Была и еще одна причина, удерживавшая Слоуна от звонка: Гарри Партридж, понимая его состояние, звонил ему домой каждый вечер или рано утром и сообщал, в чем удалось продвинуться, а в чем — нет.

Со времени последнего звонка из Перу прошло, правда, несколько дней, но Кроуфорд Слоун, хоть и огорчался, решил, что, видимо, Партриджу нечего сообщить.

И был не прав.

Слоун не знал, да и не мог знать, что Партридж решил прекратить всякую связь с Нью-Йорком, будь то по телефону, через сателлит или письменно, так как после интервью с генералом Ортисом, во время которого начальник полиции по борьбе с терроризмом дал ясно понять, что за передвижениями Партриджа ведется наблюдение, он не был уверен, что его телефоны не прослушиваются, а возможно, даже и почта просматривается. Передачу же через сателлит мог увидеть кто угодно при наличии нужного оборудования, а пользование другими телефонами все равно не гарантировало секретности разговора.

Объяснялась осторожность Партриджа и тем, что в Лиме полно было журналистов, в том числе и съемочных групп других телестанций, и все они состязались в том, кто раньше осветит историю похищения Слоунов; все искали новые факты. До сих пор Партриджу удавалось избегать корреспондентов, но он знал, что освещение этой истории телестанцией Си-би-эй побуждает всех интересоваться, куда он ездит и с кем встречается.

Вот почему Партридж решил не обсуждать — особенно по телефону — своего посещения улицы Хуанкавелика и того, что он там узнал. Он и остальным членам команды велел придерживаться того же правила и предупредил их, что экспедиция в Нуэва-Эсперансу должна готовиться в полнейшей тайне. Даже Си-би-эй в Нью-Йорке не сразу об этом узнает.

Поэтому Кроуфорд Слоун отправился в четверг утром в главное здание Си-би-эй и приехал туда чуть позже обычного, ничего не зная о новой информации, появившейся в Лиме.

Слоуна сопровождал молодой агент ФБР по имени Айвен Унгар. ФБР все еще охраняло Слоуна от возможного похищения — ходили слухи, что и другие ведущие с других телестанций тоже имели охрану. Однако с тех пор, как похитители дали о себе знать, круглосуточное прослушивание домашнего и служебного телефонов Кроуфорда Слоуна было прекращено.

А Отис Хэвелок, после того как во вторник было обнаружено логово похитителей в Хакенсаке, возглавил обыск там. Заинтересовалось ФБР, как выяснил Слоун, и аэропортом Тетерборо — из-за близости его к убежищу в Хакенсаке. Агенты ФБР решили просмотреть записи вылетов с момента похищения и до того дня, когда, как стало известно, узники уже находились в Перу. Но дело продвигалось медленно, так как за эти тринадцать дней с аэродрома вылетало немало самолетов.

Войдя в здание Си-би-эй, Слоун обнаружил в главном вестибюле лишь охранника в форме, который небрежно поздоровался с ним, нью-йоркской же полиции, дежурившей здесь всю неделю после похищения, не было видно. Здесь в здание вливался и выливался обычный поток посетителей, и, хотя они должны были регистрироваться у стойки приема, Слоун подумал, что охрана в Си-би-эй снова стала хромать.

Из вестибюля Слоун с Унгаром поднялись на лифте на четвертый этаж, и там Слоун прошел в свой кабинет, примыкавший к “подкове”, где уже сидели несколько человек. Дверь в кабинет Слоун оставил открытой. Унгар уселся на стул рядом с ней.

Повесив плащ, Слоун заметил на столе коробку из белого пенопласта, в каких из ресторанов обычно присылают еду. Рядом с Си-би-эй было несколько такого рода заведений, где по телефону можно заказать еду или даже целый обед с доставкой. Но Слоун ничего не заказывал и обедал обычно в кафетерии, а потому он решил, что коробка попала к нему по ошибке.

Однако, к своему изумлению, он увидел на прилепленной к пенопласту наклейке фамилию — “К. Слоуну”. Он машинально вынул из ящика ножницы и разрезал белую веревку, которой была перевязана коробка. Внутри лежали комья белой бумаги — Кроуфорд вынул ее.

