На первый взгляд это похвальное беспокойство зрелого, серьезного человека о здоровье, но при ближайшем рассмотрении оно оказывается суммирующим индикатором сумбурности ее характера. Забота об ограничении потребления жира — это, конечно, вещь важная, но тот факт, что она была спровоцирована статьей в женском журнале, в которой говорилось, что 70 процентов всех супружеских пар набирают больше трех с половиной килограммов веса за первый год совместной жизни, полностью срывает с нее ореол взвешенности и обдуманности. Я посоветовал Белле перестать верить статистике. Она рассмеялась, когда я сказал, что 87 процентов статистики придумывается в процессе написания статьи. Но все равно мы целыми неделями существовали исключительно на салатах.

Меня даже несколько тревожит, насколько серьезно Белла воспринимает все рекомендации, исходящие из не совсем достоверных источников. Иногда я задумываюсь, стала бы она другой, если бы ее мать была до сих пор жива. Я пришел к выводу, что из-за того, что Белла потеряла мать в таком раннем возрасте, она всегда ощущает себя чуть-чуть одинокой и потерянной. Естественно, сама она в этом никогда не признается.

Я выбираю грейпфрут и мюсли, потому что мысль о смерти матери Беллы настроила меня на печальный лад, и мне захотелось сделать ей что-нибудь приятное. Я не жду, что Белла будет благодарить меня за сочувствие, — она примет его за жалость. Она часто подчеркивает свою независимость.

Когда я только встретил ее, я не был уверен, что мне удастся прогрызть стальную оболочку ее самодостаточности и убедить в том, что самостоятельность можно сохранить и в рамках близких отношений. Как только я увидел ее, я понял, что она должна стать моей. Не просто для секса, а вообще. Это был один из самых романтических моментов в моей жизни. Он застал меня врасплох. Такого я не только не ожидал — я о таком даже не мечтал. Сначала я подумал, что она меня не хочет. И никого другого, если уж на то пошло. Было похоже, что лавочка закрыта. Я всеми силами стремился показать ей, как замечательно желать кого-либо, нуждаться в ком-либо и, наоборот, ощущать себя желанной и нужной. Думаю, я преуспел в этом. Белла, как и большинство из нас, нуждается в заботе. Не все время и не со стороны одного и того же человека — но время от времени ей нужна некоторая помощь.

Позавтракав, я споласкиваю тарелки и чашку, загружаю их в посудомоечную машину, бреюсь и прочитываю половину тропического леса, замаскированного под субботнюю газету. Белла не возвращается. Я набираю номер ее мобильного телефона. Он звонит в кухне. Я пробую дозвониться Лауре — ее телефон выключен. Тогда я звоню Амели.

«Она была здесь, но только что вышла».

Как странно. Меня не часто обвиняют в том, что у меня слишком живое воображение, но сейчас у меня четкое чувство, что Амели говорит мне неправду. Очень странно.

Но с другой стороны, зачем ей мне лгать? Вообще незачем. Сегодня прекрасный день, жаль будет потратить его зря. Я снова беру телефон, набираю номер своего брата и договариваюсь о партии в гольф.

14. Я ПРОСТО НЕ МОГУ НЕ ВЕРИТЬ

— Это было очень вкусно. — Я улыбаюсь и подбираю остатки яичницы кусочком белого хлеба. — Сам приготовил завтрак. Ты стараешься произвести на меня впечатление? — Я опять улыбаюсь, надеясь, что выгляжу как знающая себе цену и уверенная в себе особа. — Я могла бы догадаться, что мы не переспали, — в противном случае ты, наверное, не предпринимал бы таких усилий. — Ой! Это должна была быть шутка, но не прозвучала ли в ней разочарованность в жизни? Каждый знает, как много правды говорится под видом шутки.

Кажется, мои слова слегка задели Стиви, но он ничего не говорит. Да и что он может сказать? Если бы он начал говорить мне, что я могу ему доверять, что он меня не подведет, что все, чего он хочет, — это петь мне и смешить меня, что он не потеряет интереса ко мне даже после того, как у нас случится секс, — невзирая на то, что я разведенка и мать-одиночка, — тогда я решила бы, что он чертовски странный парень.

И все же это именно то, что я хотела бы услышать.

