Кайо умеет быть ласковым, что правда, то правда… Да только ненадолго. Следует ответ истцу. Тон мгновенно меняется.

— Мне нечего было бояться опубликования исповеди прокурора Фабра по делу Рошетта, которой вы, как видно, придаете большое значение, И поясню, почему. Я действительно вынужден был вмешаться и приостановить упомянутое судебное разбирательство. Но мне не приходится за это краснеть, Я поступил так в государственных интересах.

Слышны протестующие возгласы. Кайо незамедлительно парирует:

— Извольте, господа! Быть может, это вам и не по вкусу, но допусти я в свое время суд над Рошеттом, финансовая паника, охватившая тогда страну, приняла бы угрожающие размеры.

Потом, обращаясь к присяжным, он заключает:

— Мои враги бросают мне обвинение в том, будто я обогатился благодаря занимаемым должностям. Ложь, И сейчас я докажу это. Я получил в наследство от отца миллион двести тысяч франков. Так вот, сегодняшний мой капитал не превышает этой суммы!.. Что же касается господина Кальметта, которого здесь пытаются представить невинной жертвой, то он оставил после себя колоссальное состояние, У меня есть при себе его завещание: наследники получат более тринадцати миллионов франков!

Присутствующие бурно выражают свое негодование. Каким образом Кайо удалось завладеть таким тайным документом, как завещание? Кто оказал ему содействие в министерстве финансов? Возмущение публики достигает таких пределов, что председательствующий вынужден прервать заседание.

Двадцать второго июля 1914 года не военной угрозе, все более реальной, и не завершившейся велогонке «Тур де Франс», а процессу Кайо посвящены первые полосы газет.

Жирным шрифтом выделяются заголовки правых изданий: «Скандал в парижском суде присяжных», «Надругательство над тайной завещания Кальметта», «Министерство финансов приходит на помощь Кайо», Левые газеты и пресса центра предпочитают нейтральные формулировки вроде «Инцидент на процессе Кайо».

Всем, разумеется, ясно, что от решения суда присяжных зависит дальнейшая политическая карьера Жозефа Кайо. Вынужденный оставить пост министра финансов после совершенного женой убийства, Кайо спешит теперь как можно скорее уладить это дело, чтобы затем, встав во главе радикал-социалистической коалиции, выступить против войны.

Кому, как не Кайо, взять на себя переговоры с Германией? Не он ли три года назад, после Агадир-ского кризиса, находясь во главе кабинета, лично подписал франко-германский договор, по которому в обмен па часть Конго Германия предоставляла Франции полную свободу действий в Марокко. К тому же он слывет другом немецкого посла в Париже. Наконец, он один обладает в палате депутатов достаточным авторитетом, чтобы противостоять Барту и Клемансо, сторонникам идеи реваншистской войны.

И только одно препятствие. Жорес, лидер социалистов, поставил жесткое условие: союз между радикалами и социалистами под руководством Кайо может быть заключен лишь в том случае, если госпожа — Кайо будет оправдана!

Итак, за происшествием, которое могло бы стать достоянием лишь ординарной газетной хроники, стоит большая политика. Не обходится и без сюрпризов. Как, например, сегодня во время дачи показаний редактором «Фигаро» Латзарго, описавшим последние минуты жизни Кальметта. Его слушали в глубоком молчании. Что до господина Кайо, то он сидел, положив ногу на ногу, и с видом полного безразличия поигрывал моноклем, тогда как его супруга па скамье подсудимых с тревогой поглядывала на него.

Волнующее свидетельство. Латзарю рассказал об элегантной даме, более часа, не проронив ни слова, ожидавшей в приемной «Фигаро». При появлении Гастона Кальметта она столь же спокойно встала и подойдя к двери директорского кабинета непринужденным движением вынула руку из меховой муфты, затем вошла в кабинет,

«Вы знаете, зачем я пришла к вам?», — недрогнувшим голосом воскликнула она и, не дожидаясь ответа, несколько раз подряд выстрелила…

