Братья не сторонились Лютера. Его пригласили отправиться домой вместе с посланцами Нюрнберга, пока пути их не разойдутся. Затем он перебрался в повозку делегатов из Эрфурта, где оказался рядом со своим старым учителем, д-ром Узингеном. "Я беседовал с ним, - говорил Лютер,- и пытался убедить его, но не знаю, до какой степени преуспел в этом. Я оставил его в задумчивости и замешательстве". В целом Лютер чувствовал, что он возвращается с победой. Это ощущение он выразил так: "Туда я шел пешком. Обратно вернулся в повозке".

Доминиканцы переходят в наступление

Чем ожесточеннее нападали на Лютера доминиканцы, тем меньшее желание преследовать своего непокорного брата проявляли августинцы. Это относится и ко второму высказыванию, которое приписывают папе Льву. Доминиканцы обратились за помощью к Тецелю, которому была пожалована докторская степень, чтобы он имел право публиковаться. Получив повышение, он откровенно стал подтверждать правильность песенки:

Как только монетка падает в мешок,

Душа из чистилища - скок.

Его тезисы были опубликованы. Виттенбергские студенты скупали или выкрадывали их. Таким образом им удалось собрать восемьсот экземпляров и втайне от курфюрста, университета и Лютера они предали тезисы огню. Лютер был в высшей степени смущен их порывом. Тецеля он ответом не удостоил.

Но при этом Лютер воздерживался от более широкого декларирования своих взглядов. "Девяносто пять тезисов" были напечатаны и разошлись по всей Германии, хотя предназначались лишь для профессиональных богословов. Многие смелые положения этого документа требовали объяснения и пояснения, но Лютеру никогда не удавалось удержать себя в рамках того, что он уже говорил ранее. Текст проповеди, записанный в понедельник, отличался от тех ее конспектов, которые вели слушатели в воскресенье. До такой степени он был переполнен новыми идеями, что не мог ограничиваться старым. "Размышления по поводу девяноста пяти тезисов" содержат некоторые новые моменты. Лютер обнаружил, что библейский текст из латинской Вульгаты, который приводился в обоснование таинства исповеди, представлял собой неверный перевод с оригинала. На латыни Мф. 4:17 звучал так: "Penitentiam agite" - "совершите покаяние". Но из греческого Нового Завета Эразма Лютер узнал, что в оригинале употреблено слово "каяться". Буквально это означало: "Измените свои мысли". "Укрепленный этим текстом, - писал Лютер Штаупицу в своем посвящении к "Размышлениям",- я осмеливаюсь заявить, что неправы те, кто придает большее значение акту, как сказано по-латыни, нежели перемене своего отношения, как сказано по-гречески". Это было то, что сам Лютер назвал "пышущим жаром" открытием. То есть одно из наиболее значимых таинств Церкви не подтверждалось авторитетом Писания.

Как бы между прочим Лютер сделал и еще одно замечание, за которое ему предстояло перенести жестокие гонения. "Представьте себе, - сказал он, - будто Римская Церковь стала такой, какой она была до времен Григория I, когда она не возвышалась над другими церквами, по крайней мере, над Греческой". Это означало, что верховенство Римской Церкви явилось результатом сложившейся в ходе исторического развития ситуации, но не Божьего установления, относящегося еще ко времени основания Церкви.

