Я смотрю на нее. Утонченная женщина, которая только что с каменным спокойствием поглощала устрицы, исчезла без следа. Там, в столовой, было несколько моментов, когда я почти ненавидел Беллу Эдвардс. Она казалась такой холодной и самодовольной. Смятение, в котором я находился, будто не имело к ней ровно никакого отношения, — а ведь именно она являлась его причиной. Но сейчас спокойствие и самоуверенность покинули ее. Я оказался лицом к лицу с Белиндой. Я узнаю этот испуганный, неуверенный взгляд. Что-то во мне взрывается — и не только в штанах. Я чувствую прилив нежности и желание защитить ее. Господи, сними меня с этих качелей — мне совсем тут не нравится…

— Ничего никому не говори, прошу тебя. Пожалуйста, дай мне немного времени. Мы встретимся, и я все объясню. Мы попали в такую переделку!

— Мы ни в какую переделку не попали. Это ты попала, — уточняю я.

— А как же Лаура? Неужели она для тебя ничего не значит? — И опять она Белла — холодная и старающаяся сохранить контроль над ситуацией. Все мои теплые чувства к ней тут же улетучиваются. Ей не нужно, чтобы я был на ее стороне; ей нужен побежденный противник. Она отлично понимает, что я уже нахожусь в слабой позиции, ведь я молчал весь вечер и, значит, оказался ее соучастником. Возможно, в этом и состоял ее план. Я всегда чувствовал, что в Белинде присутствует какая-то скрытая жестокость.

— Лаура для меня очень много значит. Слушай, а что, если я сейчас выйду в столовую и повторю перед всеми все, что ты только что сказала?

— Ты этого не сделаешь.

— Почему же?

— Потому что Лаура этого не перенесет. Что бы у вас там ни началось — оно разобьется вдребезги.

А вот тут она, возможно, права. Лаура — хрупкая девушка. Я не хочу причинить ей боль и еще меньше хочу ее потерять.

— И…

— Да?

— Я прошу тебя молчать.

Я бесстрастно смотрю на нее.

— Умоляю тебя об этом. Ради всего, что у нас с тобой было, дай мне шанс все объяснить, — добавляет она.

— Не знаю, что и делать. — Я приглаживаю ладонью волосы — жест, эквивалентный чесанию в затылке.

— Тогда просто напиши мне адрес школы, где ты работаешь, и я буду ждать тебя у ворот в понедельник, в четыре пятнадцать. — Она подает мне ручку и блокнот с отрывными листами. На верхнем листе — список продуктов. Я не понимаю, что означают большинство названий.

Белла берет в руки большую соусницу и идет к двери. Прежде чем открыть ее, она оборачивается и говорит:

— Стиви, прости меня. Мне правда очень жаль. Не знаю, чему и верить.

21. В ПОИСКАХ ТЕБЯ

— Ну и как тебе вечер? — спрашиваю я, когда Белла наконец приходит в спальню. Она убрала и вымыла всю посуду, оставшуюся после ужина, мотивировав это тем, что утром ей будет противно спускаться вниз навстречу настоявшемуся за ночь затхлому запаху, исходящему от оставшихся на столе грязных тарелок. Меня она загнала в постель, сказав, что в выходные я должен отсыпаться. Это, конечно, правда, но ее объяснение не убедило меня в том, что она хочет убрать все одна из чистого человеколюбия. Мне показалось, что ей просто нужно было, чтобы я не путался у нее под ногами. Когда она поднялась наверх и увидела, что я еще не сплю, — я читал «Ньюсуик», — в ее глазах мелькнуло разочарование, в то время как на губах заиграла приветливая улыбка. — Ну и как тебе вечер? — снова спрашиваю я.

Не обратив внимания на мой вопрос, она говорит:

— Я хочу выполнить свои упражнения. Может быть, мне перейти в другую комнату? Я не хочу тебе мешать.

— Иди в постель, Белла. Нельзя качать пресс на полный желудок. — Я откидываю одеяло. Белла вздыхает и залезает в постель. — Ты не сняла трусики, — замечаю я. — Почему?