Гастон Кэльметт повалился в кресло. Пенсне упало; близорукие глаза почти закрылись, «Мне плохо… скажите всем, я выполнил свой долг», — едва слышно произнес он. Затем потерял сознание. В комнате уже столпились служащие и журналисты, кто-то крикнул: «Кальметт при смерти». Тогда элегантная дама, до сих пор пе двинувшаяся с места, произнесла без тени волнения: «Другого выхода у меня не было, если во Франции не существует правосудия…»

В зале тишина. Присяжные поглядывают на госпожу Кайо. тихо всхлипывающую на скамье подсудимых. Неужели всего четыре месяца назад эта женщина хладнокровно застрелила Гастона Кальметта? Все взволнованы. Свидетель, которого забыли! отпустить, молча продолжает стоять у барьера. И тут неожиданно для всех Латзарю снова начинает говорить:

— Прежде чем умирающего Кальметта увезли, мы произвели опись находнвши. хся при нем вещей и документов. Среди его бумаг мы нашли отнюдь не пресловутые любовные письма Жозефа Кайо, публикация которых якобы так страшила его супругу! Мы обнаружили документы несравненно большей важности, — документы, которые действительно могут объяснить мотивы покушения отчаявшейся женщины. Ибо всякий порядочный француз, кому, так же как и мне, довелось бы прочесть их. убедился бы, что речь идет о подлости и предательстве ее супруга Жозефа Кайо.

Словно призрак посетил зал суда, лишив дара речи защитников. Председатель Лльбансль широко открытыми глазами смотрит на свидетеля. Даже Кайо перестает играть моноклем и выпрямляется. Из глубины зала доносятся голоса его политических противников: «Правду о «зеленых документах»!.. Разоблачить предателя!.. Что делал Кайо в Берлине?!»

Сидящие в зале, разумеется, догадываются, что документы, о которых упомянул Латзарю, — это те самые знаменитые немецкие телеграммы, известные под названием «зеленые документы», которые свидетельствуют о том, что в 1911 году, во время франко-германских переговоров о Конго, Жозеф Кайо утаил от правительства некоторые обещания, данные им в Берлине. До сих пор факт существования этих документов не был подтвержден. И вдруг теперь Латзарю заявляет, что они находились в портфеле Кальметта в день его смерти! Это тяжелый удар для Кайо и решающий аргумент в пользу обвинения, с самого начала утверждавшего, что госпожа Кайо совершила убийство не в состоянии аффекта, а действуя по наущению мужа, опасавшегося опубликования «Фигаро» новых сенсационных разоблачений.

Встает господин Шеню. Он очень. бледен, рыжие усы подрагивают. Все ждут, что наконец он в пух и прах разобьет заносчивого министра, ни в грош не ставящего ни суд, ни своих политических противников в парламенте. Присутствующие затаили дыхание. Старшина адвокатского сословия Шеню слывет опасным противником.

Но что это? Ко всеобщему удивлению, Шеню говорит совсем о другом. Он словно бы ничего и ив слышал. Нет сомнений, он не хочет или не может использовать «зеленые документы» для изобличения Кайо. Председатель с нескрываемым удовлетворением просит свидетеля вернуться па свое место. Инцидент исчерпан. Грандиозного скандала удалось избежать.

Но в эту минуту происходит нечто уже совсем неожиданное. Вслед за Шеню выступает защитник госпожи Кайо Лабори. Потрясая гривой седых волос, он стучит кулаком по папке с делами и призывает свидетеля к ответу.

— Я не потерплю никакой двусмысленности, — горячится Лабори. — Этот человек либо наговорил лишнего, либо чего-то не договорил. Пусть он объяснится перед господином Кайо!

Изумлению всех нет предела. Судя по виду председателя, можно подумать, что он считает Лабори сумашедшим. Но вот встает и сам Кайо.

— Нападая, нужно идти до конца, — с пафосом заявляет он. — Я требую исчерпывающих разъяснений!

Снова вызывают Латзарю. Он смущенно говорит, что больше по этому вопросу ничего добавить не может.

— Кальметт заверял меня, что не намерен печатать эти документы, — объясняет Латзарю, — так как их разглашение нанесло бы непоправимый yщep6 нашей родине.

— Довольно лжи, — восклицает Кайо. — Если эти документы у вас, зачитайте их! Ну, читайте же!