Столь сокрушительные заявления вскоре привели к схватке, далеко выходившей за рамки обычного соперничества между монашескими братствами, и каждая из стадий развернувшейся борьбы все более подчеркивала тот радикализм, который заключался в выдвинутых Лютером положениях. Вскоре он уже отверг не только власть папы освобождать из чистилища, но также и его способность ввергать в него души. Услышав о том, что он отлучен от Церкви, Лютер имел смелость проповедовать об отлучении, заявляя, согласно утверждениям враждебно настроенных к нему слушателей, что отлучение от Церкви и примирение относятся лишь к внешнему церковному братству на земле, но не к благодати Божьей. Нельзя считать благочестивыми тех епископов, которые предают анафеме, руководствуясь материальными соображениями, и поэтому нет необходимости подчиняться им. Противники Лютера записали эти приписываемые ему высказывания и на имперском сейме продемонстрировали их папским легатам, которые, по слухам, переслали их в Рим. Лютеру сообщили, что это сулит ему неисчислимые беды. Для того, чтобы оправдаться, Лютер записывает по памяти свою проповедь для ее напечатания, но эту попытку примирения вряд ли можно считать удачной. Если мать-Церковь заблуждается в своем осуждении, говорил он, то нам все же следует чтить ее точно так же, как Христос выказывал почтение Каиафе, Анне и Пилату. Отлучение от Церкви относится лишь к внешнему совершению таинств - к похоронам и публичным молитвам. Анафема может предать человека дьяволу лишь в том случае, если он сам предался ему. Лишь Бог может разорвать духовное общение. Ни одна тварь не может лишить нас любви Христовой. Не следует страшиться смерти в отлучении. Если приговор, справедлив, то, покаявшись, осужденный вновь обретает возможность спасения; если же он несправедлив, то человек получает благословение.

Отпечатанная проповедь вышла из типографии лишь в конце августа. А тем временем возымела свое действие более дерзкая ее версия, распространяемая противниками Лютера. Папа более не колебался. Отвернувшись от не желающих идти ему навстречу августинцев, он обратился к доминиканцам. Составить ответ Лютеру был назначен магистр священной палаты Сильвестр Приериас из братства св. Доминика. Вскоре он этот ответ представил. Опустив вопрос об индульгенциях, магистр сосредоточил внимание на отлучении и прерогативах папы. Приериас заявил, что вселенская Церковь суть Римская Церковь. Официально Римская Церковь представлена кардиналами, но фактически - папой. Подобно тому как вселенская Церковь не может заблуждаться в вопросах веры и нравственности, не может заблуждаться и истинный собор. Равным образом это невозможно и для Римской Церкви, и для папы, когда он выступает с высоты своего положения. Всякий, кто не признает вероучение Римской Церкви и папы римского непогрешимым правилом веры, из которого Священное Писание обретает силу и авторитет, есть еретик. Точно так же еретиком считается тот, кто утверждает, будто в вопросах об индульгенциях Римская Церковь не может поступать так, как она поступает в действительности. Далее Приериас перешел к разоблачению ересей Лютера, попутно сравнив его с прокаженным, имеющим медные мозги и железный нос.

Лютер ответил:

"Ныне я сожалею о том, что выказывал презрение Тецелю. Сколь бы ни был он смешон, он все же проницательнее вас. Вы не цитируете Писание. Вы не приводите доводов. Подобно коварному дьяволу, вы извращаете Писание. Вы говорите, что фактически папа олицетворяет Церковь. А есть ли мерзость, которую вы не возьметесь счесть деяниями Церкви? Взгляните на ужасное кровопролитие, учиненное Юлием II. Взгляните на возмутительную тиранию Бонифация Vin, который, как говорит пословица, "пришел, как волк, правил, как лев, а умер, как пес". Если Церковь представлена кардиналами, то что же вы можете сказать о великом соборе всей Церкви? Вы именуете меня прокаженным, смешивающим истину с ересью. Рад вашему признанию, что определенная истина там есть. Вы превращаете папу в императора, упивающегося властью и насилием. Император Максимилиан и немцы не потерпят этого".

Радикализм этого послания заключается не в оскорбительном его тоне, но в утверждении, что и папа, и собор могут заблуждаться, и лишь Писание есть последний авторитет. Еще до появления этой декларации папа принял определенные меры. Седьмого августа Лютер получил предписание явиться в Рим и ответить на предъявленные ему обвинения в ереси и непослушании. Ему был дан срок в шестьдесят дней. На следующий день Лютер пишет курфюрсту, напоминая о его заверении не передавать это дело Риму. Далее следует серия уклончивых переговоров, в результате которых дело Лютера слушается на Вормсском сейме. Важность этого события состоит в том, что собрание немецкого народа выступило в роли собора Католической Церкви. Папы делали все возможное для того, чтобы удушить сеймы или подчинить их себе. В результате светское собрание приняло на себя функции церковного собора, хотя произошло это лишь в результате многочисленных хитроумных уловок.