– Стой, князь! – прервал его Гадишо. – Можешь сказать о народе армянском, что он безумен, нерасчетлив, не знает своей выгоды, но никогда не называй его рабом! Глубокое почтение, которое мы питаем к повелителю арийцев и к его мудрому азарапету, исходит не из чувств раба, а из благородного чувства собственного достоинства! И наконец, – повысил голос Гадишо, – перейдем все-таки к делу, ради которого мы прибыли!

Михрнерсэ понравился и этот ответ, нанесший новый удар Перозу. Михрнерсэ перешел к делу. Было решено, что он отправится в Сюник, чтобы на месте ознакомиться с силами, которыми располагает Васак, и определить форму их участия в войне.

Когда было обсуждено положение в Армении, уточнена численность войск Вардана и войск Васака, Михрнерсэ отпустил Васака и Гадишо. Им отвели покои во дворце.

– Вечером в дворцовом саду к аим подошли Вахтанг и Пероз.

– Самое дорогое для отца – его дети! – с мягкой улыбкой заговорил Вахтанг. – Думаю, что я не мог бы ничем порадовать тебя более, чем вестью о том, что твой старший бежал…

Васак почувствовал, что бледнеет.

– А другой? – спросил он внешне безразлично. – Надеюсь, что он оказался умнее?

Вахтанг пристально взглянул на Васака и промолчал.

– Зачем молчать, князь? – заговорил Пероз. – Мы все, так же как и сам государь марзпан, склоняемся перед волей повелителя…

Васак задрожал:

– Да, конечно. Но довольно! Ни слова больше…

– Мы все воины царя царей! – повторил Пероз.

– Да. Я сказал, довольно! – резко оборвал его Васак и нечеловеческим напряжением воли сдержал свое волнение. – Весна в этом году наступила очень рано, – обратился он к Вахтангу.

– Да, рано, – отозвался Вахтанг и переменил тему.

– Добралась армянская конница до дому?

– Добралась, – ответил Гадишо.

– Сильно потрепали ее в стране кушанов?

– Нет. Большая часть вернулась без потерь и входит сейчас в войска Вардана! – подчеркнул Гадишо.

– А как поживает князь Арсен Энцайни?

– Готовится к войне вместе с Варданом.

Пероз молчал, весь почернев от злобы. Вахтанг отвел глаза, усмехнулся.

До поздней ночи не мог Пероз успокоиться. Он рычал от бешенства, изливая свое раздражение перед Вахтангом, который тоже не спал.

– Мне не надо, чтобы у них было большое войско, чтобы они были сильны, чтобы они были большим народом!.. Не надо, чтобы они помогали нам охотно и любили нас! Но эта гордость, это неистребимое чувство превосходства над нами! Эта дерзость, эти притязания! Вот что невыносимо, вот что душит меня! Что у них есть, чем они велики, что лежит в основе этой их гордости? Я хочу доказать этому армянину Арсену, что он раб, заставить его признать, что он ничто, что все они благоденствуют лишь по нашей доброте, что они живут только благодаря тому, что мы им бросаем крохи, а большего они не стоят Доказать это ему, и тогда мне больше нечего делать в стране Армянской! – воскликнул Вахтанг. – Лишь бы не убили его в бою и чтобы он попал в плен и достался мне…

Не спали в своих покоях Васак и Гадишо.

– Если бы не бы по этого недоверия, этой неприязни между мной и сторонниками Вардана, если бы он был рядом со мною в борьбе против персов, я бы показал этому бешенному быку, что гордость Вардана – это и моя гордость! Знаю, Вардан ведет страну к гибели! Вардан не хочет вместе со мной возродить наше царство. Но Вардан из одного со мной племени! А ты погляди, на кого замахивается тот убогий дикарь с душой обезьяны…

– Меня больше тревожит это порождение волка и лисицы… – задумчиво произнес Гадишо. – Он пустил в ход Варазвагана… Смотри, мол, старайся, че то – вот, кто тебя сменит… И вгдь он не задумается оклеветать тебя и отстранить после того, как полностью использует! Ясно, марзпаном намечен Варазваган…

– Не Варазваган! – громко откликнулся Васак. – Варазваган – волк, стремящийся подражать лисе. Не удастся ему это! Михрнерсэ нуждается в умном предателе…

– И этот умный предатель – ты?

– Он и считает меня умным, но… предателем. – Васак умолк. Ему не давала покоя мысль о судьбе сыновей. – Бабик бежал… А Нерсик?