Обычно мы спим обнаженными. Мне это очень нравится. Я считаю, что это является индикатором близости наших отношений. Это показывает, что мы открыты друг для друга — и для секса, разумеется. Иногда Белла надевает фривольное, сексуальное белье — это ясно говорит мне о том, что она не намерена, оказавшись в постели, тотчас уснуть. Однако сейчас на ней шортики, которые она носит только во время месячных. Но ведь у нее сейчас нет месячных. Интересно, чем это можно объяснить.

— Как ты сам сказал, из-за полного желудка. Я такая толстая, — говорит она.

Это просто смешно. Ты красивая, как никогда.

— Неправда, — заявляет Белла и поворачивается ко мне спиной.

Я вздыхаю, откладываю журнал в сторону, гашу верхний свет и придвигаюсь к ней ближе. Я испытываю облегчение, когда она тыкается попой мне в пах. Это значит, что хотя Белла и не в духе, но виноват в этом не я. Теперь задача номер один — выяснить, кто в этом виноват или что в этом виновато.

— Ну так как тебе вечер? — спрашиваю я в третий раз.

— Неплохо.

— И только?

— Да. Неплохо.

Я сбит с толку. Обычно после вечеринки ей требуется целая вечность для того, чтобы успокоиться. Она долго болтает о том, кто что сказал, кто в чем пришел и понравилась ли гостям наша еда. Ведь правда же, пудинг был вкусный? Разве у нас не замечательные друзья? И разве мы не самая счастливая пара в мире? Я полагал, что сегодня она устроит мне допрос с пристрастием на предмет того, что я думаю о Стиви, затем проведет систематизацию своих собственных впечатлений и в заключение сделает железный вывод относительно жизнеспособности их с Лаурой отношений. Я даже уже отрепетировал свою речь, так как Белла часто пилит меня за то, что я, по ее мнению, недостаточно заинтересован в предмете. Мне слегка обидно лишаться возможности озвучить свои мысли по этому поводу.

— Замечательный ужин, любовь моя, — говорю я, имея целью придать начальный импульс разговору.

— Спасибо.

— Жаль, что Стиви не понравились устрицы.

— Да. Перевод ценного продукта.

— Приятный парень, ты не находишь? Тишина.

— Разве что излишне скромный — или, может, он просто нервничал?

— С чего ему было нервничать? — вскидывается Белла.

— Ну, встреча со старыми друзьями новой девушки — это всегда нелегкое предприятие. Мы все стремимся оберегать Лауру. Это, наверное, сильно напоминает процедуру знакомства с родителями невесты.

Белла фыркает.

— А тебе он понравился? — продолжаю я.

— Не знаю. Я почти с ним не говорила.

— Он упомянул, что учился в университете в Шотландии. Ты, случайно, не…

— В Шотландии целая куча университетов. С чего ты взял, что он учился в моем?

— Белла, я знаю, что Шотландия — это обширная территория, а не горная деревушка. Я просто хотел спросить, не знаешь ли ты, случайно, в каком именно университете он учился.

Беллу очень болезненно относится к английскому высокомерию по отношению ко всему шотландскому, и ее раздражает общепринятое среди лондонцев мнение, что раз в Шотландии мало больших городов, то там все друг друга знают. Я увожу разговор от больной темы:

— Он здорово выглядит.

— Разве?

— Ну брось, неужели ты не заметила? — Я игриво сжимаю ладонью ее ягодицу. Я ничего не имею против того, чтобы она смотрела на красивых мужчин, а она в свою очередь не обижается, когда я обращаю внимание на привлекательных женщин. Мы состоим в браке, но это означает, что мы пара, а не что у нас нет глаз. — Вот Лаура точно считает его очень сексапильным мужчиной. Она от него без ума.

— Только это и имеет значение.

Белла по-прежнему лежит ко мне спиной и, несмотря на мои усилия, не желает завязывать настоящий разговор. Я мог бы прямо спросить, что у нее не так, но я знаю, что единственное, чего я смогу добиться с помощью прямого противостояния, — это что Белла окончательно замкнется в себе. Поэтому вместо лобовой атаки я совершаю обходной маневр:

— Интересно, он играет в гольф?

— Нет, не играет.

— Откуда ты знаешь?

— Я… не знаю. Я предполагаю. Он просто не похож на того, кто играет в гольф.

— Но ведь он некоторое время жил в Шотландии, поэтому более чем вероятно, что он все же играет. Я попробую пригласить его на партию к себе в клуб.