Каждый раз, когда я смотрю на него, внутри у меня все переворачивается и начинает плясать джигу — ничего удивительного, что мне хочется сказать ему, что я самая интересная женщина из всех, кого он встречал в жизни. Или, по крайней мере, не самая скучная. Я могу вполне удовлетвориться и этим. Я качаю головой. Меня поражает собственная непоследовательность. Нет ничего странного в том, что мужчины нас не понимают, — иногда я и сама себя едва понимаю.

Наверное, это похмелье мешает мне мыслить ясно. Я не думаю, что он считает меня скучной или недалекой. Я смотрю на него из-под опущенных ресниц, надеясь, что это выглядит соблазнительно, а не так, будто мне в глаз попала мошка. Стиви встречает мой взгляд. Он улыбается, но, возможно, не от восхищения мной, а от удивления тем, как я себя веду. Но не похоже, что ему скучно, — скорее, в нем заметно желание сделать мне приятное. Однако я уже долгое время не играла в эту игру и могу неправильно истолковывать внешние проявления. Как бы я хотела стать сейчас опять такой, какой я была до встречи с Оскаром — до того, как моя уверенность и самооценка была втоптана в грязь! Та Лаура могла за несколько секунд со стопроцентной точностью оценить ситуацию. Я смущенно отворачиваюсь — мне стыдно за свою беспомощность.

Несколько минут я сижу молча и наконец прихожу к выводу, что я почти уверена в том, что нам нравится быть друг с другом. Именно нам, а не только мне. Подробности вчерашнего вечера медленно проходят перед моим мысленным взором. Мне кажется почти чудом, что, несмотря на то что я многого ждала от свидания со Стиви, реальность, похоже, превзошла мои ожидания.

Я и не припомню, когда в своей жизни была настолько же счастлива, как вчера в «Колоколе и длинном колосе». Не помню, чтобы когда-нибудь чувствовала в себе такой заряд, такой кураж, такую сексуальную притягательность. Стиви пел мне. Эти слова греют мою душу и доводят меня почти до оргазма, будто они — его пальцы, ласкающие потайные места моего тела. Когда я собралась уходить, он окликнул меня, потому что хотел, чтобы я ушла с ним. Он улыбался мне, создавал вокруг меня шумиху. Каждая женщина в том пабе хотела быть мной! Это было так здорово!

Мы ушли из бара чуть позже одиннадцати. К тому времени я уже выпила больше, чем надо, но могу с гордостью сказать, что веселое и не тягостное окружающим опьянение занимает в списке моих талантов не самое последнее место. Ни он, ни я домой не собирались, и после того, как я позвонила Амели и попросила ее оставить Эдди на ночь, мы могли идти куда хотим. Естественно, я не сказала Стиви, что Амели согласилась оставить Эдди на всю ночь, — не хватало еще, чтобы он подумал, будто я чересчур доступна; я сказала, что о времени мы можем не беспокоиться, — это должно было значить, что я доступна в достаточной мере.

Стиви оставил гитару и звуковое оборудование в пабе и переоделся в футболку и джинсы, которые гораздо лучше вписывались в двадцать первый век, чем его сценический костюм. Мы поймали такси и болтали всю дорогу. Оказалось, что он не уличный музыкант, время от времени выступающий в пабах, а школьный учитель. А концерты — это его побочная работа.

— Ты разочарована или рада? — спросил он.

— Мне все равно. Я не испытываю предубеждения ни против того, ни против другого, — честно ответила я. А вот Белла была бы рада.

Мы зашли перекусить в «Вингт-Кватре» на Фулем-роуд. До этого я никогда там не была, но один раз поздно вечером проходила мимо и видела у входа целую очередь. В тот раз я пыталась поймать такси до дому после гонки в отделение экстренной медицинской помощи районов Челси и Вестминстер (маленькая деталь «Лего», попавшая Эдди в нос, — целая отдельная история). Я удивилась, как этот ресторан собирает такие толпы, — он вовсе не выглядит каким-то там особенным. Оказывается, что он бьет по посетителям сразу из двух стволов. Во-первых, он предлагает превосходную еду двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю и поэтому представляет собой желанную бухту для голодных завсегдатаев ночных клубов, и, во-вторых, здесь вместе со счетом тебе приносят небольшую чашку с шоколадным горошком «Смартиз». Кто против этого устоит? Точно не мы со Стиви.