Возбужденный Нуччо продолжал хохотать, выкрикивая в паузах: «Твою мать, теперь начнем мочить еще и американцев!»

Нуччо чертовски нравилось в «Эден Билиарди»! Сидеть рядом с элегантным и благоухающим боссом, выслушивая от него, что ему, Нуччо, предстоит сделать, и с лучшим дружком Туччо, таким же решительным и умелым, как и он сам.

Тр-рак! Ударом ладони Нуччо заставил прокрутиться барабан отлично смазанного револьвера, чтобы убедиться, что тот легко вращается.

Дядя Сал холодно посмотрел ему в глаза.

– Смотрите не наделайте глупостей, как с бригадиром, – сказал он. – Американец – дурак, сам подписал контракт. А в бизнесе тот, кто ошибается, должен платить.

Вся ошибка Фрэнка состояла в том, что он согласился возглавить «Старшип», но дяде Салу это представлялось достаточно весомой причиной, чтобы его убрать.

Туччо судорожно сглотнул: после этой паскудной истории с бригадиром он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Э-ге-гей! – жизнерадостно завопил Нуччо. – Пойдем мочить америкашек!

– Ты что, охренел? – одернул его Туччо.

– Вы готовы или нет? – строго спросил дядя Сал.

Туччо и Нуччо энергично кивнули, подтверждая, что готовы.

– Тогда так, – глядя на Туччо, сказал дядя Сал. – Нуччо займется американцем и его потаскухой, и чем больше вреда он им причинит, тем лучше. И возьми вот это, – он протянул Нуччо ружье, – будет понадежнее пистолета. Когда закончишь, принесешь ружье мне в «Миндальную пасту». И сделай это сразу, а не как в прошлый раз. Ты меня понял?

– Конечно, – ответил Нуччо. – Конечно, все будет, как вы приказали, босс.

– Вот и отлично, – сказал дядя Сал. – Теперь ты, Туччо. Ты пойдешь к Соннино и скажешь ему, что я хочу с ним поговорить. Если он тебя спросит о чем, скажешь, что тебе это неизвестно. А там посмотрим. Может, нам одним махом удастся убрать с дороги и Соннино.

Он твердо придерживался правила никого не отправлять на важное дело в одиночку и потому добавил:

– Возьмешь с собой Нунцио Алиотро.

Пока синьорина Нишеми говорила по телефону…

Пока синьорина Нишеми говорила по телефону, перед стеклянной, отделанной латунью дверью офиса «Миндальной пасты Скали» появились Пиппино и дон Лу.

– Ну да, я надела мини… Ну, эту, из джинсовки с маргаритками… И она порвалась! Прямо на мне утром лопнула! Нуда, те самые, на высоком каблуке… Черт, еще немного, и я бы себе нос расквасила! Конечно, можешь сделать мне эхографию, я вполне в форме… Ой, подожди, там кто-то пришел… Помолчи, я сказала! Я тебе перезвоню. Попозже перезвоню!

Синьорина Нишеми опустила трубку, покрутила во все стороны головой, закинула ногу на ногу и снова принялась крутить головой.

– Черт, – ругнулась она, вскочила, схватила стопку бланков, вернулась к стулу и снова уселась нога на ногу.

В комнату вошел дон Лу. За ним, отставая на пару шагов, шествовал Пиппино.

Двое мужчин, у одного превосходная фигура, другой постарше и выглядит так, словно с минуты на минуту отправится к праотцам, отметила про себя синьорина Нишеми, слегка ерзая на стуле, отчего пришел в движение и ее впечатляющих размеров бюст.

Тут же ей пришло в голову, что такие лица обычно бывают у тех, кто отправляет к праотцам других, и она принялась судорожно перекладывать бумаги на столе.

– Добрый день, – поздоровалась она. – Столько работы, прямо не продохнуть…

– Добрый день, – отозвался Пиппино. – Синьор Шортино здесь?

– Синьор Шортино здесь. Извините, как мне о вас доложить?…

– Скажите синьору Шортино, что пришел дон Лу Шортино, – сказал Пиппино.

Синьорина Нишеми сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Алло! – начала она. – Скажите, вас зовут Лу Шортино? Правда? Как почему? Потому что пришел еще один человек, и его зовут точно так же! А-а! Хорошо, хорошо. Прошу вас, второй этаж налево.