Две-три секунды, не веря глазам своим, он смотрел на содержимое коробки, затем раздался крик — крик нестерпимой, режущей ухо боли. Все, кто работал поблизости, подняли голову. Унгар вскочил со стула и кинулся в кабинет, на ходу вытаскивая оружие. Но кроме Слоуна, в помещении никого не было, а он стоял, побелев как полотно, уставясь на коробку широко раскрытыми, обезумевшими глазами и кричал — снова и снова.

Сбежались и остальные сотрудники. Несколько человек вошли в кабинет, с десяток других толпились у двери. Женщина-выпускающая нагнулась над столом Слоуна и заглянула в коробку.

— О мой Бог! — прошептала она и, почувствовав прилив тошноты, выскочила наружу.

Унгар заглянул в коробку, увидел в ней два пальца с запекшейся кровью и, подавив тошноту, принял на себя командование.

— Прошу всех выйти — обратился он к людям, сгрудившимся у двери. Затем схватил телефонную трубку, нажал на кнопку “телефонистка” и крикнул:

— Охрану — быстро! — Когда ему ответили, он отбарабанил:

— Говорит специальный агент ФБР Унгар, слушайте мой приказ. Всем охранникам никого не выпускать из здания. Никаких исключений — в случае необходимости применять силу. Отдадите это указание, сразу вызывайте городскую полицию. Я спускаюсь в главный вестибюль. Пусть кто-то из охраны встретит меня там.

Тем временем Слоун рухнул в кресло. Кто-то потом скажет — он выглядел, как сама смерть.

Сквозь толпу протиснулся Чак Инсен.

— Что случилось? — спросил он.

Унгар, узнав его, указал на белую коробку и сказал:

— Только ничего здесь не трогать. Я бы предложил увести мистера Слоуна и запереть дверь, пока я не вернусь.

Инсен кивнул — к этому времени он уже заглянул в коробку и заметил, как и остальные, что пальцы в ней лежат маленькие и тоненькие, явно пальцы ребенка. Повернувшись к Слоуну, он взглядом задал ему неизбежно напрашивавшийся вопрос, Слоун кивнул и шепотом сказал:

— Да.

— О Иисусе Христе! — пробормотал Инсен. Казалось, Слоун сейчас потеряет сознание. Инсен повел Слоуна к себе в кабинет, по дороге отдавая приказания.

— Заприте кабинет мистера Слоуна, — велел он секретарше, — и никого туда не пускайте, кроме этого агента ФБР. Затем попросите телефонистку вызвать врача, скажите, что мистер Слоун пережил сильный шок и что ему, очевидно, необходимо успокоительное. — Затем обратился к одному из выпускающих:

— Сообщи Дону Кеттерингу о том, что произошло, и вызови его сюда: что-то об этом должно быть сказано сегодня в “Новостях”. Всем остальным — вернуться на свои рабочие места.

В кабинете Инсена было большое окно, выходившее на “подкову”, — при необходимости оно закрывалось жалюзи. И сейчас Инсен, усадив Слоуна в кресло, опустил жалюзи.

К Слоуну постепенно возвращалось самообладание, хотя он и сидел согнувшись, закрыв лицо руками.

— Эти люди знали про Никки и про то, что он пианист, — пробормотал он, обращаясь то ли к себе, то ли к Инсену. — А как они узнали? Я же сам им преподнес! Я, и никто другой! На пресс-конференции после похищения.

— Помню, Кроуф, — мягко произнес Инсен. — Но ты же отвечал на вопрос, ты не сам поднял эту тему. В любом случае, кто мог предположить… — И он умолк, понимая, что никакими рассуждениями тут не поможешь. Потом Инсен скажет остальным:

— Не могу не отдать должное Кроуфу. Мужественный он человек. После таких переживаний большинство людей умоляло бы сделать то, о чем просят похитители. А Кроуф с самого начала знал, что мы это делать не должны, да и не можем, и ни на секунду не отступил с этой позиции.

Раздался тихий стук в дверь, и вошла секретарша.

— Врач сейчас будет, — сказала она.

Временный запрет на выход из здания был снят, как только всех проверили и выяснили, зачем каждый находится тут. По всей вероятности, коробку принесли много раньше, а так как по зданию то и дело шныряла ресторанная прислуга, никто не обратил на это внимания.

ФБР провело расследование в ближайших ресторанах в надежде выяснить, кто мог принести коробку, но никаких результатов это не дало. И хотя охрана в здании Си-би-эй обязана была проверять каждого посыльного, однако выяснилось, что проверка проводилась от случая к случаю, и то весьма поверхностно.