— Молодой человек, с вами желает побеседовать мадам. А я не буду мешать вам.

Держиморда отобрал у Пушкова винтовку, прогундосил:

— Беги в лес, быстро, а то всажу пулю промеж лопаток.

— Дай ему деньжат на первый случай, — распорядился Эсер.

— Обойдется, — отмахнулся Держиморда.

Пушков пробежал метров сто, упал, залег в моховую ямку, выглянул, наблюдая, чем закончится для остальных встреча с бандитами. Порошин подошел к девице с полузакрытым лицом, но их разговора никто не слышал.

— Здравствуй, Аркаша.

— Здравствуй, Веронька.

— Надо бежать, Аркаша.

— Я не могу пойти на это, Вера. Ведь я еще не осужден. Может быть, я как-нибудь выкручусь. Понимаешь? У меня есть шанс, надежда. А если я подамся в бега, все потеряю. И зачем ты, Вера, связалась с этой бандой?

— Я с ними не связана.

— Как ты к ним попала?

— Вчера узнала случайно от Серафима, что готовятся они напасть на арестантский вагон.

— Где ты могла встретить Серафима?

— В городе, Аркаша.

— Он ходит по городу?

— Серафим часто ходит по городу. Он же переодевается в старуху. Ковыляет себе с бадажком старушенцией горбатой.

— Почему ты знаешь Серафима?

— Он мой родственник, Аркаша. Он мне как отец.

— Вера, таких родственников иметь опасно.

— Я от родственников не отрекусь, Аркаша.

— Как там наша Дуняша?

— Девочка-чудо.

Эсер в это время разговаривал с арестантами, наседал на поэта Василия Макарова:

— Почему не идешь с нами? Тебя ведь расстреляют или сгноят в лагере.

— Я арестован безвинным. Вдруг разберутся, освободят.

— Надеешься на вдруг?

— Надежда умирает последней.

Пытался Эсер подтолкнуть на побег и Сулимова. Они хорошо знали друг друга еще с гражданской войны. Андрей Сулимов, механик бронероты, ушел тогда из эсеров в большевики. Серафим Телегин допытывался:

— Ну и что ты, Андрей, получил от большевиков? Червонец концлагеря? А ты ведь сражался за них.

— Я воевал за землю для крестьян.

— Понимаю, большевики украли нашу программу для обмана народа, пообещали отдать землю крестьянам. И что в итоге?

Сулимов не ответил на вопрос. А Серафим был поражен тем, что никто из арестантов на свободу не рвался.

— Тебе пора уходить, Эсер, — подал голос Даргайс. — А мы останемся, будем ждать работников НКВД.

— Мне жалко вас, как русские говорят, — вздохнул Майкл.

Порошин сжал руку Верочки:

— Прощай, береги Дуняшу. Может, увидимся еще...

Глаза Веры наполнились слезами.

— Я дня через три выеду в Челябинск, буду носить передачи тебе. Остановлюсь у Антона.

— По коням! — гаркнул Эсер, выстрелив в небо.

— Рабы умирают на коленях! — сплюнул Майкл в сторону остающихся.

Он сунул ногу в стремя, сел уверенно на белого жеребца, хозяин которого погиб при налете на арестантский вагон. Из перелеска выехала подвода, скрытая ранее как бы в засаде. Держиморда с братьями погрузили на телегу своих погибших товарищей, чтобы похоронить их тайно где-нибудь в глухомани. Гришка Коровин посадил бережно на лошадку отца Никодима. Священник цитировал мятежникам Библию:

— Дарую вам власть наступить на змею и на скорпионы, и на всю силу вражью.

Вера Телегина села на вороного, вздела его на дыбы и пустила галопом вслед за отрядиком Эсера. Когда она оглянулась у сосен в последний раз, Порошин помахал ей рукой.

— Кто она? — спросил Калмыков. — Глаза, как у моей Эммы.

Из укрытия к вагончику подошел Пушков.

— Бей гада! — ударил его Миша Люгарин.

— Вы что? Я же хитрил, хотел проникнуть в банду, чтобы поймать их...

— А в красноармейца кто стрелял? — сбил с ног оплеухой Сулимов юлящего Пушкова.

Арестанты набросились на Пушкова, пинали его, били палками, пока их не остановил Порошин:

— Прекратите самосуд! Следствие разберется. И не подходите к убитым бойцам, ничего не трогайте, не передвигайте. И далеко не уходите.

