыбается, оглядывая свое потомство критическим взглядом, и переглядывается с мамой, словно говорит ей — смотри, какие у нас чудесные, заботливые и внимательные дети!

Та на удивление согласна. С ее губ не сходит улыбка, речь тиха и нетороплива, и никаких претензий, ворчания, нравоучений. Мирный разговор ни о чем, милый и необременительный поток слов, дежурных фраз и тонких замечаний. Сергей хитро щурится, поглядывая на меня через плечо Алеши. Мой милый, любимый Сереженька. Как он красив сегодня и кажется монументальным в своей неторопливости. Куда ушла порывистость движений и речей? Наглый прищур и презрительная усмешка? Теперь на его лице отдыхает блаженная улыбка совершенно счастливого человека. Мы смотрим друг на друга, перекидываемся признаниями в любви и самой крепкой привязанности, любуемся своей семьей, обсуждая каждого, оценивая по достоинству: Андрюшино обоняние, Алешину строгую красоту, безупречные манеры отца, удивительную мягкость мамы. И понимаем друг друга без слов.

— Я люблю тебя, — шепчет его взгляд.

— Нет, это я люблю тебя, — отвечает мой.

— Но я больше, — парирует его.

— Нет, я сильней, — не отстает мой.

Но единственное, что не замечает Сережа — мою тягучую, словно прощальная песня, тоску. Ее замечает острый взгляд Алеши. Он настороженно следит за мной и отмечает каждый нюанс моего настроения, теряется в догадках и тревожиться. Голубые глаза темнеют от беспокойства, приобретая оттенок грозового неба, и вопрошают — что случилось Анечка?

Когда большая мужская часть семьи двинулась на балкон, чтоб покурить, а мама пошла готовить чай и сладкое, Алеша сел рядом со мной, и тут же завладев моей ладонью, тихо спросил:

— У тебя все в порядке, Анечка?

Алешенька, милый мой, Алешенька, — прислонилась лбом к его плечу, ища защиту от всех бед и несчастий, сгорая от желания поведать ему, что со мной происходит, поделиться гнетущей тайной. Но нельзя, и, пожалуй, именно это меня и мучает сильней остального. Я не привыкла лгать Алеше, как не привыкла скрывать от него то, что лежит на душе, то, что приводит в смятение. Роль прекрасной маркизы, у которой все хорошо, раздражает. Она не моя. И даже в одноразовом исполнении претит всей моей сути. Но все же я выдавливаю лживое, но успокаивающее:

— Все хорошо, Алеша.

Вот только кого успокаиваю? Алеша видит гораздо глубже поверхностных слов оптимизма. Его не проведешь. Да и себя — не обманешь. А он и я — суть одно. Порежу я палец, он почувствует за тысячу миль, заболит у него душа, я узнаю о том, находясь и в околоорбитальном пространстве.

— Ты что-то скрываешь от меня? — насторожился он. Хотел бы обидеться, но понял еще лет десять — пятнадцать назад, что не может. Оттого больше и не пытался.

Я вздохнула и прижалась к его груди:

— Не могу сказать. Не спрашивай меня, Алеша. Я расскажу, но позже. Хорошо? И прости. Мне действительно сейчас очень трудно. Период психологического пике.

— Вижу. И молчу, как ты заметила, но уже на грани того, чтоб открыть рот и напомнить о себе. И о других. О тебе самой, в первую очередь.

— В последнюю, — поправила я. — Мы слишком много говорим обо мне, и совсем не говорим о вас. Согласись, это не правильно.

— Не могу согласиться. Что говорить о нас? Мы взрослые состоявшиеся мужчины.

— А я, взрослая, состоявшаяся женщина.

— Да? Допускаю, и все же — женщина. Слабенькая, порой глупенькая….

— Ага. Ага, — фыркнула я. — Не такая уж слабенькая и порой достаточно умная. Просто вы постоянно делаете из моей особы особо важную персону.

— Но это так и есть. Раньше тебя это не возмущало. Что случилось сейчас? Приступ самоуничижения нагрянул?

