Давным-давно…

Но это все-таки было.

Мы встретились в мотеле на Южной Намайями-трэйл. Мы прокрались в комнату, словно воры, и кинулись друг другу в объятья, словно пробыли в разлуке несколько столетий, а не полтора дня. Патриция пришла с работы.

На ней был темно-синий деловой костюм с широкими лацканами — она называла его "мой гангстерский костюм". За мгновение перед этим Патриция швырнула пиджак на кровать. Я сжал ее в объятиях в ту же секунду, как за нами захлопнулась дверь.

— Запри ее, — прошептала Патриция, но я был слишком занят — я расстегивал ее белую блузу. — О Господи, ну запри же ее, — шептала Патриция, но я опять был занят, я помогал элегантной юбке подняться повыше. Мои руки успевали повсюду. Мои руки помнили Патрицию. И губы тоже помнили.

— О Господи, — бормотала Патриция. Мы оба обезумели. Туфли-шпильки полетели в одну сторону, пояс с подвязками в другую. — Для тебя, — шептала она, снимая трусики, шелковые, наэлектризованные. Юбка сбилась на талии. Патриция раскинула ноги, и я вошел в нее.

— О Боже! — охнула Патриция.

— О Боже… — простонал я, прижимая ее к себе и растворяясь в ней.

— О Боже, как хорошо! — сказала Патриция, — С ума сойти!

— С ума сойти! — сказал я.

Мы сошли с ума, сошли с ума, сошли с ума.

Но это все было в прошлом.

А сейчас было настоящее.

И в настоящем Патриция мягко ответила на мой поцелуй, боясь, что я рассыплюсь на кусочки, а потом положила голову мне на плечо и сказала:

— Как хорошо, Мэттью. Давай посидим.

— Давай, — согласился я.

Вскорости она сказала, что у нее завтра тяжелый день…

— И у меня тоже, — сказал я.

…и что нам пора бы идти по домам.

До того, как меня подстрелили, мой дом был ее домом. И наоборот.

Но это было тогда.

А сейчас было сейчас.

Глава 8

Врач попытался как можно больше рассказать мне и Патриции о моем состоянии здоровья. О том, каким оно было. О том, каким будет в течение ближайших нескольких недель. О том, каким оно, возможно, станет через несколько месяцев. Слово «возможно» пугало меня. Я только-только вырвался из той черной ямы. Что еще за чертовщина с этим "возможно"?

Патриция сидела на кровати, держа меня за руку.

Спинальдо объяснил, что во время попытки извлечь пулю из груди у меня произошла кратковременная остановка сердца…

— Вы нам об этом не говорили! — воскликнула Патриция.

Несмотря ни на что, она оставалась лучшим прокурором во всем штате Флорида.

— Мы тогда находились в больнице, — пояснила Патриция, повернувшись ко мне. — Фрэнк и я. — Она повернулась обратно к Спинальдо. — Вы нам сказали, что в течение пяти минут сорока секунд имел место недостаточный приток крови к головному мозгу. Это трудно назвать "кратковременной остановкой".

— Да, трудно, — согласился Спинальдо. — Но мистер Хоуп сообщил, что он помнит некоторые реплики, произносившиеся во время операции…

Я действительно их помнил.

"А, черт, сердце остановилось!.. Стимулятор, скорее…

Эпинефрин… Следите за временем… Черт, не получается…"

— …и это показывает, что при остановке сердца он некоторое время находился в сознании. Я могу лишь предположить, что проведенный нами прямой массаж сердца…

Раскрытая грудная клетка и руки, сдавливающие обнаженное сердце.

— …позволил предотвратить аперфузию.

— Что такое аперфузия? — спросила Патриция.

Я предоставил ей вести беседу.

Думал я уже нормально, а вот разговаривал — не очень.

— Общая ишемия, — пояснил Спинальдо.

М-да, медицинский жаргон еще хуже юридического.

— А это что такое?

Старый добрый английский язык. Милая Патриция. Я крепко пожал ей руку.

— Прекращение притока крови к мозгу.

— Но вы сказали, что этого не произошло.

— Так мы считаем. Я лично считаю, что кровь все же поступала в мозг. Поймите, мозг — орган первостепенной важности. Он получает все, что ему требуется, и получает это в первую очередь, раньше всех остальных органов. Это стратегия организма, нацеленная на выживание в критических ситуациях. Я уверен, что лидокаин оказал должную помощь.