– Наверно, чучело из него сделал этот «мудрейший из персов» и набил соломой. Говорил же я! – грубо откликнулся Гадишо. – А где его ум?

Выдержка изменила Васаку.

– А где ум у этого взбесившегося таронца? А у этого народа, готовящего самоубийственную войну? Нет у них ума, и меня они тоже сведут с ума!

Гадишо воскликнул:

– А не пора ли отказаться от всего этого и не примешивать пустяков к великому делу?

Васак взглянул на него с изумлением: никогда еще не видел его марзпан таким взволнованным, таким озлобленным.

– Примешивать пустяки?

– Ну да, пустяки, не имеющие значения мелочи!

– А именно?

– А хотя бы сыновья, жена, кровопролитие, народ – уж и не знаю, что еще! Когда же ты приступишь к беспощадной расправе? Начиная с собственной семьи, с родичей своих, с близких, с армян и персов в равней мере? И до конца, до последнего человека, пока не дойдешь до бессловесно покорного, до слепого исполнения твоей воли? Запустил ты болезнь, марзпан, позволил ей распространиться!

Васак слушал молча, словно впервые понимая, чего ему не хватает.

– Какая разница, принесешь ты жертвы в конце или в начале, – все разно Молох требует жертв? Ты стремишься стать царем, а не умеешь втаствовать над самим собой! Царь истребляет, душит, уничтожает, царь все топчет ногами, все – совесть, честь, гордость, жалость! А ты? Царь предает и продает свою страну, свой народ! Да, государь марзпан! Да, государь и повелитель! И я говорю тебе это, ибо знаю, что и ты можешь все это сделать, но не хочешь! Не хочешь щедро проливать кровь, а ее нужно лить потоками!

В беспросветной тьме, казалось, сверкнула молния и осветила бездонную пропасть… Васак молчал.

Гадишо выглядел странно спокойным. Он также не нарушал молчания и вскоре уснул.

Васак задумался над его словами. Гадишо говорил грубо, злобно, но говорил он правду. Васак почувствовал, что действительно медлил, действительно щадил противников, не проливал крови потоками. А дело требовало именно потоков крови. Слишком чувствительным оказался он в отношении сыновей. Ведь, к сожалению, история не считается ни с детьми, ни с родными, ни с народом, ни с честью, ока ничего не признает.

На следующий день Васак и Гадишо были приглашены к Михрнерсэ.

– Я взял Варазвагана с собой, чтобы за время моего отсутствия повелитель не вздумал назначить его марзпаном Армении, – заявил Михрнерсэ. – И желательно мне, чтобы никогда не встала перед нами такая необходимость. – Он окинул Васака испытующим взглядом. – Но пробил час, государь марзпан! Нюсалавурт идет с большой армией, но немалыми будут, несомненно, и силы Вардана. Предстоит кровопролитие… А нам прежде всего надобно овладеть страной! И вот тебе на выбор: или убеди Вардана подчиниться нам, или же вместе с нами иди уничтожать народ армянский.

– Или одно, или другое!.. Конец и лжи и правде, азарапет! – решительно произнес Васак.

– В таком случае – к делу! Мы с тобой выезжаем в Сюник… Ознакомлюсь с делами на месте. Выедем в ближайшие два-три дня.

Васак встал. Лицо его подергивалось. Михрнерсэ пристально взглянул на него и спокойно сказал:

– У государственного мужа детей нет. Насколько мне известно, ты замыслил сесть на царский трон? А у трона ступенек нет. На трон поднимаются по трупам детей, родителей, народов… Не очень сладко на троне!

Обнадеживал ли он, укорял ли, насмехался ли – Васак так и не понял. Быть может, все это было в его словах…

– Государственный муж стремится всего достигнуть. В этом и честь его и его гибель… Если тебе по силам, то имеешь право! Васак молчал – Тот, друюй, – бежал… – снова заговорил Михрнерсэ, не то со злобой, не то испытующе глядя на него, – уГнжал из моего дворца. Но в действительности от кого бежал он – от повелителя! А этого так оставить нельзя. Надеюсь, ты понял меня.

Васак не отвечал.

– Надо позаботиться также о том, чтобы Вардан не получил помощи от своих союзников… Как нам стало известно, иверы и агваны собираются помочь ему. Помешать какому-либо делу легче всего в последнюю минуту. Действуй! Ты уверяешь, что послал уже людей в Византию и в страну гуннов? Пошли теперь в Иверию, Агванк и к армянским князьям в Византии!