— Пожалуй. А может мне очень хочется поговорить о тебе.

— Пожалуйста. Что конкретно будем обсуждать?

— Что тебе не хватает для счастья Алеша?

Вопрос застал Алешу врасплох. Он с минуту изучал мое лицо, словно на нем был отпечатан ответ, и тихо сказал:

— Покоя.

Одно слово и, как камень на перепутье. Иди в любую сторону — не ошибешься и придешь в одну точку — ко мне. К такому же камню на перекрестке сомнений, с той же надписью — покой.

Он, как в песне, лишь снился нам. Мои братья так и не узнали, что это такое? Каждый день, каждый час нашей жизни был наполнен страхами, волнениями, размышлениями, сомнениями и тревогами. Порой пустыми, порой безотлагательными и важными.

Я еще могла определить вкус покоя, узнать его из тысячи расцветок ощущений, сравнив с безмятежной, глубокой тишиной в душе, которую рождала во мне близость Сергея, ласковые объятья Алеши и его мудрые рассуждения, нежность Андрюшиных глаз и тепло его понимающей и всепрощающей улыбки. Мне было с чем сравнивать. Моим братьям — нет. Вот и еще минус мне, как сестре и любящей женщине.

— Мне кажется, мы слишком заняты друг другом, слишком замкнуто и обособленно живем. Вам нужно жениться. Особенно тебе, потому что ты пример для подражания. Женишься, и Андрей с Сережей следом. Кандидатура есть. Галина славная, преданная женщина. Она достойна тебя и, уверена, будет рада ответить согласием на твое предложение. Заводи семью, жену, детей. Давно пора.

— Зачем? — глухо спросит брат. Он щурился, пытаясь понять, отчего данная тема так волнует меня, и действительно ли волнует?

— Как зачем, Алеша? Для того, чтобы жить и чувствовать себя живым! Неужели тебе не хочется увидеть свое отражение не в зеркале, а в колыбели? Пусть слегка измененное чертами жены, крохотное, но твое.

— Что за странные мысли, Анечка?

— Чем же они странные? Закономерные. Живешь один, работа и мы, все. Страшно так жить, Алеша, и не спокойно. А ты женись, — я оторвалась от его плеча и заглянула в глаза. В них удивление мирно соседствовало с подозрением и беспокойством.

— Обещай, что сделаешь Галине предложение! — приказным тоном заявила я. Мне было очень важно добиться согласия Алеши, потому что я знала — он человек слова. Значит, хоть за одного любимого я буду спокойна. Он будет счастлив, о нем позаботиться еще более верно и трепетно, чем он заботится обо мне.

— В чем дело, Анечка? Что за странная причуда?

— Поклянись, Алеша! Поклянись, что ты возьмешь Галину в жены.

— Нет, — отрезал Алексей. — Я не люблю ее. И не понимаю причину твоего внимания к моей личной жизни. Ты решила попробовать свои силы на ниве сватовства?

Я не успела ответить, мужчины вернулись в дом, и мама принялась расставлять чашки, нарочно громко звякая посудой. Ее укоризненный вид напомнил мне о прямых обязанностях дочери и женщины. Пришлось помогать.

Я пошла на кухню за тортом и чайником. Алеша хотел пойти следом и продолжить разговор, но мама не дала, заняла его пустой беседой. Андрей воспользовался ситуацией и двинулся за мной.

— Как на счет вечером посидеть у меня? — спросил вкрадчиво, между прочим, расставляя на подносе чайник, молочник, сахарницу.

С радостью, но вряд ли Сергею понравиться — подумала я:

— Да. Но завтра.

— Утомил прием? — понимающе кивнул Андрюша. — Хорошо, завтра. В одиннадцать заеду.

— Это вечер? — рассмеялась я.

— Нет, а что, у нас на утро планы?

— Пустяк — работа.

— Может стоит подумать о длительном отпуске? Или о смене деятельности? Я сколько раз предлагал тебе перейти ко мне в офис? Напомни?

— Раз триста. Андрюша, я ничего не понимаю в юриспруденции, зачем тебе профан на работу? Ради вывески, антуража?