— А ты не командуй, без тебя разберемся, — осадил Порошина Сулимов.

— Пойдемте жратву искать, — предложил Люгарин.

Вася Макаров нашел поблизости картофельное поле. Арестанты накопали два ведра красноватых увесистых клубней, сварили их. Мимо проезжали на дрезине путевые обходчики. Они остановились, выслушали обитателей арестантского вагона, снабдили их салом и хлебом.

— Ждите, мы сообщим, куды надоть, — сказали обходчики.

Уму непостижимо, как победили большевики при своей медлительности и бюрократизме Деникина, Колчака, как они подавили многочисленные восстания казаков и крестьян! Первым на место происшествия прибыл через шесть часов лейтенант госбезопасности из Карталов. Он загнал арестантов в вагон и закрыл их. Только к утру следующего дня прибыл с командой Придорогин. А к полудню — паровозик с платформой, на которой были красноармейцы и работники НКВД из Челябинска: Федоров, Натансон, Рудаков, Комаров. Арестантов вывели из вагончика, приказали лечь на землю, закинуть руки за голову. Их поднимали по одному, отводили на допрос в сторону — к Придорогину и Федорову. Допрашивали у сосны, где был привязан расстрелянный красноармеец. Федоров бил нещадно Пушкова березовым дрыном:

— Значит, в банду вступил, гад? Красноармейца расстрелял?

В замысел Пушкова — помочь таким образом НКВД — не поверил даже и Придорогин. Но начальник милиции проникся чувством благодарности к своему арестованному ученику — Порошину:

— Говоришь, будто Эсер переодевается в бабушку, ходит по городу под одеждой старухи? Спасибо за информацию, Аркаша. Я тебе всегда доверял. Я еще замолвлю за тебя слово. Мы не можем терять золотые кадры. Я буду не я, если мы не заарканим Эсера.

Порошин позднее пожалел, что навел НКВД на Серафима Телегина. Но Аркадий Иванович долгое время и под арестом служил по инерции своей родной системе. Пушков не выдержал избиения, начал признаваться, якобы он действительно хотел уйти в банду. Чтобы избавиться от пыток, некоторые показывали на Порошина. Мол, у него рыльце в пуху, уединялся с бандиткой, любезничал с ней. А у бандитки харя тряпкой прикрыта была для маскировки. Спросите Порошина, с кем он секретничал?

Федоров допрашивал Порошина дважды:

— Что за девка была в банде? Почему она разговаривала только с тобой и наедине?

— Я не знаю ее.

— Что она спрашивала? О чем просила? Что предлагала?

— Она предлагала уйти с бандой.

— Куда уйти?

— В лес.

— На кого она примерно похожа — по глазам, по лобной части лица?

— На Эмму Цесарскую.

— Какого цвета глаза?

— Синие, — соврал Порошин.

— А волосы?

— Рыжие, — продолжал наводить Порошин Федорова на ложный след.

Федоров взялся за палку:

— Все в один голос заявили, что девица была большеглазой, кареокой, темноволосой. А ты, Порошин, говоришь: рыжая, синеглазая.

— Я был близко от нее, рассмотрел получше.

— А может, тебе не хочется, чтобы в розыске была — большеглазая, кареокая, темноволосая?

Федоров размахнулся дрыном, но Придорогин заслонил Порошина.

— Ты брось, это наш человек. Он мне наводку верную дал на Эсера.

— Какую наводку?

— Эсер у нас в городе появляется — переодетым в старуху.

— Источник информации? От кого узнал?

— Слышал шепот ночью в камере.

— Кто шептался?

— Не знаю, не понял.

— Ты у меня все поймешь в Челябинске, я тебя сам буду допрашивать. И вспомнишь ты сразу, какие глаза были у девицы из банды. И кто шептался об Эсере.

Рудаков и Натансон оформили протоколы допросов, с поэтами Люгариным и Макаровым поговорили особо:

— Вашего дружка Бориса Ручьева мы в тюрьме держим. Он, между прочим, вину свою признал. А вы что-то упрямитесь.

Из Карталов к месту происшествия прибыл конный отряд красноармейцев с пушечкой.

— Где банда? — спросил командир отряда, усатый капитан.

— Грибы собирает в лесу, — раздраженно процедил сквозь зубы Федоров.

Придорогин тоже укорил:

— Пушку-то зачем, дурни, таскаете? Лучше бы взяли пару ручных пулеметов.