к цели. Лишь через веру, через принятие явленной истины мы

можем достичь истинного знания о Боге. Но затем также следует

рациональное осмысление веры, посредством которого истина веры

также в определенной степени может стать предметом для

понимания. Основанием однако является не философское

мышление, а вера и подчинение авторитету Писания.

Понятийное мышление, основанное на вере, «intelligere», свя-

занное с подчинением учению церкви, для Августина принимает

форму синтеза христианства и неоплатонизма. Для него они не

являются двумя противоречащими друг другу величинами, но

гармонируют друг с другом. При этом не говорится, что

неоплатонизм должен быть такой же истиной, как христианство.

Напротив, истина есть лишь в последнем. Но у Августина они

связаны вместе, поскольку неоплатонизм или философия ставит

вопрос, на который отвечает христианство, и лишь одно оно может

дать правильный ответ. Философы ищут истину, но не находят ее.

Они знают цель, но не знают пути, ведущего к ней. Когда

христианство таким образом дает единственный подлинный ответ

на самый глубокий вопрос философии, тем самым устанавливается

двойственное отношение к философии. С одной стороны,

вероучение доказывает, что философия ложна, оно разоблачает ее

пустоту и неспособность удовлетворить самое глубокое

стремление человека. С другой стороны, принимается сам вопрос,

который ставит философия, а вместе с ним и основное отношение к

жизни, характерное для нее. Эта двойственность характерна для

понимания Августином христианства. С одной стороны, он признает

истину откровения и христианской традиции в сравнении с разумом

и философией. С другой стороны, он представляет христианство в

категориях, данных теми философскими предпосылками, на

которых он основывается. Августин создал синтез из элементов

неоплатонизма и христианства, взаимно влияющих друг на друга.

Можно разграничить эти рассуждения и изложить их отдельно, но у

Августина они образуют единое мировоззрение, одновременно

платоновское и христианское.

47 «Верую, чтобы понимать». — Прим. перев.

93

Основная идея, которая в первую очередь связывает Августина

с неоплатонизмом, это мысль о стремлении к счастью как главной

тенденции человека. Направленность к цели, заключающей в себе

блага для него самого, является основной предпосылкой всех

стремлений человека. «Beate certe omnes vivere volumus» (De

moribus eccl. cath. I. c.3,4).48

Августин хочет показать, что это направление воли относится не

только к временным и преходящим целям. Глубинным желанием

человека является высшее благо («summum bonum»). Если человек

удовлетворяет свое желание временных благ, удовлетворение

будет непрочным. Из этого следует, что он постоянно направлен к

новым целям. Он не удовлетворен тем, что является лишь

частичным благом, что имеет более низкую ценность. То, что

полностью соответствует стремлению человека, то, на что

направлено его самое глубокое желание, должно быть высшим

благом, абсолютной ценностью, выше которой нет ничего. И более

того: если человек достигает более низкой цели, к которой он

стремился, его беспокойство не заканчивается, ибо он всегда

боится потерять то, что обрел. Ибо благо, которое он обрел,

временно и преходяще. Его может удовлетворить лишь прочное и

неизменное благо. Таким «summum et incommutabile bonum»

является только Сам Бог. Таким образом, у всех людей есть

естественное стремление к Богу как к высшему благу. Оно

выражается даже в совершенно искаженной любви. «Deus, quern

amat omne quod potest amare, sive sciens, sive nesciens» (Soliloquia I,

с. 1,2).49

Эвдемонизм, представленный у Августина, это не философский

эвдемонизм, согласно которому высшая цель состоит в удов-

летворении желаний или в достижении собственного счастья. Для

Августина высшее — это соединение с высшим благом, с чем-то

трансцендентным, находящимся вне мира человека. «Mihi adhaere-

re Deo bonum est» (Sermo 156, c.7).50 Созерцание Бога есть высшая

цель. Если все силы души устремлены к Богу и вечности — суще-

ствует правильное расположение духа, душа обретает мир и яс-

ность. Эта любовь есть высшая заповедь, включающая в себя все

остальные. «Dilige, et quod vis, fac» (In epist. Joannis, VII,8).51

Августин проводит различие между любовью к высшему благу,

«caritas», и любовью к миру, то есть желанием, которое ищет

48 «Конечно, мы все желаем жить счастливо». — Прим. перев.

49 «Бог, любимый всем, что способно любить, осознанно или неосознанно». —

Прим. перев.

50 «Для меня благо есть соединение с Богом». — Прим. перев.

51 «Люби и делай то, что хочешь». — Прим. перев.

94

блага в преходящем. Августин называет такую любовь «cupiditas».

Эти два вида любви соотносятся друг с другом как добро и зло.

«Caritas» — это единственная истинная любовь, «cupiditas» — лож-

ная и искаженная. При этом можно сказать, что сама способность

желания в обоих случаях одна и та же. У естественного человека

она направлена на этот мир, на чувственное и преходящее.

Обращение заключается в том, что это стремление изменяется и

направляется к небесному и вечному. Человек преображается

через пробуждение любви к Богу и преодолевает любовь к

этому миру.

Словом «любовь» («amor») Августин обозначает прежде всего

желание, совпадающее с внутренней волей человека. Она может

быть направлено либо вверх, то есть к Богу и вечному («ascendit»),

либо вниз («descendit»), к тому, что стоит ниже воли, то есть

обращено к творению и к временному. Первая есть «caritas», вто-

рая — «cupiditas». Лишь когда любовь человека полностью на-

правлена к Богу, человек достигает своего предназначения и лишь

тогда он обретает мир («quies»). Августин однажды сравнил лю-

бовь («amor») с водным потоком, который вместо того, чтобы

течь в клоаку, не принося никакой пользы, следует

направить в сад, чтобы орошать его. Он считает, что оба вида

любви («caritas» и «cupiditas») в основе своей имеют одно и то же

стремление. Любовь, которой человек желает вещей этого мира,

следует направить к Богу, высшему и непреходящему благу.

При этом может показаться, будто человек вообще должен по-

рвать отношения с этим миром и стремиться лишь к вечному. Од-

нако Августин имеет в виду не это, хотя он ценит уединенную

жизнь и понимает отношение к Богу как непосредственное общение

души с Богом, созерцание Бога, которое является предвкушением

блаженного созерцания в вечности. Но Августин не презирает

мирскую жизнь саму по себе. Она достойна отвержения, лишь

когда преходящее занимает главное место в сердце человека.

Божие творение хорошо и человек поставлен управлять теми да-

рами, которые дает ему Господь творения. На вопрос о том, как

положение человека в мире соотносится с его общением с Богом,

Августин отвечает, вводя различие между «uti» и «frui», «пользо-

ваться» и «наслаждаться». В некотором смысле сотворенный мир

также должен стать предметом любви, но высшая цель человека

заключается не в этом. Творение должно использоваться лишь как

средство на службе высшей любви. Только Бог должен быть пред-

метом той любви, которая в конечном счете обретет покой в лю-

бимом. Здесь любовь есть постоянное восхождение в Бога, «fruitio