Ему удалось перевести желудочковую тахикардию — это наиболее вероятное последствие такой ситуации, — в тахикардию пазушную. Но мозг получал необходимый ему кислород и боролся за поддержание кровообращения.

Конечно, это мои предположнеия. Они основаны… ну, на том, что вы оставались в сознании.

Там была темнота и был яркий свет, непроницаемая тьма и слепящее сияние. Там не было прошлого, лишь «сейчас». Голоса, обеспокоенные голоса во тьме. Слова звучали растянуто, словно магнитофонная запись, пущенная на замедленное прокручивание, и растворялись в этом слепящем свете. Шепчущие голоса, топот шагов, порывы воздуха, вихрь мотыльков.

Холод, идущий отовсюду, боль, темнота, дрожь, испарина, жар…

Да.

Я оставался в сознании.

— Более того, — продолжал Спинальдо, — вы начали разговаривать семь дней спустя после остановки сердца.

— Всего одно слово, — фыркнула Патриция.

Для нее семь дней воспринимались как "целая неделя!".

— И тем не менее. Речь указывает на то, что основные рефлекторные функции мозга не пострадали, и что мистер Хоуп вышел из полукоматозного состояния за несколько дней до того, как окончательно пришел в себя.

— Он у нас умеет держать паузу, — сказала Патриция и покрепче сжала мою руку.

Сейчас я не был уверен, что вообще хоть что-то умею.

Я не помнил, что со мной произошло.

Кто-то мне рассказал, что в меня стреляли.

Спинальдо сказал, что, возможно, я никогда не вспомню эти события во всех подробностях. Он сказал, что воспоминания переходят из так называемых кратковременных зон в долговременные, а оттуда уже их и извлекают в случае необходимости, либо они всплывают сами.

Тут доктор позволил себе традиционную шутку медиков насчет потери памяти:

— Чем приятен выход из комы — каждый день узнаешь столько нового!

Шутка такая.

Прошла неделя с того момента, как я, моргая, уставился в лицо доктору Спинальдо.

Я уже начал терять надежду.

@STARS * * *

Гутри Лэмб мог бы стать и копом, а не частным детективом, но там платили хуже. И еще он терпеть не мог всю эту военизированную фигню, совершенно неизбежно прилагающуюся к должности офицера полиции. Гутри ненавидел все организации, в которых человека оценивают в зависимости от звания. Он предпочитал полную независимость.

И все равно он вынужден был сотрудничать с копами, потому что иначе не видать бы ему ни полицейских, ни фэбээровских картотек и досье, как своих ушей. Это серьезный недостаток частного сыска.

Приходится зависеть от людей, которые официально уполномочены расследовать убийство или еще что-нибудь.

На самом деле, Гутри еще сроду не слыхал, чтобы частному детективу удалось раскрыть дело об убийстве. Одно дело — собрать информацию для адвоката, который защищает бедолагу, обвиняемого в убийстве, а совсем другое — согласиться работать на какого-нибудь матерого финансового воротилу, который желает знать, кто прикончил его красавицу дочурку.

Гутри вообще никогда не приходилось работать на миллионеров. Честно говоря, с дочками миллионеров ему тоже не приходилось сталкиваться, ни с живыми, ни с мертвыми. В основном ему приходилось следить за подгулявшими супругами по поручению второй половины, желающей развода, или разыскивать какого-нибудь придурка. Пошел в кафе выпить чашечку кофе и не вернулся. Через пять лет жена начала немного беспокоиться. Ни разу за всю его карьеру Гутри не нанимали искать убийцу.

Даже сейчас, когда он работал на Мэттью Хоупа — кстати, этот Хоуп, похоже, неплохой мужик, хоть и начал торговаться из-за оплаты. Ну ладно, на пятьдесят баксов он не согласился, но все-таки мог бы поднять ставку до сорока семи с половиной баксов в час, а? Нет, уперся на том, что этому своему Уоррену Чамберсу он платил вот столько, и набавлять не будет. Что это еще, черт подери, за Уоррен Чамберс? И если он так хорош, отчего же Хоуп не нанял его на этот раз? Гутри терпеть не мог спорить из-за денег. Из-за этого человек сразу начинает выглядеть склочником и сутягой.