- Какой же вы лохматый, - удивилась Геся, увидя его, - хоть бы причесались!
Она принесла ему расческу, но волосы не повиновались ей. Прическа никак не выходила. Геся, улыбаясь, следила за его движениями и вдруг сказала тихо, даже печально:
- А вы сильно изменились, Митя!
- Нет! - сказал он, отводя глаза, боясь, что она поймет, что это «нет» относится к прежнему его отношению к ней.
Она усмехнулась и передернула накинутую на плечи старую кацавейку.
- Давайте-ка чай пить!
Он пил чай, и не из жестяной кружки или какой-нибудь консервной банки, а из настоящего, стеклянного стакана. И хотя чай был морковный, но казался он необыкновенно вкусным. За чаем Митя вспомнил, что захватил с собой сегодняшний и завтрашний паёк. Он тотчас выпотрошил полушубок и выложил на стол хлеб и сахар.
Хлеба было что-то около трех фунтов, чуть не трехнедельный паек петроградца. Что касается сахару, то он оказался совершенной роскошью, - Геся давно его не видала.
- Да вы богач, - сказала она, увидев эти дары.
- Я всегда был богачом!
- Ну-ну, не хвастайтесь! И уберите всё это обратно. Сахару я возьму кусочек, а хлеб забирайте, и без всяких разговоров. Вам на фронте нужней.
- Нужней! - возмутился Митя, даже краснея от волнения. - Да нам по полтора фунта на день дают, а вы тут на восьмушке сидите.
- А вы что думали, фронт на восьмушку посадить! И не кричите, пожалуйста, на меня!
Голос её был строг и ровен, и Митя тотчас умолк. Он не мог спорить с ней. Он смотрел на неё через стол, видел бледность и худобу её щек. Но ни бледность, ни худоба ничего не могли сделать с этим прекрасным лицом, как валенки и замурзанная кацавейка не могли скрыть её статности и прямоты осанки. Время и лишения, казалось, не коснулись её. Это была всё та же Геся, что и шесть лет назад… Та же синеватая чернота волос, гладко уложенных двумя скользящими к прозрачным ушам скатами; тот же чистый лоб и высокая белая шея; те же крупные, несколько резкие черты лица; те же глубоко вырезанные глазницы и прямой с легкой горбинкой нос… Митя опустил глаза и спросил откашливаясь:
- Сергей Федорович что пишет? Как он там живет?
- Да примерно так же, как вы.
- Он в какой сейчас армии?
- В первой, комиссаром дивизии.
- Сюда не наезжает?
- Прошлой осенью приезжал на четыре дня по делам. Теперь не знаю, когда будет. Пишет: «Дай вот Колчака в Тихий океан спихнуть, тогда». А до Тихого океана, знаете, Митя, не так уж близко.
- Да и не так далеко! А вы как тут устроились?
- Я в Петросовете. В здравотделе.
- Много работаете?
- Сколько могу. Я ведь очень связана сейчас… - Геся запнулась, потом быстро протянула руку к Митиному стакану. - Дайте я вам ещё налью!
- Что ж, пожалуй, выпью, - сказал Митя, думая, чем бы таким она могла быть связана. - Из стакана-то, черт знает, как пьется!
- Вот и хорошо. И пейте, если пьется. Мы сейчас ещё чайник согреем.
Геся встала из-за стола и, взяв чайник, подошла с ним к водопроводному крану. В кухне что-то пискнуло и закряхтело. Митя не понял, откуда исходит это странное кряхтенье, но Геся быстро обернулась и с беспокойством взглянула в сторону стоявшего на плите сооружения. Теперь оттуда явственно слышался детский плач. Геся поспешно завернула кран, поставила чайник на буржуйку и подошла к плите. Пальто и одеяло мигом сброшены были на табурет, и Митя увидел большой ящик от комода, новое назначение которого не оставляло теперь сомнений.
Забыв, о Мите, Геся что-то ворошила в ящике и приговаривала над ним. Митя остановившимися глазами следил за её движениями и вдруг услышал её тихий голос: «Хотите посмотреть?»
Митя на цыпочках подошел к плите и увидел маленькое личико и крошечный, совсем круглый в зевоте рот. Геся искоса глянула на Митю, потом ловким движением развернула ребенка. Розовое тельце закопошилось в белой належанной ямке. Геся взяла в руки забавно маленькие ступни и потянула за них.
- Вот какие мы большие! - сказала она с гордостью, и лицо её покрылось румянцем. Она не смотрела на Митю, и он почувствовал себя несчастным.
- Шикарная девица! - сказал он, стараясь быть веселым.
- Конечно, шикарная! - сказала Геся, закутывая девочку в одеяльце.
- Как же её зовут?
- Зовут её Сонькой, по бабушке.
- Софья Сергеевна, - сказал Митя басом. - Софья Сергеевна Новикова. Здорово!
- Здорово, здорово! - повторяла Геся. А теперь вы идите-ка в прихожую, покурите, а мы будем ужинать.
Митя вышел. Геся взяла ребенка на руки, села, к столу, выдвинула из-под него низкую скамеечку, поставила на неё ноги и расстегнула старенькую ситцевую кофточку. Ребенок жадно вцепился в грудь и зачмокал. Геся оправила свободной рукой чепчик на маленькой голове и сказала тихо:
- Ешь, ешь, Софья Сергеевна! Расти большая, счастливая…
Митя стоял в темной прихожей и курил. В доме было тихо. Снова, как на лестнице, всё предстоящее показалось ему нереальным. И когда час спустя он вышел во двор, то был почти уверен, что всё это сон и бред. Как бы в подтверждение этого он нащупал в карманах полушубка хлеб и сахар, но тут же решил, что этот хлеб, незаметно возвращенный Гесей, и есть вещественное доказательство реальности происшедшего. Это её характер. Она остается и в нужде такой, какой была прежде. Впрочем, он не думал об этом «прежде». За эти два часа он ни разу не вспомнил прошлого. Живая Геся заслонила воспоминания о ней.
Он стоял под темной аркой ворот, забыв, зачем пришел сюда. Наконец вспомнил, что должен выйти на улицу, чтобы возвратиться к своему эшелону, и постучал в ворота. Тотчас зазвенели ключи, и давешний паренек распахнул прорезанную в воротах узкую дверку.
- Долго же ты, товарищ! - сказал он, переминаясь от холода с ноги на ногу. - А сам обещал…
- Вот что, - перебил его Митя. - Будь другом, поднимись наверх и отдай в шестнадцатый номер, Новиковой.
Он вытащил из кармана хлеб и сахар и передал привратнику.
- Это после, - сказал паренек нетерпеливо. - Сперва ты обещал.
- Нет, это сейчас, - нахмурился Митя, - а то, что сперва, то после!
Паренек вздохнул.
- Я моментом, - бросил он на лету. - Ты смотри не уйди!
- Ладно! - проворчал Митя и, забыв о пареньке, зашагал прочь. На углу он остановился в раздумье: что-то ещё нужно сделать или вспомнить… Она просила… Ах, да!