Пиппино посмотрел на дона Лу.

Тот кивнул и, нетвердо ступая больными ногами, но ни капли не сутулясь, первым направился к деревянной лестнице.

Пиппино остался стоять на месте, у полукруглой витрины, в которой красовались образцы изделий из миндальной пасты на серебряных подносах. Из витрины лились звуки вальса Штрауса.

– А это что еще за хреновина? – удивился дон Лу, входя в комнату. Он, конечно, и сам прекрасно видел, что Лу за столом собирал crossbow,[55] и задал свой вопрос, чтобы скрыть чувства при виде любимого внука.

– Это арбалет, – ответил Лу, заворачивая оружие в газету. Затем встал и обнял деда.

– Вот и молодец! Убери его подальше! Эти штуки очень опасны. Жена Артура Гели, представляешь, начиталась Zen and the Archery или Zen, the Art of Archery,[56] в общем, какой-то такой дребедени, съехала с катушек и убила мужа такой вот хреновиной, – ворчливо сказал дон Лу, усаживаясь на стул.

– Ну вот, дед, ты войти не успел, а уже начинаешь рассказывать всякие страшилки!

– Кроме шуток, Лу, я очень сердит! – Дон Лу попытался встать со стула, но это ему не удалось, и он выругался, а затем глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

– Мы можем спокойно говорить в этом гнусном месте? – спросил он.

– Не беспокойся, дед, в этой комнате нет bugs.[57]

– Я был в Марцамеми, и Джакоббо дал мне понять, что мы должны сменить друзей. «Я больше не верю в бобы, – сказал он мне. А потом добавил: – Забудем о миндальных пирожных». Эх, если б мы были в Нью-Йорке, я сначала послал бы Пиппино за Джорджино Фавароттой, а потом сказал бы ему: «Джорджино, твой брат поступил мудро, позволив себя застрелить, иначе он был бы обречен жить рядом с таким дерьмом, как ты». Потом я бы ушел, но этот негодяй уже понял бы, что он не заслуживает чести принадлежать к Семье. А что касается Сала Скали, мать его, я бы только намекнул Пиппино, что хочу видеть его в морге, мертвым, остывшим и выпотрошенным, с биркой на большом пальце ноги. И чтоб он лежал там такой же шустрый, как вяленая треска. Но мы на Сицилии, Лу. Здесь мы, американцы, не имеем права выступать. Здесь в 43-м даже дон Витоне и Макс Муньяни вели себя тихо, сидели в уголке и выполняли приказы Пиппино Руссо и Ванни Сакко. Хорошо еще, что этим идиотам из US Army хватило дури доверить Максу фармацевтические склады, а там, как ты можешь догадаться, хранился морфин! И дон Витоне в конце концов прекрасно устроился: продавал через black market[58] армейский хлеб, масло, сахар и кофе. Но при этом они оба с полным почтением относились к местным донам. Потому что, запоминай, Лу, местные доны всегда в авторитете! И мы здесь должны уважать дона Виртуде! Если Виртуде скажет нам, чтобы мы пошли и трахнули джару,[59] мы пойдем и трахнем джару; если он скажет, чтобы мы платили за крышу аптекарю, мы будем платить за крышу аптекарю, и, если он не велит нам совершить какую-нибудь отчаянную глупость, мы не станем ее совершать. Видишь ли, Лу, я, Джакоббо, Виртуде, Ла Бруна, Фаваротта, Сал Скали и даже этот мудила, как его, черт… Фрэнк Эрра! Ну да, и Фрэнк Эрра тоже… Мы все – organic matter, Лу, единый живой организм, и, как каждый живой организм, чтобы не загнуться, мы должны несколько раз за нашу жизнь сбрасывать отжившие клетки. И сейчас нам нужно определить, от каких клеток следует избавиться, чтоб им ни дна ни покрышки!

– Ты хорошо видишь вон тот нож? – спросил Лу, ткнув пальцем на письменный стол. – Это просто нож для прививки растений с перламутровой ручкой.

– У меня плохо с ногами, Лу, но на зрение я пока не жалуюсь. При чем здесь этот нож?

– Он помог мне заполучить арбалет и триста евро.

– Ты что, вляпался в вооруженное ограбление?!

– Much worse![60] Я просто пригрозил этим ножом несчастному старику в лавке!